«Все побежали, и я побежал», — объяснил свой поступок Василий Алибабаевич из «Джентльменов удачи». Его понять можно. Он же наш, советский человек. Нас с детства учили: увидел очередь — займи; все бегут — и ты беги. Беспроигрышный коллективистский принцип. С последствиями после разберемся. Если, конечно, будет кому: иные ведь не только из тюрьмы за компанию бегут, еще и под поезд прыгают.
И принцип этот ничуть не устарел, даже окреп под влиянием глобализации и успехов маркетинга. Все озоновых дыр боялись — и мы тоже; все вместо экзаменов тесты сдают — и мы сдаем; все с углекислым газом воюют — и мы туда же.
Сейчас все Парижское соглашение подписывают, очень модная тема. 197 стран подписали — воистину глобальный размах! Куда народ, как говорится, туда и все остальные. Россия в 2016 году тоже подписала это соглашение, а сейчас, судя по числу публикаций в СМИ, готовится его ратифицировать. Об этом и министр природных ресурсов Дмитрий Кобылкин на Восточном экономическом форуме говорил: до конца года, мол, ратифицируем, готовьтесь. А к чему, позвольте полюбопытствовать?
Минприроды обещает нам «укрепление глобального реагирования на угрозу изменения климата» да еще широкий доступ к современным «зеленым технологиям». За счет этого, дополняет Минэкономразвития, у нас вырастет продолжительность жизни и, соответственно, «уровень экономической активности населения», будут широко внедряться инновационные технологии и «вырастет эффективность бизнес-процессов». МИД приветствует возможность участия России во «всех переговорных процессах», которая открывается с подписанием соглашения. Не слишком сложно формулируют? Ну тогда просто — к светлому будущему.
Ведомствам правительства по рангу положено искать и находить выгоду в любых государственных решениях, поэтому для них простительно выводить из борьбы с парниковыми газами рост эффективности бизнес-процессов. С климатодоксов, как называют в Европе секту борцов с парниковыми газами, вообще спросу нет. Они в бизнес-процессах, как правило, не разбираются, вместо переговоров предпочитают побивание камнями, а из «зеленых технологий» признают лодку под парусом и телегу. Их право, можно посочувствовать.
Но то фанатики и чиновники, им рассуждать не положено. А нам-то, простым жителям России, что ждать от ратификации соглашения? Только роста цен или использование личных машин тоже будут запрещать? И еще, такую услугу, как отопление, оставят или предложат трением согреваться?
Тут важно не передергивать факты и четко понимать, кому подписание Парижского соглашения выгодно. Шуму вокруг него много, запутаться ничего не стоит.
Давайте с начала. Парижское соглашение призывает мировое сообщество регулировать изменения климата посредством снижения выбросов парниковых газов, прежде всего углекислого газа, который образуется и при нашем дыхании, и при сжигании ископаемого топлива. Это очень амбициозная задача, с которой раньше неплохо справлялись солнце, океаны, вулканы и леса. Достаточно вспомнить, что углекислый газ (СО2), произведенный человеком в результате хозяйственной деятельности, составляет в настоящее время около 7–8% от ежегодных естественных выбросов океанами, вулканами, перепревающей растительности и пожаров.
При этом изменения доли СО2 в атмосфере наблюдались в истории Земли постоянно, и никаких подтвержденных данных о том, что рост СО2 в воздухе ведет к потеплению, у нас нет. Для многих это будет открытием, но для ученых с мировым именем это набивший оскомину факт, который не стоит даже обсуждения. Есть среди ученых и люди, например Крейг Идсо из Института Хартленда, которые на практике доказали, что повышение доли СО2 в атмосфере способствует ускорению поглощения этого газа растениями в процессе фотосинтеза, что является процессом саморегуляции атмосферы. Поэтому для сокращения СО2 достаточно дать возможность лесам занять пустыри, оставшиеся от прошлой хозяйственной деятельности человека.
И вот, несмотря на отсутствие доказательств связи содержания СО2 в атмосфере с потеплением, Парижское соглашение требует снизить выбросы парниковых газов для недопущения роста глобальной температуры больше чем на 2 градуса Цельсия к концу нашего века по сравнению с температурой в конце Малого ледникового периода — в 1870-х годах. За 150 лет она выросла пока на 0,8 градуса, но дальше, говорят, будет хуже и мы все умрем. Особое внимание при этом требуют уделить энергетике, которая в общем объеме выбросов дает показатель, близкий к арифметической погрешности.
Ну хорошо, скажете вы, цели не очень обоснованы, но почему бы не попробовать, попытка-то, как говорится, не пытка? Может, если не с целями, то с методами всё в порядке?
Нет, с методами тоже проблема. Возьмем лидеров зеленого движения, например Германию. Затратив за 15 лет €1 трлн на поддержку «зеленой» генерации и технологий, она сегодня имеет довольно невнятные результаты. Энергия ветра теперь занимает в энергобалансе Германии 2,8%, энергия солнца — 1,3%, что гораздо больше, чем в среднем по миру. Цена за киловатт-час для немецких домохозяйств стала на треть дороже, чем в среднем по Европе (дороже только еще в более зеленой Дании — €0,312 за кВт*ч). И это снижает конкурентоспособность немецкой промышленности по сравнению с китайской или американской и способствует оттоку инвестиций. А вот выбросы СО2 в Германии остались на уровне 1990-х годов, поскольку основу немецкой энергосистемы по-прежнему составляют бурый уголь и газ.
И по-другому пока нельзя. Солнце и ветер дают энергию только в благоприятных условиях, и запасать ее пока получается очень неэффективными методами — с помощью ГАЭС или подобных очень дорогих технологий. Днем энергия от солнечных панелей закачивает воду в верхний бассейн ГАЭС, а ночью, когда энергия нужна для освещения и прочих нужд, вода переливается в нижний бассейн и вращает попутно турбину. На том и другом этапе огромные потери энергии, но не только в них дело. ГАЭС — это всего одна электростанция, как ни крути. Так стоит ли для ее работы застраивать тысячи гектар дефицитной земли панелями, которые тоже небезопасны для экологии и повышают при нагревании температуру воздуха?
Получается, что соавторы Парижского соглашения предлагают достичь неясные цели спорными методами. А страны, подобно наивному Василию Алибабаевичу, просто поддались общей панике.
Конечно, это не так. У многих есть свои резоны.
Западная Европа действует в привычной для себя логике колониализма, в которой привыкла общаться и с африканскими странами, и с Азией, и с Восточной Европой. На Западе большие проблемы с миграцией, рост популярности правых партий, проблемы с торговым балансом из-за деиндустриализации и сокращения экспорта. Решать эти проблемы Европа пытается привычными мерами: за счет колониальных рынков. Странам Азии и Африки опять запрещают развивать свои экономики так, как им хочется, и настойчиво предлагают опереться на европейские зеленые технологии. Деньги на покупку таких технологий Европа даст сама — через Зеленый климатический фонд, созданный в рамках того самого Парижского соглашения.
Фактически развивающимся странам соглашением предписывается зафиксировать технологическую отсталость и служить рынком для европейских технологий. Попутно решается задача создания новых высокотехнологичных рабочих мест на Западе, сокращается энергозависимость и разница в торговом балансе со странами — производителями энергоресурсов, прежде всего Россией. И голоса зеленых можно собрать, для сохранения традиционных политических коалиций. За эти плюшки взнос в Климатический фонд — не такая уж и большая плата.
Понимают это в других странах? Понимают. И открыто говорят об этом, например, в Восточной Европе. Отголоском этого стал отказ Польши, Венгрии и Чехии поддержать решение Евросоюза добиться климатической нейтральности ЕС к 2050 году.
В Африке тоже понимают, но надеются хотя бы получить деньги из фонда — а там, кто его знает. Политические режимы-то нестабильны. В Турции и Бразилии тоже понимают и постоянно грозятся выйти из соглашения. Им поблажек, как развивающимся странам, никто не гарантирует, они, в ответ, никаких обязательств на себя брать не хотят. Китай пока соглашение поддерживает, тоже надеясь получить новые рынки для сбыта зеленых и не очень технологий, но декларирует приоритет экономического роста: если соглашение, мол, будет ему мешать, не исключена денонсация.
А США, подсчитав все плюсы и минусы, из Парижского соглашения выходят. И другим не советуют.
А что же Россия? Ради чего, подписывая соглашение, берет на себя риски, которые эксперты РАН в отличие от возможных выгод называют «не потенциальными, а реальными, многообразными и охватывающими практически все области внутренней и внешней политики»? Здесь и угроза сокращения экспорта, и отток инвестиций из-за возможного введения экологического налога, и повышение цен на топливо в связи с экологическими сборами, падение промышленного производства и риск сокращения ВВП… Ради чего мы соглашаемся менять экономику в соответствии с запросами Европы, помогаем ей сделать санкционную политику в отношении России более эффективной? Зачем уже вкладываем деньги в Климатический фонд, с помощью которого создаются новые рынки для товаров из Европы, США и Китая, берем на себя повышенные обязательства по сокращению выбросов экологически безопасного газа? Неужели, как о том говорит Минэкономразвития, надеемся переиграть Европу на ее же Елисейских полях — на поле цифровизации, автоматизации, энергоэффективности, разработки зеленых технологий?
Я не специалист и не могу понять, почему ветрогенераторы, которые создаются на базе немецких и китайских технологий, должны иметь больший спрос на рынках, чем произведенные в Китае и Германии. Пока у меня в архиве только одна история успеха по этой теме. В 2009 году в Новочебоксарске был построен завод по производству солнечных панелей, который, по словам главы «Роснано» Анатолия Чубайса, имеет прекрасные экспортные перспективы. Так вот, предприятие, в строительство и модернизацию которого государством было инвестировано около миллиарда евро, за 10 лет смогло продать… только одну партию (279 кВт!!!) солнечных панелей в Таиланд, и то, по слухам, как нагрузку к одному военному контракту. Зато в стране этот завод уже построил 14 солнечных электростанций суммарной установленной мощностью 169 МВт, которые все вместе, то работая, то не работая, помогают за год сократить выбросы СО2 на 1,5–2 млн т. В то время как только сибирские ТЭЦ за счет когенерации — то есть совместного производства тепла и электроэнергии — позволяют сократить выбросы парниковых газов на 20 млн т в год, то есть в 10 раз эффективнее.
Опираясь на этот опыт, объяснить оптимизм Минэкономразвития невозможно. Со стороны наше желание поскорее подписать Парижское соглашение выглядит так, как будто пытаемся запрыгнуть на уходящий корабль, где нам уже приготовлена роль галапагосской черепахи. Их, если кто не помнит, мореходы прошлых веков брали в плавание в качестве живых консервов.
Может, не стоит торопиться, подумать еще, посчитать, как советуют академики? Или будем продолжать, как Василий Алибабаевич, за компанию бегать? Так ведь и оступиться можно.
Автор — ведущий эксперт Фонда национальной энергетической безопасности
Мнение автора может не совпадать с мнением редакции
