Рыцарь счастливого образа: профессиональный идальго Владимир Зельдин
Среди звезд советского театра и кино Владимир Зельдин — рекордсмен не только по количеству прожитых лет, но и по их качеству: до последнего он хранил верность актерскому ремеслу. 10 февраля исполняется 105 лет со дня рождения великого актера. «Известия» вспоминают о долгой счастливой жизни Владимира Зельдина.
Долгий путь
В актерской профессии, где одним из главных инструментов служит человеческий организм, лишь самые ответственные, дисциплинированные и любознательные сохраняют работоспособность до последних дней. Впрочем, к выбору этой профессии, рискованной, ненадежной и не гарантирующей сытой жизни, юный Владимир отнесся довольно безответственно и легкомысленно. Актерство совершенно не было предметом его детских и отроческих мечтаний, хотя первые детские театральные впечатления хорошо отпечатались в его памяти. В своих мемуарах «Моя профессия: Дон Кихот» он вспоминает тверское детство и походы в клуб при Пролетарской мануфактуре:
Однако грезил Зельдин о балете и в 12 лет отправился поступать в Государственную балетную школу Большого театра. Папа Владимира, которого он считал «дирижером от Бога», к балету, однако, относился с понятной опаской — точнее, к закулисной жизни балетных, полной превратностей. Поэтому заботливый отец напугал приемную комиссию, что у мальчика больное сердце и он просто не выдержит необходимых физических нагрузок. Сообщение приемной комиссии, что принять-то они его могут, но особых успехов в танцах он никогда не достигнет, стало для Владимира первой жизненной трагедией.
Лишь к 16 годам он перестал воспринимать трагически расставание с мечтой о балете и «возмечтал о военном поприще», тем более что к этому моменту уже два года носил военную форму трубача в оркестре Высшей пограничной школы. Туда его устроил друг отца, когда тот умер — Владимиру пришлось зарабатывать, чтобы кормить семью. Но и с военной карьерой не задалось — получив аттестат об окончании школы, он пошел учеником слесаря на завод «Опытный передатчик», хотя эта прозаическая работа романтичного юношу совершенно не прельщала.
Объявление о том, что производственно-театральные мастерские при Театре им. Московского областного совета профессиональных союзов набирают актерский курс, он увидел совершенно случайно и откликнулся на него из чистого любопытства:
Трудно, конечно, рекомендовать этот метод всем поступающим в театральные вузы — просто наплевать на исход экзаменов, но у Зельдина, не ощущавшего ни малейшего волнения перед прослушиванием и воспринимавшего всё это как детскую игру, неожиданно для него самого получилось. Составляющие своего успеха он описывает как весьма нехитрые:
Ненастоящий грузин
Специфика фактуры начинающего артиста Зельдина заключалась в том, что он был «ничего себе» не в распространенном рабоче-крестьянском стиле, а в довольно аристократическом и, что сыграло еще более важную роль в его актерской судьбе, не совсем в русском. Внешность молодого Зельдина, сочетающая южный знойный темперамент с хрупкой утонченностью, сама по себе словно переносит мгновенно влюблявшихся в актера зрительниц в Севилью или Верону. Но сначала, окончив мастерские и поступив в 1935-м году в Театр МОСПС, он нередко играл лиц кавказских и азиатских национальностей.
Так, в спектакле «Мятеж» по Д. Фурманову он являлся узбеком в крайне эффектной студенческой массовке:
А в спектакле по пьесе Н. Погодина «Снег» группа геологов отправлялась в горы, где встречала аборигена в черкеске с газырями, исполняющего темпераментный танец картули, — это и был молодой артист Зельдин, физически ощущавший, как костюм и грим сразу дают актеру особую пластику и новую осанку.
Играл грузина он и тогда, когда на спектакль «Генеральный консул» в Театре транспорта попала ассистентка Ивана Пырьева, искавшего актера дагестанской наружности для фильма «Свинарка и пастух». Она заметила исполнителя роли захваченного кровожадными японцами в плен пограничника Гоглидзе. Сам Зельдин чувствовал себя в этой роли блистательно:
«Живой, легкий, весь искрится», — так описала ассистентка поразившего ее артиста Ивану Пырьеву, вызвавшему Зельдина на пробы, где большинство его конкурентов составляли настоящие кавказцы из тбилисского Театра им. Ш. Руставели. Бытует популярная байка, будто Пырьев долго не мог сделать окончательный выбор и опросил женскую часть группы, единогласно потребовавшую Зельдина. Как считал сам актер, не это обстоятельство оказалось решающим:
Но и относительно каких-то внутренних качеств, которые привлекли режиссера, у Зельдина тоже есть своя версия:
Интеллигент в доспехах
Эту проклевывающуюся интеллигентность Пырьев принялся активно вынимать из актера в следующей же их совместной работе — «Сказании о земле Сибирской», вышедшем в 1947-м и мгновенно сделавшем Владимира Зельдина всесоюзной кинозвездой. В «Сказании» режиссер предложил артисту роль абсолютно противоположного плана, в которой трудно узнать благородного джигита Мусаиба:
Персонаж Зельдина, которого он играет с неожиданным оттенком манерной изломанности, оттеняет главных героев, в которых всё — настоящее, подлинное, хтоническое, между тем как в пианисте всё какое-то показное, демонстративное, космополитическое: «Меня знает вся страна и вся Европа, и глумиться над своим искусством я не позволю даже вам».
Забегая вперед, можно заметить, что в этом типичном «гнилом интеллигенте» уже содержится в зародыше характер персонажа, которого Зельдин сыграет через 20 с лишним лет, — профессора Серебрякова в «Дяде Ване» Андрея Кончаловского: эту роль актер считал своей лучшей работой в кино. Трудно с ним не согласиться, глядя, как «герр профессор», жалующийся на подагру, ноющий, кокетничающий, фарисействующий, обиженный на всё человечество, тянет жилы из окружающих, переливаясь всеми трагикомическими оттенками. Но это не просто карикатура на умника-интеллигента, замысел режиссера и актера был гораздо тоньше и осуществился блестяще:
Зельдин, всегда ставивший театр на первое место в своей жизни, сожалел, что сыграть Чехова на сцене ему так и не довелось. Но такова, возможно, оказалась плата за театральный мегауспех артиста в песенно-танцевально-фехтовальном амплуа: бесспорной, абсолютной вершиной зельдинской театральной карьеры стал Альдемаро в легендарном спектакле «Учитель танцев» по пьесе Лопе де Вега, премьера которого состоялась в 1946 году на сцене Театра Советской армии, главного театра в жизни Зельдина, прослужившего в нем более 70 лет.
В «Учителе танцев» Владимир Зельдин проявляет невероятную грациозность и прыгучесть поистине балетного толка, словно летает по сцене, и пляшет так отчаянно, словно берет реванш за всю свою несостоявшуюся балетную карьеру. В роли Альдемаро Зельдин выходил на сцену более тысячи раз и в последний раз сыграл ее в 60 лет. Однако, как оказалось, до пенсии актеру было еще далеко — «третью молодость» подарил ему режиссер Юлий Гусман, случайно встретивший на фестивале «Киношок» 87-летнего Зельдина, посетовавшего, что он очень соскучился по большой сцене. И тогда Гусман затеял проект с постановкой бродвейского мюзикла «Человек из Ламанчи», всем вокруг казавшийся неосуществимым ввиду преклонного возраста актера.
Скептики, однако, оказались посрамлены, увидев, как 95-летний Дон Кихот/Сервантес носится по сцене с копьем, фехтует и поет вживую. Эта работа Владимира Зельдина была отмечена множеством премий, а спектакль все 150 раз шел с аншлагом в огромном зале Театра Российской армии. Он продемонстрировал не только идеальное соответствие героя и исполнителя, но и позволил Владимиру Зельдину словами Дон Кихота сформулировать жизненное кредо самого артиста, жившего невероятно скромно для звезды такого калибра и последовательно отказывавшегося от привилегий и материальных благ, которые предлагались ему на самом высоком уровне: «Ничего не называй своим, кроме своей души».