Чего не заметили заинтересованные наблюдатели в "доктрине Иванова"

Реакция на появившийся документ далеко не всегда была позитивной. Ход дискуссии показал: за время, когда обсуждение военных вопросов сводилось к критике МО за недостаточную резвость в переходе на контрактную основу и рассуждениям о повальной дедовщине, мы во многом утратили навыки дискуссии собственно по военно-политическим вопросам. В итоге критике подвергались очевидные постулаты, а революционные положения оказывались в тени. Активно обсуждалось положение о возможности превентивного удара в случае возникновения военной угрозы безопасности России. Некоторые комментаторы выявили и вовсе возможность нанесения удара с использованием ядерного оружия. Но даже при тщательном прочтении документа не выявлено упоминания о возможности применения ядерного оружия первым; речь идет о возможности применения обычных вооружений. Но главное - возможность превентивного удара в сегодняшней трактовке со стороны МО рассматривается как крайняя форма реакции на возникшую угрозу, когда нападение на Россию становится неизбежным. Так что "Актуальные задачи..." по части превентивных ударов выглядят куда более "по-голубиному", чем "Основные положения военной доктрины" образца 2000-го и уж тем более 1993 года, где действительно обосновывалась возможность превентивного ядерного удара. Порой критика документа сводилась к выискиванию противоречий. Один аналитик, зацепившись за фразу Сергея Иванова, что враг прилетит по воздуху, "выявил" противоречие с тезисом о пагубности чрезмерной зависимости сухопутных войск от поддержки с воздуха. Никакого противоречия нет, напротив, это показывает адекватное понимание современной войны. США в Ираке действительно эффективно использовали господство в воздухе, но когда оказывались без воздушного прикрытия, их продвижение останавливалось. Отрадно, что в МО России это увидели и сделали выводы. Бесспорно знаковым является положение доклада и "Актуальных задач..." о том, что в целом основные структурные преобразования и количественные сокращения завершены. Однако у одних политиков это положение вызвало резкое отторжение, у других - недоумение. Можно, конечно, критиковать министра за то, что он сделал заявление до окончания выполнения программы расширения контрактной службы. Ибо именно это для многих было реальным символом завершения военной реформы. Но военная реформа - это прежде всего изменение организационной структуры и принципов управления войсками. Перевод части должностей солдатского и сержантского состава на контрактную основу не может считаться центральным элементом нынешней военной реформы хотя бы потому, что "контрактники", по старой терминологии - "сверхсрочники", в армии существуют со времен министра Гречко. Сейчас речь идет только о том, чтобы превратить привлечение к службе добровольцев в систему. А главная задача состоит в том, чтобы расширение приема в ВС по контракту сопровождалось качественными сдвигами в системе боевой подготовки. Контрактники должны заниматься боевой учебой, а не отвлекаться на разного рода "хозработы". Так что заявление о завершении всех основных преобразований в ВС - не пропаганда, а сигнал офицерскому корпусу и командному составу, что наступают новые времена, что могут серьезно измениться критерии оценки их деятельности. Бесспорным достижением является и положение о "факторах неопределенности". Мало кто будет спорить, что наше военное планирование должно корректироваться в зависимости от политической ситуации в странах СНГ. Но надо было иметь мужество, чтобы закрепить этот подход в официальном документе. Тем более, что еще недавно официальной позицией было умиротворение соседей по СНГ почти любой ценой, лишь бы заявляли о дружбе с Россией. Конечно, можно предъявить к документу и некоторые претензии. Например, надо приветствовать тезис, что военное планирование должно вестись в расчете на угрозы, а не на имеющийся военный потенциал. Но когда утверждается, что планирования должно вестись из расчета способности вести одновременно 2 вооруженных конфликта, это вызывает возражения. С точки зрения геополитических тенденций Россия должна иметь возможность сдерживать угрозу любого типа или масштабную военно-политическую нестабильность на любом ТВД. Это касается и Западного ТВД, где в неправильном направлении может пойти процесс расширения НАТО, и Южного, где ситуация в Афганистане или вокруг Каспия, выйдя из-под контроля, может дестабилизировать весь регион, и Дальневосточного, где возможность применения военной силы на Корейском полуострове еще не исключена полностью. На этих направлениях должна быть возможность быстро развернуть группировку для ведения операций в локальном конфликте. То, что Россия не может этого сделать, объясняется недостатком ресурсов. Но задачу надо ставить сейчас, если мы действительно ведем планирование в расчете на угрозы. То есть военное планирование должно, если следовать заявленным в документе подходам, вестись из расчета ведения одновременно одной локальной войны и одного вооруженного конфликта (по принятой в мире классификации - конфликта низкой интенсивности), чтобы иметь возможность гибко реагировать на угрозы любого уровня. А это, согласитесь, иной уровень по сравнению с заявленными двумя вооруженными конфликтами. Думается, это вполне реально даже при нынешних экономических возможностях. Вопрос в маневре ресурсами и дальнейшей, более жесткой реализации программы расширения количества частей постоянной готовности. Кстати, мимо этого, по сути, центрального приоритета военного строительства проскочили большинство экспертов. А зря - ведь именно части постоянной готовности и есть прообраз российской армии XXI века. Жаль, что на фоне почти истерики по поводу превентивного удара в тени осталось такое положение, как возможность дозированного применения ядерных сил. Этим обозначена возможность формирования многоуровневой системы сдерживания угроз с использованием ядерных вооружений. С учетом заявлений президента о постановке на боевое дежурство находившихся на складах МБР, а также содержащегося в "Задачах..." признания, что ядерное сдерживание может быть эффективным, лишь когда оно подкрепляется эффективными силами общего назначения, можно говорить о революции в российской оборонной политике. Ранее, особенно в период с 1997 по 2000 год, бытовали представления, что ядерное оружие является универсальным инструментом предотвращения любых конфликтов и сдерживания любых угроз. Понятно, что в результате такой постановки вопроса, наряду с убежденностью наших партнеров в том, что российский ядерный потенциал деградирует, угроза применения Россией ядерного оружия расценивалась как пропагандистская акция. При новом, многосценарном подходе ядерное сдерживание становится куда более убедительным. Наконец, последнее. Руководство российских ВС сделало качественный шаг вперед и с точки зрения демонстрации открытости во взаимоотношениях с обществом, и в плане демонстрации стремления расширить базу партнерских отношений с развитыми странами. Документ, даже с учетом того, что многие его положения вряд ли понравились партнерам, делает партнерство с Западом в военной сфере основанным на максимально возможной в военной сфере транспарентности. Наши партнеры должны четко понимать, чего мы хотим, чем обеспокоены, что планируем, а главное - что мы реально можем. Тогда к нам будут относиться с большим уважением. Показательно, с каким вниманием восприняли "Актуальные задачи..." в Вашингтоне и Брюсселе. Впервые наши военные пошли на столь значительную открытость в отношениях с обществом, представив не пресные и ни к чему не обязывающие политические декларации, а военно-политический документ, с отдельными положениями которого можно соглашаться или не соглашаться, но который реально отражает взгляды руководства МО на то, что происходит в мире, какие угрозы возникли для безопасности страны и как мы им намерены противостоять.