«Отвечать арестами на аресты — тупиковый путь»
Мария Бутина отказалась от апелляции на приговор суда, поскольку в противном случае вновь стала бы обвиняемой и могла получить 15 лет тюрьмы. Об этом россиянка заявила «Известиям». В интервью она также сообщила о планах работать в аппарате уполномоченного по правам человека РФ и подробно рассказать о времени проведенном в США в своей книге. Кроме того, Мария Бутина призвала, прежде всего, помочь Константину Ярошенко и пояснила, почему в ближайшее время не собирается выезжать за границу.
— Почему вы отозвали апелляцию на приговор суда в США?
— Причин несколько. Первая и главная заключается в том, что уже более 10 лет в США, когда человек идет на сделку со следствием, обязательным пунктом в соглашение включают отказ от возможной апелляции. Это нарушает все конституционные права человека, но в Америке такая правоприменительная практика распространена.
Если всё же вы решаете подать апелляцию, возможны два пути. В одном случае суд говорит: «Вы сами сказали, что не будете подавать апелляцию. Зачем же вы это делаете?» — и отклоняет апелляцию.
В другом случае суд говорит: «Хорошо, давайте мы примем к рассмотрению апелляцию. В таком случае ваша сделка со следствием является недействительной, вы снова приобретаете статус обвиняемого, и мы возвращаемся к началу пути. Вы едете в тюрьму Александрии, в СИЗО, и мы начинаем дело заново, готовясь к суду присяжных». Я снова стала бы обвиняемой с потенциальным сроком 15 лет тюрьмы.
Теперь посмотрите, как интересно в этой ситуации себя повел американский суд. Срок рассмотрения моей апелляции был назначен на 25 октября. Понимаете? Это день моей депортации. Американская прокуратура очень внимательно смотрела, что я сделаю. Допустим, я подаю апелляцию 25 октября, и вместо депортации меня снова отвозят в тюрьму Александрии.
Но у меня был очень профессиональный адвокат. Я сказала, что не хотела бы 25 октября принимать решение об апелляции, потому что не хочу остаться в США на неизвестное количество лет. Он ответил: «Вы подписываете отказ от апелляции без даты, и мы получаем отсрочку». Я подписала соответствующую бумагу, которую он на днях по собственной инициативе опубликовал.
Вот такой был выбор без выбора. Учитывая, какое судилище устроили надо мной, я не думаю, что у меня были шансы. У меня есть инстинкт самосохранения, участвовать в цирке просто глупо.
— Но вы всё равно собираетесь каким-то образом бороться за свою репутацию?
— В произведении Сунь Цзы «Искусство войны» сказано: один из самых главных принципов ее ведения — никогда не говорить противнику, что вы собираетесь сделать. Однако я могу сказать, что намерена предпринять определенные действия в отношении американской прокуратуры, я это просто так не оставлю. Есть и другие пути. Я веду переговоры с очень профессиональными адвокатами, в том числе в США, которые предлагают иные варианты, где вероятность успешного разрешения дела выше.
Сейчас я чувствую себя хорошо. Месяц после возвращения я потратила на то, чтобы как-то привести в порядок здоровье, побыть с семьей. Пока я в Москве, готова к активной деятельности и дальнейшей борьбе.
— Появилась информация, что вам готовы предложить работу в Госдуме.
— Я рассматриваю вариант сотрудничества с Татьяной Москальковой, уполномоченным по правам человека РФ. Исхожу из следующих соображений: хочу применить себя именно в той среде, где моя деятельность наиболее эффективна. Аппарат уполномоченного дает мне больше возможностей применить себя как человека, у которого, к сожалению, есть этот печальный опыт. Лучше, чем бывший заключенный, понять, что происходит с удерживаемыми за границей, не может никто. Я хочу, чтобы полученные мной знания помогли нашим гражданам, которые сегодня находятся в местах лишения свободы или попали в тяжелую ситуацию за рубежом, прежде всего в США. Для меня это не вопрос работы в Госдуме или какой-то структуре. Я буду там, где я сейчас полезнее.
— Не планируете ли вы создать фонд для поддержки российских заключенных за границей?
— У нас есть множество фондов, которые занимаются сбором средств. Но я бы хотела, чтобы наши соотечественники обратили внимание на конкретные случаи. Я бы сейчас просила всех скооперироваться и помочь Константину Ярошенко, потому что у него очень тяжелая ситуация со здоровьем, у семьи трудности с деньгами.
— Вы готовы лично встретиться с женой Ярошенко?
— Вне всяких сомнений. Очень сложно найти слова поддержки в этом случае, потому что я была там и знаю, что происходило с моей семьей. Но любая поддержка очень помогает, даже добрым словом. Самое страшное ощущение, когда ты находишься в застенке, что про тебя забыли. Кажется, что мир остановился, и ты здесь навечно. Если могу чем-то помочь, обязательно это сделаю.
— В тюрьме вы начали писать книгу. Как продвигается работа над ней?
— Я писала книгу в заключении буквально везде. Писала на туалетной бумаге, в тетрадках, на оборотной стороне судебных документов. Что было под рукой, на том и писала. Сегодня в «манускрипте» больше 1,2 тыс. страниц, но это рабочая версия. Для меня это очень важный проект, потому что это фундаментальный труд, который не только будет отражать быт тюрьмы. Я с большим уважением отношусь к российскому читателю и считаю, что, кроме описания бытовых условий и истории в стиле бульварного романа, там должны быть глубокие философские уроки, рассмотрены вопросы, как мне удалось остаться в здравом уме, проходя через тяжелые испытания, всевозможные пытки. Я хочу рассказать в ней и о вере.
— Не боитесь ли вы сейчас выезжать за границу, например, в страны ЕС?
— Не боюсь, но воздержусь. В России есть огромное количество мест, которые помогут мне восстановить силы, прежде всего — родной Алтай. У нас есть Сочи, Крым. Наша страна богата на прекрасные места, природу, великолепных людей, поэтому я пока буду наслаждаться родиной.
— Мария, почему россияне постоянно становятся целями американских спецслужб?
— История каждого задержанного россиянина разная. Есть люди, которые совершили преступление, есть те, кто находится в тюрьме по надуманным обвинениям, как в моем случае. Я хотела бы сфокусировать внимание именно на моей ситуации, потому что я ее знаю. Дело было во внутренних разборках американского госаппарата между республиканцами и демократами. Никакого отношения к России напрямую не было. Мы оказались игрушкой в большой игре, когда антироссийские настроения в ужасных масштабах захватили США.
Сыграла роль и ностальгия по холодной войне. Биполярный мир — это просто и понятно. Еще до того как началось мое дело, в 2014–2015 годах, во время моих первых поездок в США, я уже видела некую страсть к понятному биполярному миру: «Мы в Америке хорошие, а они там плохие». Я всегда выступала против подобной позиции, она меня глубоко удивляет, поскольку идеологические противоречия между двумя странами исчерпаны давным-давно — с распадом СССР.
К сожалению, российские граждане становятся жертвами, потому что единожды запущенная машина ненависти привела к крайней стадии русофобии, когда любой человек, который говорит со славянским акцентом, вынужден скрывать свое происхождение, находясь в США. Мне очень грустно видеть мир в таком формате.
— Многие считают, что Москва могла бы в ответ начать арестовывать американских граждан и потом обменивать. Как вы к этому относитесь?
— Ни в коем случае не нужно опускаться до этого уровня. Все-таки Россия — великая страна, она должна быть примером поведения на международной арене. Отвечать арестами на аресты — тупиковый путь, он нас может завести в очень неправильное направление. Это как гонка вооружений. Когда маятник раскачивается, контролировать его в какой-то момент становится невозможно. Человек не может быть разменной монетой, жизнь и права каждого должны ставиться во главу угла, и только потом — интересы стран и групп.
— Когда вас только освободили, вы заявили: вам нужно время все осмыслить, чтобы рассказать о каких-то сложных моментах. Оно уже наступило?
— Все детали будут изложены в будущей книге. Рассказывая о тяжелых условиях содержания, одним предложением не обойтись, но я всё же приведу пример. Когда меня арестовали и доставили в тюрьму Вашингтона, я почти три недели не могла связаться с родителями. Всю тюрьму закрыли на это время для посетителей, отключили все телефоны. Никакой связи с внешним миром у всей тюрьмы — и мужского, и женского отделений. Мне сказали, что со мной это никак не связано, но мы-то с вами понимаем, как обстояло дело.
Почти три недели я не слышала голосов мамы, отца, бабушки, сестры. Они не знали, где я, они практически потеряли дочь, не понимали, что происходит. Зачем это было сделано, для меня по сей день — загадка. Меня не обвиняли в терроризме, в насильственных действиях, я не представляла никакой угрозы США, американскому народу. Эта чрезмерная жестокость по сей день глубоко меня возмущает.
— Вы уже научились жить, не вспоминая тюрьму?
— Не научилась. Вспоминаю. Есть определенные вещи, которые вызывают у меня воспоминания о пребывании там: звуки, запахи. Когда бросаешь камешек в воду, круги расходятся и водная гладь становится прежней — ровной и красивой, но камешек-то всё равно остается под водой. Нужно научиться жить заново. Знаете, наверное, всё, что в нашей жизни происходит, безусловно, к лучшему, если мы растем. Для меня пребывание в американской тюрьме, помимо внешней физической стороны, боли, через которую мне пришлось пройти, было очень насыщенным в духовном плане. Это вопросы веры, которая меня поддерживала каждый день.
