Вне политики

Госпремию дают за былые заслуги: получил Госпремию - выходи на пенсию. Грубо, но справедливо. Вероятно, главная причина неважности (непрестижности) премии - это, как ни странно, ее аполитичность. По идее, выбор того или иного номинанта должен являться отражением государственной культурной политики. Но в постсоветское время эта политика так и не была сформулирована, потому и выбор лауреатов всегда сумбурен и нелогичен. Ну дали в этом году премию Анатолию Слепышеву. Он, конечно, замечательный художник, но совершенно неясно, почему наградили именно его. Как неясно, почему в прошлые годы премии получали Франсиско Инфантэ и Андрей Логвин. Оно, может, и хорошо, скажет представитель творческой интеллигенции, - отсутствие государственной политики гарантирует творческую свободу. Однако оно же способствует если не разложению, то расхолаживанию самих же художников. Которые совершенно забыли, что любой художественный жест должен быть политическим - в широком смысле слова: просветительским, дидактическим, концептуальным. И выставка, и установка памятника, и даже перекраска фасада старинного дворца. У нас же все делается по другим правилам. Художники просто рисуют, музейщики просто показывают. Получается случайно, скучно и рутинно. Ну открыла Третьяковка выставку "Пути русского импрессионизма", посвященную 100-летию Союза русских художников. И что? Как будто Третьяковка - как главный наш национальный музей - хочет заявить, что это и есть главное в нашей художественной школе. А вовсе не авангард и не соцреализм. Может, Третьяковка и хотела бы так заявить, но явно боится - потому что во всем мире думают иначе. Следовательно, не политика, а так - политиканство. О политике у нас вспоминают только тогда, когда представляют русское искусство за границей. Тут уж никуда не деться: западная публика воспринимает любой проект как политический, просветительский, концептуальный и так далее. В общем, не случайный. Повезли за границу все тот же авангард, назвали выставку "Великая утопия" - все стало понятно. Повезли женское искусство - назвали "Амазонки авангарда". Повезли современное искусство - и открыли в Дюссельдорфе выставку с громким названием "Новое начало". Кстати о Дюссельдорфе. Там есть, например, набережная Йозефа Бойса. Бойс - один из самых великих немецких художников середины - второй половины XX века. Широкой публике у нас он известен мало (хотя когда-то в Пушкинском музее была его выставка "Внутренняя Монголия"). Концептуалист и мастер инсталляции, создатель "социальной скульптуры" (например, автомобиль, из багажника которого торчат лопаты, - работа называется "Защита природы" и хранится в нью-йоркском музее Соломона Гуггенхайма), он стал настоящим гуру для большинства современных художников. В Дюссельдорфе Бойс учился, затем десять лет преподавал в Академии художеств, а в 1972 году его выгнали с должности профессора (за то, что взял в свой класс 50 студентов, не прошедших приемные экзамены). В 1986 году в том же Дюссельдорфе он умер. Изгнавший его город был вынужден признать его величие и назвать в честь него набережную у Художественного музея. Вот оно, маленькое, но яркое проявление культурной политики. У нас бы следовало назвать набережную именем Ильи Кабакова. Например, набережную у Центрального дома художников, где торгуют картинами. Кабаков такой же, как и Бойс, гуру, тоже делает большие многочастные инсталляции, тоже работает с социальными темами (излюбленная - коммунальный советский быт). Из академии его, правда, не выгоняли (его просто туда не приглашали), на Запад он уехал сам - но потому, что был не востребован здесь. С тех пор в Россию он не приезжает, даже выставок не делает. Но главное, что во всем мире он - признанный великий художник. Может, признают и у нас?! Может, и признают. И набережную его именем назовут. Когда-нибудь. И тогда с набережной Ильи Кабакова будет открываться прекрасный вид на памятник Петру I работы Зураба Церетели. Вот вам и политика.