30 октября в нашей стране вспоминают репрессированных. Памятный день был установлен Верховным Советом РСФСР осенью 1991 года одновременно с принятием закона «О реабилитации жертв политических репрессий».
Дата была выбрана не случайно: в 1974 году заключенные мордовских и пермских лагерей объявили голодовку в знак протеста против политических репрессий, провозгласив 30 октября Днем политзаключенного в СССР. С тех пор прошло 45 лет: нет ни СССР, ни политзаключенных. Те, кто сегодня считают себя таковыми, явно страдают завышенной самооценкой: все-таки «административка» за нарушение условий проведения массовых мероприятий или два года за драки с полицейскими — это несколько другое. Считающие себя «борцами с режимом», «жертвами полицейского произвола», «пострадавшими за правду» есть в любой стране, между тем советские политические репрессии — феномен иного свойства.
«Мне на плечи кидается век-волкодав», — писал об эпохе, в которой жил и в которую сгинул поэт Осип Мандельштам. Он как никто другой чувствовал это время: ХХ век запомнился не только победами и прорывами, но и беспрецедентным всплеском жестокости. Репрессии затронули самые разные слои населения — от политической и управленческой элиты до простых и весьма лояльных государству обывателей. В этом смысле, мне кажется, что определение репрессий как «политических» существенно сужает явление. Собственно политических жертв было и правда немало. Но и тех, кто пострадал просто так — «по списку», в силу национальности или социального происхождения, — было не меньше. В этом подлинная драма ХХ века.
Никогда раньше наша страна не сталкивалась со столь бесчеловечным отношением своих граждан к себе подобным. Причину следует искать не в личностях, стоящих у власти: представление о культе Сталина как первопричине Большого террора мало что объясняет. Легче всего всё списать на «паранойю» жестокого и кровожадного вождя. Однако истоки репрессий все-таки следует искать в яростном расчеловечивании, охватившем всю страну в 1917 году. И это касалось не только красных.
Большевистская партия, пришедшая к власти в результате переворота, изначально понимала, что не сможет удержать эту власть при помощи демократических процедур. Отсюда — идея диктатуры. Существуя во враждебном внешнем окружении, сталкиваясь то и дело с антибольшевистскими происками со стороны всех тех, кто не был доволен новой властью, режим четко осознавал: он не устоит без жесткого подавления «контрреволюции» и инакомыслия. Потом пришла пора для «борьбы с попами», «расказачивание», «сплошная коллективизация». А затем наступил 1937 год, когда дошли руки и до «своих»...
Впрочем, на мой взгляд, дело не только в репрессивной природе большевистского режима. Попробуем представить, что бы было, если бы в ходе Гражданской войны победили белые. Думаю, им бы тоже пришлось создать свою «белую диктатуру». Иначе как было привести в чувство разнузданную революцией и Гражданской войной страну, восстановить структуры власти и экономическую инфраструктуру, вернуть собственность ее законным владельцам, а заодно физически ликвидировать те социальные элементы, которые ни о чем уже не могли думать, кроме как о «перманентной» революции, кровавой вендетте и «грабеже награбленного»? Сделать это без «контрреволюционного» насилия не удалось бы.
Собственно, с идеей введения диктатуры выступал еще летом 1917 года один из отцов-основателей Белого движения — генерал Лавр Корнилов. Да и «верховный правитель России» Александр Колчак крови не боялся: «Меня называют диктатором. Пусть так, я не боюсь этого слова...» А уж после победы над общим врагом между различными «белыми проектами» и их носителями почти наверняка развернулась бы конкурентная борьба, которая в условиях всеобщей разрухи и хронического отсутствия ресурсов могла принять весьма острые формы. Так что условный «1937 год» вполне мог иметь и ярко выраженный белый оттенок.
Скорее всего, после кровопролитной революции и Гражданской войны в России в любом случае установился бы режим, не имеющий ничего общего с демократией западного типа. В лучшем случае возникло бы что-то похожее на режим генерала Франко в Испании. Неделю назад его останки перенесли из «Долины павших» потомки тех, кого он нещадно репрессировал по политическим основаниям...
Что же касается большевиков, то многие из них тоже стали жертвами политических репрессий: те, кто вчера расстреливал и сажал (или хотя бы призывал это сделать), на следующий день сами оказывались в расстрельных списках. А вместе с ними — их родные и близкие, часто и не догадывавшиеся о делах отцов и мужей. В этом смысле «век-волкодав» не пощадил никого.
Поэтому, как мне кажется, размышления о природе политических репрессий ХХ века давно уже пора перестать подменять политизированными заклинаниями о «тиране, утопившем страну в крови» и требованиями «призвать к ответу» канувшее в Лету прошлое. Равно, кстати, как и спекуляциями на тему, что «Сталин ничего об этом не знал» и что «без этого было никак нельзя». Память о жертвах репрессий не должна становиться разменной монетой в современных политических спорах и борениях. Это должна быть наша общая память о том, какую страшную цену платит нация за совершенный однажды революционный слом. Чтобы больше его не повторять.
Автор — главный редактор журнала «Историк»
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
