Великий писатель земли русской
При жизни А.И. Солженицына, причем довольно рано, еще с 70-х гг., когда началось его расставание с либеральной общественностью, в обиход вошла ироническая аббревиатура ВПЗР. Понадобилась смерть писателя, чтобы аббревиатура в одночасье исчезла. Причем не столько потому, что de mortuis nil nisi bene и над еще не погребенным телом ирония неуместна - у нас не всегда этим смущаются, - сколько потому, что, в принципе, непонятно, над чем иронизировать. Писатель великий, а земля русская - и что же тут смешного? А писатель, всю жизнь мысливший родной русской землей и служивший ей данным ему от Бога великим даром слова, - это смешно еще менее.
Насмешек после 3 августа 2008 г. уже все-таки не будет, а в качестве критических отзывов останутся или откровенные проклятия, традиция которых сохранилась от тех же 70-х гг., когда шла кампания против "Архипелага", или указания на то, что Солженицын - не более чем параграф в истории (под-)советской литературы и общественного движения времен позднего СССР. Пришли-де другие времена, а также племена, вымена и стремена.
Что до проклятий, то они как раз естественны. Солженицын не щадил чувствительности большевистских бесов, и трудно было бы ждать от бесов ответной кротости и незлобия. У них природа не такая.
В случае со сдачей в архив - "Написал одну (две, три) хорошую книгу, а потом сами знаете..." - естественности и понятности уже гораздо меньше. В области общественной мысли вообще и литературы в частности с архивацией все обстоит куда сложнее. Несозвучность писателя мне сегодняшнему и моему общественному кругу означает лишь несозвучность мне сегодняшнему. Востребованность мысли вообще имеет зубчатую историю, и, чтобы не прокидываться такими словами, как "архив", нужно знать, какой будет жизнь и какой будет мысль через десятилетия и века. Не всякий дерзает это с абсолютной точностью. См. опыт самого Солженицына. Не только в 30-е, но и в 50-е гг. и совсем не только в официозной идеологии, но во вполне частном правдоискательстве очень многое - хотя бы сборник "Вехи", не говоря уже о вере в Бога - воспринималось как безусловно сданное в архив, а в последующие годы получилась дезархивация.
Тем более что при рассуждении о неминуемом архиве - по причине невеликости - несколько смазывается то обстоятельство, что само-то желание поместить в архив и предать забвению связано с тем, что Солженицын совсем не чуждался принципа великих мужей "Segu' il tuo cors' e lascia dir le genti" - "Следуй своим путем, и пусть говорят люди". "Ивана Денисовича" восторженно восприняли практически все, кроме голубых кантов, но уже дальше пошла серия расставаний с читателями и почитателями. Сперва выяснилось, что Солженицын не только против перегибов культа, но и Ленин для него ничуть не лучше Сталина. Первая потеря поклонников. Затем - полемика с "Нашими плюралистами", затем "Красное колесо" с центральной мыслью узлов о том, что главная катастрофа - Февраль, а Октябрь - уже в качестве неизбежного последствия. Затем - далекие от перестроечного оптимизма мысли об обустройстве России. А еще приверженность органическому государственному устройству, а еще невосторженное отношение к современному Западу. И ведь за каждое следование своим путем причиталось отпадение сторонников, которые в лучшем случае произносили речи об устаревании и архиве, а в худшем - в эти скорбные дни воздержимся от цитирования.
Солженицын был великим разрушителем иллюзий, вся надежда у него была только на Бога да на родную русскую землю - а сильно ли любят разрушителя иллюзий? Тем более - в момент разрушения. Когда-нибудь потом, когда ход истории сделает все очевидным (оттого востребованность мысли и зубчатая), что-то может быть признано, но только не сейчас. И следование своим путем было таким сильным, что слишком многие из оттолкнувшихся утрачивали даже способность примечать очевидное. Что такое владение всеми регистрами языка - от проповеднической патетики до сарказма, такое чувствование русского слова - не побоимся назвать гениальностью.
Главную свою книгу Александр Исаевич предварил посвящением: "Всем, кому не хватило жизни об этом рассказать. И да простят они мне, что я не всё увидел, не всё вспомнил, не обо всём догадался". Он увидел, он вспомнил и он догадался. Царствие ему небесное.
