Целую, Казик

Издательство "RA" выпустило двухтомник "Малевич о себе. Современники о Малевиче. Письма. Документы. Воспоминания. Критика", авторы-составители - Ирина Вакар и Татьяна Михиенко. Это самое полное и самое фундаментальное собрание текстов о жизни и творчестве художника. Четыре килограмма триста граммов. Полторы тысячи страниц. Километры текстов, сотни примечаний. Так что с Малевичем покончено - после выхода нескольких каталогов (в том числе полного каталога) его произведений, а теперь вот издания этой книги мы знаем о нем, кажется, совсем все. На презентацию книги в Третьяковской галерее собралось неимоверное количество народа. Балкон последнего этажа чуть не рухнул от напора поклонников великого супрематиста. Кто-то в микрофон вспоминал о том, как открыл для себя Малевича, другие разглядывали его картины на небольшой презентационной выставке. Среди картин - первый "Черный квадрат", благополучно вернувшийся из первой в своей истории заграничной командировки (он экспонировался на выставке в музее Соломона Гуггенхайма в Нью-Йорке). Малевич был бы рад. Спустя почти столетие после того, как он написал этот самый "Черный квадрат" (1915) и тем самым произвел настоящую революцию в искусстве, его творчество по-прежнему актуально. Не только, конечно, творчество. Но и то, что вокруг него - всякие сплетни, скандалы, подлинники-фальшаки, детали биографии и место захоронения (могила не сохранилась). Собственно, книга, выпущенная издательством "RA", как раз про это. Двухтомник состоит из: незаконченной автобиографии; писем Малевича разным людям - друзьям, жене, коллегам, ученикам, чиновникам; уникальных фотографий и документов (например, протоколы обысков и допросов - в 1930 году Малевича посадили по обвинению в шпионаже); воспоминаний современников о Малевиче; отзывов в прессе о его творчестве. Если что-то из этого когда-нибудь и публиковалось, то только фрагментами и часто на иностранных языках (по известным причинам исследования о Малевиче до недавних пор у нас не печатались). Но все вместе и в таком полном объеме - впервые. Судя по всему, книга готовилась лет десять, если не больше, ведь нужно было проверить и прокомментировать каждый факт и едва ли не каждое слово (что и сделано). Изнурительная работа. В результате мы узнаем о Малевиче много нового. Например, то, что в ноябре 1917 года он был временно назначен "для охраны ценностей Кремля". Подобных мелких, но дико любопытных обстоятельств, фактов и деталей здесь не счесть. Но, кроме того, по этим письмам и воспоминаниям, можно теперь сложить портрет Малевича. У него был очень сильный, властный характер. Хоть и был несколько косноязычным, но блестяще владел искусством риторики - супрематическими манифестами так и сыпал. Мог быть резким, обидным, самодурственным. Любил подраться (с Татлиным в особенности). Но его обожали (имел уйму учеников), уважали и любили. А еще он имел потрясающий нюх (главное воспоминание детства - чесночный запах торговок салом, главное воспоминание юности - запах студента Академии художеств). Любил резонерствовать, например, давал советы Мейерхольду ("Если ты будешь идти так дальше... то Станиславский в театральном мире победит"). Любил деньги и любил торговаться ("Меня сейчас интересует сумма денег, которая дала бы мне возможность прожить года полтора в Берлине. Я думаю, что 500 марок в месяц хватит"). Любил жену ("Милая и дорогая Наташа"), жил с ней, судя по всему, как старосветские помещики ("Дождь, прохладно. Брюки разорвал сзади, а ключи от шкапа у тебя"), сюсюкал ("Целую тебя крепко, любящий тебя Казик", в другом месте: "Целую крепко-крепко, боюсь кость чтоб не хрупнула. Целую, Казик"). И много всего другого - таких черт и черточек характера, которых вроде бы и не ждешь от автора "Черного квадрата". Про квадрат он, кстати, писал так: "Зародыш всех возможностей. Принимает при своем развитии страшную силу, он является родоначальником куба и шара, его распадения несут удивительную культуру в живописи" (из письма Михаилу Матюшину, 1915). "Являюсь пугалом в мире искусства, в особенности в России" Малевич о себе - Обстоятельства, в которых протекала моя жизнь детства, были таковы: отец мой работал на свеклосахарных заводах... На плантациях работали крестьяне, от мала до велика, почти все лето и осень, а я, будущий художник, любовался полями и "цветными" работниками, которые пололи и прорывали свеклу. - Часто мне попадало от крестьянских мальчишек. Несмотря на все мои симпатии к ним, они все же считали меня заводским. Они собирались поколотить меня, но иногда принимали меня в свою компанию. - О, славный город Конотоп весь блестел от сала. На базарах и возле станции длинными рядами за столиками сидели женщины, которые назывались сальницами, от них несло чесноком. На столиках были навалены груды разного вида сала... Сами сальницы блистали от засаленных одежд, в которых отражало свои лучи солнце, от них несло чесноком. - [В Курске] вскоре к нашему лагерю прибыл еще один настоящий художник, от которого пахло Академией художеств. Это был Лев Квачевский... Лев Квачевский был моим самым лучшим другом. Мы не могли друг без друга жить. Связывала нас большая охота работать и хожденья на этюды (то, что он жил на спиртоочистительном заводе, значения основного в нашей дружбе не имело). - Надо сказать, что жены моих друзей меня ненавидели за то, что я уводил мужей во всякое свободное время на этюды: потому их никогда не было дома. (Из автобиографии.). - Вот сейчас сижу у окна и смотрю в ясное небо, Луна, звезды (чуть-чуть Пушкиным не сделался).... (Из письма Михаилу Гершензону, 1920.). - Немцы меня встретили лучше не придумаешь... Я думаю, что еще ни одному художнику не было оказано такого гостеприимства. С мнением моим считаются как с аксиомой. Одним словом, слава льется где дворником улица метется. Но только один недостаток у них выражается в том, что никто не догадывается между листьев славы всунуть какие-нибудь червонцы. Они обо мне такого мнения, что такой известный художник, конечно, обеспечен всем.. (Из письма Льву Юдину, 1927, Берлин.). - Это уже давно известно, что являюсь пугалом в мире искусства, в особенности в России. . (Из письма Николаю Суетину, 1927.). - Сейчас же сидим голодные, как собаки, ничего нет, с великим трудом кое-что соберем на обед... Относительно политики по отношению ко мне, то она выражается в форме очень подлой, конечно, со стороны власти или, вернее, администрации по линии искусства - общее признание, почет, уважение, но ни черта больше, никуда не пускают и ничего не дают... Но я держусь изо всех сил и ожидаю наверняка второго провала Академии художеств. И эта саранча, которая обгладывает молодые силы поколения как колосья хлебные, должна же когда-либо издохнуть. Есть в академии Савинов, Карев, Водкин, Матвеев, самые заметные церберы, окруженные нужным им тьмутараканьем, сами они же напоминают те сфинксы, которые привезены из Фив в град святого Петра и поставлены у академии, но только разница между сфинксами и этой компанией та, что те молчат, а последние "гавкают". . (Из письма Ивану Клюну, 1932.). - Да, я подлинный герой, революционер, приведший Искусство буржуазное к тупику, скорее нежели привели его социалисты большевики.. (Из письма Григорию Петникову, 1933.). Современники о Малевиче - Это был человек маленького роста, коренастый, с тяжелым лицом. Его общая культура оставляла желать многого... (Михаил Ларионов) - На его картины еще до-супрематические, на его конусообразных баб все и умилялись и теряли на миг самоуверенность. (Виктор Шкловский) - Малевич имеет огромный успех, его ученик [Николай Суетин] провел в посуду супрематическую форму. Сбыт в Москве колоссальный. (Михаил Матюшин) - Малевич... любил демонстрации, декларации, диспуты, новые аксиомы; утверждал и полагал, повисая лозунгами над своими картинами; в публичных выступлениях участвовал охотно, к пятнадцатому году уже врезался в слушателей бумерангами своих квадратов и проповедовал. Вокруг него всегда шумели и суетились; он имел многих последователей и учеников-фанатиков; это были его штурмовые колонны, он посылал их вперед... Малевич умел внушать неограниченную веру в себя, ученики его боготворили, как Наполеона армия. (Николай Пунин) - Малевич сделал на белом полотне черный квадрат. Художественные достоинства подобной вещи очевидно невелики. (Иван Пуни) - Шагал... жалуется, что от Малевича нет житья в Витебске - отбил у него всех учеников. (Варвара Степанова) - У нас теперь в городе "засилье художников". Спорят об искусстве с остервенением, а я переутомлен и мечтаю о "загранице". В конце концов, для художника (во всяком случае для меня) нет более пристойного места, как у мольберта. (Марк Шагал) СМИ о Малевиче (1908-1936) - Совершенно неинтересны этюды К. Малевича. ("Голос Москвы", 1908) - Груб, безвкусен К. Малевич. ("Столичная молва", 1912) - Под названием "Кубофутуристический реализм" г. Малевич выставил портрет помещицы. Картина представляет собой бесформенную кучу кубиков и цилиндров, и надо полагать, что помещица заживо похоронена под ними. ("Петербургская газета", 1913) - Г-н Малевич говорит очень просто об исчезновении привычки сознания видеть в картинах изображения. Но знаете ли вы, что это такое? Ведь это не что иное, как воззвание к исчезновению любви, иначе говоря, того самого согревающего начала, без которого нам всем суждено неминуемо замерзнуть и погибнуть. (Александр Бенуа. "Речь", 1916) - В истории новейшего течения русской живописи Казимир Малевич занимает первое место. Его супрематизм, можно сказать, вывел живописное искусство из тупика традиционного застоя. ("Рефлектор", 1923) - О Малевиче у нас не пишут. Вероятно, потому, что наши присяжные искусствоведы никак не решат, что выражает его черный квадрат на белом фоне: разложение буржуазии или, наоборот, восхождение молодого класса пролетариата? Так, товарищи, нельзя. Новые виды художественного труда требуют к себе иного, производственного подхода к критике. ("Современная архитектура", 1927) - Логическое заключение - одинокий "Черный квадрат" Малевича как высшее проявление живописи. Полный тупик. И этот тупик безыдейного немощного творчества, застрявшего на задах самых реакционных установок западноевропейского искусства, был декларирован как смерть искусства вообще. ("Искусство", 1933) - Советская художественная общественность теряет в лице Малевича большого мастера. (Некролог, "Ленинградская правда", 1935) - Руководители Третьяковской галереи почтительно выставляли даже такую издевательскую вещь, как "Черный квадрат" Малевича. ("Правда", 1936)