Дождь и солнце пополам

Предшествующий сборник рассказов Ефима Дороша назывался "С новым хлебом". Однако поистине новым хлебом, главной его книгой, если употребить ходкое в те годы выражение Ольги Берггольц, стал именно "Деревенский дневник". В конце века, уже после смерти писателя, в ответ на предложение переиздать эту книгу один из так называемых внутренних издательских рецензентов, учуяв начальственное отношение к ней, кинулся рьяно доказывать, будто дорошевский "хлеб", дескать, слишком давно испечен, зачерствел и уже малосъедобен. Между тем хотя что-то из сказанного ранее в книге с ходом событий и становилось не столь актуальным, чем дальше писался дневник, тем круче набирала высоту авторская мысль, тем большей оригинальностью отличался он по сравнению с очерками других авторов, стартовавшими одновременно с дорошевским и в большинстве своем так и оставшимися в фарватере, проложенном "Районными буднями". В сущности книга постепенно перерастала свое название, и то что ее посмертное издание было озаглавлено иначе - "Дождь пополам с солнцем", объясняется не только и даже не столько некоторыми привходящими редакционными причинами, сколько тем, что круг наблюдений и размышлений автора чрезвычайно расширился: героиней очерка стала не только маленькая деревня, где на долгие годы обосновался писатель, но и жизнь ближайшего райцентра, или, как он именуется в дневнике, Райгорода, на самом же деле - старинного русского города Ростова Великого, вошедшего на дорошевские страницы во всем разнообразии и богатстве своего многовекового бытия. Сельская жизнь все больше изображалась в книге пополам с городской, настоящее - в живых связях с прошлым. В те годы знаменитый Ростовский кремль, тяжко пострадавший от урагана, постепенно воскресал, восстанавливаемый архитектором В.С. Баниге, ставшим близким другом писателя, и занимал все большее место в сердце автора книги, любившего подолгу живать в одной из крепостных башен. Как после десятилетия молчания зазвучали не без помощи Дороша кремлевские колокола, ростовские звоны, так и на страницах "дневника" в полный голос заговорила сама история России, не оскопленная вычерками и вымарками из нее, например, патриотической и просветительской деятельности многих деятелей православной церкви, монастырей, их зачастую безымянных Пименов, летописцев. Позже, живя неподалеку от Троице-Сергиевой лавры, Ефим Яковлевич будет увлеченно писать о Сергии Радонежском. В 1966 году Твардовский, высоко оценивший "Деревенский дневник", пригласил автора войти в редколлегию "Нового мира" и заведовать отделом прозы. В этом журнале были напечатаны не только заключительные части дневника, но и такие принципиальные для линии "Нового мира" статьи Дороша, как, например, в поддержку повести молодого тогда Василия Белова "Привычное дело", которую Ефим Яковлевич назвал открытием. Бывают странные сближения, как говорил Пушкин. В конце дорошевской книги говорится о том, как уходит на пенсию талантливейший председатель колхоза Иван Федосеевич, который своей самостоятельностью и неуступчивостью вконец надоел начальству, и как рушится взлелеянное им хозяйство. Нечто подобное произошло и с Твардовским, которого вынудили покинуть журнал. Ефим Яковлевич страдальчески воспринимал все случившееся и недаром лишь ненамного пережил Александра Трифоновича. Он умер 20 августа 1972 года после тяжелой болезни. А главная книга его все здравствует, правдиво запечатлев множество лиц и событий, радостей и тягот, поэзию сельского труда и моровые бюрократические поветрия, словом - дождь пополам с солнцем. А что вы думаете об этом?