Для затравки: с буллингом предлагают бороться комплексно
Жительница Новосибирска пожаловалась на травлю сына: женщина отказалась сдавать деньги в «школьный фонд», и теперь одноклассники и учителя гнобят ребенка. По словам матери, на нервной почве мальчик поседел и уже две недели сидит дома. В начале февраля стало известно, что в Липецке первокласснику не дают пить из кулера за то, что его мама не может сдать деньги на «нужды класса». Ранее уполномоченный по правам человека в Москве Татьяна Потяева пообещала проверить ситуацию с девятиклассником, который сидит в СИЗО за угрозы убийством. Уточняется, что парень три года терпел нападки со стороны одноклассников, после чего написал о своих обидчиках в интернете, угрожая расправой. Тема буллинга не покидает новостные сводки... На этом фоне детские омбудсмены Москвы и Московской области даже решили создать единую программу по борьбе с этим бедствием. О том, насколько эффективны предлагаемые меры и как с травлей борются в других странах, читайте в материале «Известий».
Важный свидетель
Еще в начале своего назначения новый детский омбудсмен Москвы Ольга Ярославская заявила о намерении уделить особое внимание детской травле (буллингу), в том числе в соцсетях (кибербуллингу). В планах — разработка единой программы по предотвращению детской травли. Как отмечает Ольга Ярославская, все зациклились на успехах и ЕГЭ, но надо думать и о тех детях, которые не хотят ходить в школу и ненавидят ее.
«Что касается детского буллинга, то я и моя коллега, уполномоченный по правам ребенка Подмосковья Ксения Владимировна Мишонова, хотим создать единую программу, которая включает в себя такие компоненты: комиссию по урегулированию споров, алгоритм взаимодействия школы с комиссией по делам несовершеннолетних, а также рекомендации, как действовать школе в той или иной ситуации», — отметила Ольга Ярославская.
По ее словам, департамент образования и науки Москвы в свое время разработал хорошую методическую рекомендацию по созданию школьных комиссий по урегулированию споров.
Уполномоченный по правам ребенка в Москве Ольга Ярославская
«Отличная история! Я считаю, что в комиссию необходимо включать учеников, родителей и неудобного для администрации педагога, который бы не боялся озвучивать проблемы», — отметила омбудсмен.
Руководитель лаборатории профилактики асоциального поведения НИУ ВШЭ, академик Российской академии образования Артур Реан в беседе с «Известиями» поддерживает внимание омбудсмена к очень острой проблеме: «Если уполномоченный по правам ребенка в нее включается, то самое время и место». По данным Института образования НИУ ВШЭ, в России с буллингом сталкивается 27,5% школьников. А исследование агентства «Михайлов и Партнеры. Аналитика» показало, что каждый второй (52%) из опрошенных подростков сталкивался с агрессией в школе.
«Комиссия по урегулированию споров», «конфликтная комиссия», как ее ни назови, уже есть — это служба школьной медиации (примирения). По мнению экспертов, предполагаемая «единая программа» на первый взгляд не учитывает важные моменты. Например, роли свидетелей буллинга.
«По всем буллинг-исследованиям (не только мировым, но и нашим), не меньшую, а может, еще более значимую роль играют так называемые свидетели буллинга. То есть люди, ученики, которых не травят, которые сами не травят, но при этом присутствуют. Где в этой службе медиации работа со свидетелем? Ее нет, — замечает Артур Реан. — Считается, что эти свидетели — центральное звено, которое влияет на раздувание, поддержание буллинга или, наоборот, на его снятие. Потому что многие булли (агрессоры) на самом деле действуют с мотивацией получения социального одобрения, повышения своего социального статуса, а это невозможно без поддержки окружения».
«Неудобных педагогов почти не осталось»
Как родители узнают о травле? Артур Реан приводит данные исследования лаборатории профилактики асоциального поведения НИУ ВШЭ: в 65% случаев родители узнают о буллинге от самого ребенка. На втором месте одноклассники, а вот учителя сообщают о происходящем родителям очень редко — только в 5% случаев.
«Да, мне говорят, что учителя редко сообщают, потому что они, например, не хотят выносить сор из избы. Предположим, что это так, но, на мой взгляд психолога, они просто не обучены замечать случаи буллинга. Им кажется, что это всё шалости, не придают этому значения, — отмечает Артур Реан. — В антибуллинговой программе должно быть прописано взаимодействие педагогов и родителей. Мы же понимаем, что у любого агрессора есть семья и воздействие на него может быть разным, но многократно эффективным, если семья и родители вмешаются. То же самое и у жертвы».
Оргсекретарь межрегионального профсоюза работников образования «Учитель» Ольга Мирясова в беседе с «Известиями» отмечает, что в каждой ситуации всё зависит от конкретного педагога: кто-то реагирует и знает, как себя вести, кто-то не знает или у него нет сил и авторитета в классе.
«Конфликтные комиссии нужны, иногда это решение проблемы, но я боюсь, что универсальной модели нет. В разных ситуациях и состав должен быть разным, — отмечает представитель профсоюза. — Замечательная формулировка «неудобный для администрации педагог». У нас скоро все неудобные учителя сбегут из большинства школ, потому что пришли такие директора, которые не хотят, чтобы у них были «неудобные» педагоги». Я опасаюсь формализации. Введут ставку какого-нибудь социального педагога для этой конфликтной комиссии и отдадут ее кому-то из учителей-предметников. А поскольку он и так загружен выше крыши, то и составлять бумаги будет чисто формально».
Как отмечает Ольга Мирясова, в состав комиссии должны входить энтузиасты, которые работают в рамках независимой клубной системы.
«Невозможно учителю-предметнику, да и классному руководителю скорректировать поведение просто по щелчку пальца. В начале 2000-х я слышала о проекте, который предполагал отдельное место типа клуба, куда дети могли приходить во внеурочное время, занимаясь с психологами и педагогами. Детям предлагались другие модели поведения, о которых они просто не знали: их вывозили в походы, учили в игровой форме, как работать с агрессией. Если в семье принято при каждом случае давать в глаз, то ребенок другой модели и не знает. Это большая и очень сложная работа — вывести ребенка из тех патологических моделей, которые он «подцепил» в семье».
Что касается комиссии по делам несовершеннолетних, то, по мнению экспертов, это крайняя мера — инструмент устрашения и репрессивный орган, который включается уже на последних стадиях асоциального поведения. В профилактике буллинга эта комиссия не поможет.
Спецмарафоны и Дни разноцветных носков
С буллингом давно пытаются бороться во всем мире, а первая национальная антибуллинговая программа появилась в Норвегии еще в 1980-х после убийства трех подростков.
В США на фоне постоянных перестрелок в школах внедрили специальную антибуллинговую технологию: 24 часа в сутки система проверяет чаты, электронную почту школьников, реагируя на слова-маркеры, например, «суицид», «убийство», «наркотики». Также разработчик предлагает мониторить соцсети ребенка (по согласованию с родителями).
В конце прошлого года социальную программу против травли в школах запустили в Китае — в рамках кампании специалисты проведут разъяснительные лекции по психологии и праву в более чем тысяче школ по всей стране.
В 2009 году в Финляндии запустили антибуллинговую программу KiVa, которая направлена как раз на свидетелей травли. В основе программы — управление эмоциями, развитие высокого уровня эмпатии (сочувствия) среди школьников и умения разрешать конфликты мирно. Эту программу взяли на вооружение в Италии, Бельгии, Нидерландах, странах Латинской Америки, Эстонии и др.
По словам координатора антибуллинговой программы «Травли. Net» благотворительной организации «Журавлик» Марии Свир, идеальной программы профилактики буллинга пока не существует. Уже лет 40 в Австралии, Канаде, США и в Европе постоянно модернизируют и оптимизируют программы. При этом, правда, ни одна из них не дала стопроцентного результата.
«Самые сильные модели построены на четких правилах. Как делается на Западе? Есть красиво оформленный лист бумаги, который каждый ребенок при поступлении в эту школу читает и расписывается. Эти правила висят чуть ли не на каждом углу или как минимум на самом почетном месте, — говорит «Известиям» Мария Свир. — Правила гласят, что в школе нельзя обзываться, распускать сплетни, бить и так далее. Последствия за нарушения, которые устанавливает каждая школа, бывают разные, но ничего ужасного: не исключение, а что-то вроде «посиделки за одним столом за обедом с учителями». Есть обязательная работа с родителями, проводятся антибуллинговые марафоны, недели. Отмечаются День толерантности, День разноцветных носков, когда дети приходят в разных носках и рассказывают друг другу о том, чем они отличаются. Это не какие-то единовременные акции, а постоянная работа. Есть очень-очень много разных идей, но все они об одном — общей политике школы».
Эксперт отмечает, что в России нужна государственная инициатива, которая заключалась бы не только в развитии службы школьной медиации, разработке алгоритма действия в конкретных ситуациях, а в целом вводила бы практику уважения и толерантности друг к другу.
«Но нам, как вы понимаете, до этого очень далеко», — констатирует специалист.
«А потом начнут буллить друг друга?»
Мария рассказывает по своему опыту: чаще всего буллинг поселяется в 5–7 классе, но в последнее время очень много заявок приходит из 2-х и 3-х классов.
«Как правило, всё начинается с обзывательств, а дальше прощупывают почву: могут бойкотировать, игнорировать, исключать из игр, портить вещи, подкладывать что-нибудь и потом говорить, что «он (она) украл (а) наши вещи», — говорит эксперт. — Причины всегда разные. Раньше считалось, что травля начинается, когда приходит ученик, который резко отличается от всей остальной группы и группа, чтобы сохранить свою целостность, начинает его изгонять. Но сейчас всё поменялось. Могут травить классных, активных, общительных детей. Главное, как поведет себя учитель: остановит он это или нет. Потому что если детей никто не останавливает, то они думают: «Всё нормально, мы ничего плохого не делаем».
Каждая серия программы состоит из пяти занятий. Бывает, что сталкиваются с неприятием: «Вы сейчас рассказываете, что есть такой «буллинг», а наши дети потом начнут «буллить» друг друга!» Иногда, как говорит Мария, занятие «превращается в форменный зоопарк».
«Классный руководитель может закрыть дверь со словами: «Удачи! Надеюсь, вы выйдете живой»! — смеется Мария. Впрочем, не каждый поход в школу похож на заход в клетку с тиграми. — Дети реагируют на то, что их волнует. А межличностные отношения — это то, что их волнует лет до 17 точно. Очень часто после двух-трех занятий дети подходят и обсуждают проблему».
По-хорошему, говорит эксперт, с ребятами должен общаться именно классный руководитель. Главное — желание. Материалы, планы бесед — всё пришлют.
«Когда приходят люди «с улицы», особенно команда под названием «Травли. Net», это вызывает больший скепсис, нежели когда говорит их собственный учитель, — отмечает Мария.
Изобретая велосипед
«Травли.Net» позиционируется как бесплатная профилактическая программа, но по словам Марии, чаще всего ее воспринимают как «тревожную кнопку» — именно с профилактикой еще ни разу никто не обратился. Пишут родители, администрация школ (когда дело доходит до серьезных происшествий и подключается отдел по делам несовершеннолетних). Часто обращаются учителя, потому что видят, как доводят ученика, но не знают, что делать.
В идеале после серии занятий со специалистами школа сама должна работать над психологическим климатом в классах. Но пока это почти мечта.
«На каком-то этапе всё ломается, потому что занятия должны встраиваться в общую канву, в общее расписание. В итоге всё уходит на задний план, — замечает эксперт, хотя многие директора хотят, чтобы программа работала и в их школе. — Нам говорят: «Придите, пожалуйста, проведите занятия». Но дальше сами школы не хотят всё это поддерживать, даже если видят результат. Потому что это действительно очень большая и сложная работа. Нужно обучить всех учителей и абсолютно весь персонал: от работника кухни до охранника. Все должны знать, что делать, если на их глазах происходит травля».
По словам Марии, идея с рекомендациями, которую озвучила омбудсмен, хорошая. В общем доступе методичек по противодействию буллингу днем с огнем не сыщешь (хотя они есть).
«По большому счету давно разработаны подробные методические рекомендации. Шаг за шагом: как собрать детей, какие слова нужно сказать, — говорит Мария Свир. — Если они будут висеть на каждом углу школы и раздаваться учителям, то нет-нет в них да заглянут. Главное, чтобы они были толковые, написанные специалистами. Совсем недавно в соцсетях были репосты листовок, которые раздавались учителям (условно «что делать, если у тебя в классе жертва буллинга?»). Их даже не назовешь нелепыми — они ужасные по своей сути, в духе «сам виноват», «скромнее одевайся» и так далее».
К слову, проблема с методическими рекомендации может решиться в ближайшее время. В конце декабря на круглом столе в Госдуме прошла презентация трех комплектов антибуллинговых пособий: для учителей, родителей и учеников. По словам Артура Реана, представители Минпросвещения уже разослали по два комплекта в регионы. Тиражировать никто не запрещает, наоборот, только приветствуют.
Снизить градус
В одном из интервью психолог Людмила Петрановская сравнила буллинг с сорняками: искоренить не получится, «надо регулярно пропалывать, одновременно заботясь о саде и прививая здоровые побеги».
«Раз и навсегда решить проблему буллинга невозможно. Не было слова, но было явление — и в Советском Союзе, и в царской России, — отмечает Артур Реан. — Решить проблему нельзя, но сильно снизить градус возможно. Должна быть общешкольная программа, в которой будут задействованы учителя, все детское сообщество и родители. В первую очередь программа должна быть направлена на работу: а) с самими участниками конфликта и б) — и это важнее — со свидетелями, то есть со всей школой. Более того, это работа по изменению всего психологического климата школы. Доказано цифрами, фактами, исследованиями: климат налаживаем — проблемы с буллингом сами уходят и становятся слабовыраженными. Не налаживаем — стоят остро».
И может быть не стоит придумывать, казалось бы, что-то новое (или забытое старое?), а внедрять то, что уже есть.
«Если взять два полюса — практику (школу) и науку (педагогическую, психолого-педагогическую, где идут разработки), то транслятора между ними нет. Если решить эту проблему, тогда всё будет значительно лучше», — заключает эксперт.
