Свершилось. Выставочные залы здания-долгостроя Третьяковской галереи на Кадашевской набережной открыли двери для посетителей. Дебютировать решено было проектом на беспроигрышную, но вместе с тем и бесконечно сложную тему. Ретроспектива «Передвижники» претендует на то, чтобы предложить свежий взгляд на, пожалуй, самое хрестоматийное, знакомое со школьной скамьи искусство русских художников второй половины XIX века. Получилось ли? Отчасти. Обозреватель «Известий» оценил экспозицию в числе первых.
Хиты и не только
Пожалуй, вряд ли сегодня в чьих-то силах радикально переосмыслить столь крупное, хорошо изученное, магистральное течение, особенно если говорить о нем в целом, а не о конкретных фигурах. Но — можно обратить внимание на неочевидные его стороны, сделать акцент на малоизвестных работах или показать истоки творчества.
Всё это отличное поле творчества для научных сотрудников. Вот только широкая публика ждет от нового музейного блокбастера иного — максимальной концентрации суперхитов. А потому Третьяковская галерея оказывается здесь между Сциллой и Харибдой. Вдобавок надо постараться еще не перегрузить выставку, сделать ее удобоваримой для просмотра за один раз. Ну и не совсем оголить постоянную экспозицию. Ведь школьные экскурсии всё равно будут водить в Лаврушинский переулок.
Если учесть всё вышеперечисленное, как раз и получится примерно то, что мы видим в корпусе на Кадашевской набережной, — достойную попытку угодить и вашим, и нашим. Едва войдя в основной зал (он располагается на третьем этаже нового здания), зритель сразу встречается с самыми раскрученными вещами: «Грачи прилетели» Саврасова и «Охотники на привале» Перова, «Утро стрелецкой казни» Сурикова и «Петр I допрашивает царевича Алексея Петровича в Петергофе» Ге… Именно здесь чаще всего будут слышны возгласы: «Это же… это!»
В дальнейшем концентрация хрестоматийных образов чуть снизится (назовем еще «Не ждали» Репина, «Над вечным покоем» Левитана, «Мику Морозова» Серова), зато станет более явным тематический уклон. Например, внутреннее пространство в центральной овальной зоне целиком выделено под женские портреты — и это как раз один из не самых очевидных мотивов. Хрупкая, зажатая, но волевая девушка-подросток из хорошей семьи (Крамской написал свою дочь) соседствует с грубоватой, но излучающей природную витальность ключницей кисти Кузнецова; напротив — продрогшая курсистка Ярошенко, чуть в стороне — властная баронесса Гильденбандт Репина. По отдельности эти полотна хороши, вместе же они обретают особую выразительность.
От передвижников к мирискусникам
Конечно, не обошлось без знаменитых портретов деятелей культуры. Чайковский, Мусоргский, Толстой, Достоевский — список неполный, но достаточно показательный (авторов называть излишне; да, это «те самые» вещи). Еще один портретный блок посвящен самим передвижникам. Здесь Репин пишет Поленова и Сурикова, Перов — Саврасова, Ярошенко — Ге, а многие из них еще и самих себя. Но плотная развеска побуждает воспринять полотна скорее не как самостоятельные явления, а как подобие групповой фотографии. Кстати, исторические снимки тоже есть — они экспонируются в витрине, рядом со множеством документов, каталогов, писем и даже зарисовками, на которых художники изображали расположение вещей в экспозициях выставок.
Но всё это весьма ожидаемо. Сюрпризы ждут посетителя, скорее, ближе к концу путешествия. В дальней части зала речь идет о разногласиях в Товариществе передвижных выставок и том кризисе, который переживало движение в конце XIX столетия. Начав как борцы с косностью и ретроградством академистов, через четверть века передвижники сами стали консерваторами, не принимавшими новых веяний вроде импрессионизма и модерна. Можно ли сегодня представить, что удивительная «Голгофа» Нестерова, балансирующая между традициями храмовых росписей и символизмом, возмущала многих мэтров? Или что васнецовские «Три царевны подземного царства» с их удивительным колоритом и русской сказочностью вызвали негативную реакцию художественного сообщества?
Но настоящим эстетическим шоком становится встреча с произведениями мирискусников — такими прекрасными и бесконечно далекими от передвижнического реализма картинами, как «В саду. Гурзуф» Коровина, «Ваза, цветы и фрукты» Сапунова, «Портрет М.А. Кузмина» Головина. Не все ценители искусства вспомнят, что эти живописцы, ассоциирующиеся у нас с совсем другой эпохой, в разные годы показывали свои работы на выставках товарищества. И тот самый «Мир искусства» вырос во многом из недовольства нового поколения художников деспотизмом их старших коллег.
С графиками, но без графики
В СССР творчество передвижников представляли как вершину отечественной живописи, своего рода «золотой век». Теперь же кураторы показывают, что это был пусть и великий, но всё же один из этапов нашего изобразительного искусства, после которого началась не менее интересная глава, и на смену одним титанам пришли — не без боя — другие. Вывод, может, и не столь уж оригинальный, но одно дело — сформулировать в текстах и выступлениях для среды знатоков, другое — наглядно показать самой широкой аудитории, выросшей на тех самых советских учебниках.
Заодно нам еще и предлагают взглянуть на некоторых авторов без стереотипов. Так, постскриптумом повествования оказывается цикл этюдов Куинджи с изображениями заката. Совершенно метафизическая живопись, предвосхищающая многие эксперименты следующих эпох. Или «Рожь» Шишкина: часто ли детям, пишущим про картину сочинения, рассказывают, что сосны на ней Стасов небезосновательно сравнивал с колоннами в храме, и в целом это отнюдь не просто идиллическая картина природы?
Вероятно, подобных откровений или неожиданных наблюдений могло бы быть больше, дополни кураторы экспозицию графическими произведениями. Ведь работы на бумаге — это творческая лаборатория, и заглянув в нее, начинаешь объемнее видеть живописное творчество автора. Но листов здесь нет вовсе (за исключением упомянутых писем с набросками). Испугались утомить публику? Или же попросту не захотели через три месяца менять состав работ (как известно, графику можно экспонировать не более квартала, а выставка будет идти почти полгода)?
Да и хитов хотелось бы еще. Например, из Русского музея. Конечно, Петербург предоставил ряд вещей — скажем, те же эскизы Куинджи или замечательную «Офелию» Маковского. Но хрестоматийные крупноформатные полотна («Запорожцы» и «Бурлаки на Волге» Репина, «Христос и грешница» Поленова, «Переход Суворова через Альпы» Сурикова и многие другие) остались в городе на Неве.
Помешает ли это новой выставке стать очередным блокбастером? Вряд ли. Слишком много здесь притягательного для масс — не говоря уже о том, что сам факт появления нового огромного музейного корпуса провоцирует любопытство. Кстати, в экспозиции просторно и комфортно, а свет выставлен так, чтобы стекла и лак на холстах практически не бликовали. Вроде бы чисто техническая деталь, но немаловажная. Ну а в соседнем зале расположилась насыщенная мультимедийная зона. Произведения передвижников здесь мелькают на больших экранах, стены украшены подробными хронологическими таблицами, показывающими основные вехи передвижничества, а в витринах на столах демонстрируются копии различных документов. При желании зависнуть можно на часы. И это, пожалуй, не менее познавательная часть, чем художественная. Может, теперь водить школьников сюда?