«Такие, как я, не выживают»: исповедь бывшего уголовника и наркомана
Первый день осени в Битцевском парке. Опушка с мангалом, накрытые столы, но без спиртного. Диджей крутит модную музыку для двух сотен гостей. Каждому, кто забрел на огонек, выдают деревянный брелок, на котором выжжено «17 NA». Никакой конспирологии — это логотип группы «Семнашка» (от наркобольницы № 17, где, собственно, и проходят собрания) международного сообщества «Анонимные наркоманы» (АН). Лесной банкет устроен в честь четвертой годовщины создания группы. Корреспондент «Известий» пришел сюда ради беседы с наркоманом, завязавшим два с лишним года назад. Михаил — веселый, жизнерадостный мужчина лет 50 на вид — широко улыбается. Бывшего наркомана в нем выдают разве что слегка красноватые, будто воспаленные, кисти рук. Глаза ясные, открытые, живые. Он предельно откровенно рассказал «Известиям» свою историю. Сделал он это с одной целью — донести до тех, кто сейчас страдает от зависимости, что выбраться из этого ада можно. В сообществе «Анонимные наркоманы», которое помогло Михаилу остаться в живых, это называется «нести весть о выздоровлении». (Специфика стиля речи собеседника сохранена.)
Мечты сбываются
— О наркотиках я знал, еще будучи подростком, чем в 1980-х мог похвастаться не каждый. Вся моя жизнь, начиная с молодости, была связана с криминалом. Я знал и видел отношение к наркам. Отчим как-то привез меня на один из притонов, когда мне было 17 лет — ему нужно было что-то там забрать. Я увидел двух грузин, крючившихся в ломках. Они ждали «лекарств». Сейчас я думаю, что это было какое-то предупреждение, которое послал мне Бог и которым я не воспользовался. Я видел, как они тряслись над этими шприцами. Мне было сказано: «Запомни этих людей, это нарки, с ними никогда никто не имеет дела, все их избегают. Это отребье рода человеческого». В тот момент я твердо сказал себе, что никогда таким не стану.
Я рос в бедной семье. Мандарины и бананы на Новый год были таким счастьем, что передать не могу. У меня мама была алкоголичкой и умерла из-за этой болезни. Я рос с бабушкой и дедушкой. Бабушка любила меня, как могла. Дед всячески долбил — он выражал любовь в жесткой форме. Я всегда считал, что родился не в той стране, была постоянная неудовлетворенность, не мог себя найти. Я всю жизнь искал легкие пути. Учеба давалась с большим трудом. Ходил в школу разве только от дождя прятаться. Только благодаря бабушке (она приходила в школу, постоянно плакала, упрашивала учителей) я закончил 8 классов, поступил в училище. Потом был завод. Проработал там полтора года и понял, что «руки в масле, ж*** в мыле» — это не для меня. Я всегда не хотел трудиться, не хотел прикладывать усилий. Даже когда я занимался спортом — я получал какой-то результат и сразу уходил.
После завода я начал фарцевать. А после фарцовки я был нижним «на колпаках» (имеется в виду одна из ролей в жульничестве «наперсточников». — «Известия»). Всегда искал занятие, чтобы было поменьше усилий... Помощником мясника работал. Я смотрел на людей, которым все подчиняются (имею в виду криминальных авторитетов, воров в законе), и мне всегда хотелось быть с ними рядом. Я не знаю, почему, но всё сложилось так, как я и задумал. В 20 лет я был с этими людьми. У меня был железобетонный тыл, чувствовал себя уверенно. У мальчика, который еще недавно ходил в перешитых 20 раз брюках, появилась золотая цепь весом в 100 граммов, браслеты, мне пригнали из Германии «Мерседес». Я презирал людей, которые не относились к нашей касте.
Когда мы приезжали на стрелку и видели людей в состоянии наркотического опьянения — никаких дел с ними не имели. Если только употребивший не имел очень-очень солидного веса в нашем мире, говорю о ворах в законе. Им разрешалось.
Свернул не туда
— Мой первый раз случился, когда мы отмечали очередную «делюгу» (удачно исполненное преступление. — «Известия»). Я сидел со взрослыми (имеется в виду старшими товарищами, наставниками в уголовном мире. — «Известия») за столом, когда по мобильному телефону (тогда это была такая большая штука в автомобиле, стояла вместо магнитолы) позвонил человек и сказал, что мои близкие (члены группировки. — «Известия») употребляют наркотики. Я с ножом в руках ворвался в адрес — подбегают мои, просят, чтобы я никого не трогал. Начинают быстро со мной разговаривать и... прикатали попробовать. Хотя я сам кого хочешь мог уболтать, но тут... Я даже не могу понять, как получилось, что я, человек, знающий кто такие наркоманы, к чему приводят наркотики, протянул руку.
Прошло полгода с того случая. После я не пробовал, мне не понравилось то, что я испытал. Как-то нам нужно было обратиться к карманникам-грузинам по одному, скажем так мягко, бизнес-проекту. Они всё сделали на «пять» и попросили меня отвезти их — они были без машины. Мы приехали в Переделкино, это сейчас там метро, а тогда это была глухая деревня, которую частично сносили. Вышли у какого-то дома, нас облепили цыганские дети. Грузины скрылись в какой-то избушке и быстро вернулись. Потом мы сидели с ними за столом. Мы пили, они... спали. Вот они проснулись, достают какой-то пузырек, и мой товарищ говорит: «А можно нам тоже попробовать». Это был мак — тогда называли эту смесь ханкой или черняшкой. После второго употребления я подумал, что через это смогу уходить от того напряжения, в котором пребывал всё время. Я же ходил «под сроком» каждый день, не знал, вернусь ли сегодня домой или нет. С таким образом жизни со мной могло произойти всё, что угодно. Так мы и подсели на наркотики. Жизнь превратилась в череду действий по маскировке нашей зависимости. Нам приходилось доставать, употреблять, отсиживаться, прятаться от своих же. У нас многие были сидевшие и прекрасно понимали, когда имеют дело с наркоманом. Тем не менее финансовая подушка у нас была большая, мы могли употреблять и не беспокоиться о ломке. Пока не случилась одна ситуация у гостиницы.
Мы ждали внизу человека (потенциальную жертву кражи. — «Известия»). Сидели в машине и выйти никуда нельзя было. Все были в длинных кашемировых пальто, в кепках. Просидели несколько часов кряду. Пот лил градом, начало выкручивать ноги и руки. Я посмотрел на близкого — это был мастер спорта по борьбе, 120 кг веса. Он сидел и чуть не плакал как ребенок. Я тогда тоже был под сотню [килограммов]. Хотелось выпрыгнуть. Близкий, который был старше нас, сидел за рулем, он всё понял. «Парни, вас ломает», — сказал он. Сам съездил и купил нам. После мы раскумарились.
О нашей зависимости узнали все близкие. Мы получили не одно предупреждение. Всё было тщетно. Нас поставили перед выбором — либо заниматься делом, либо наркотики. Я всем сердцем и разумом хотел остаться с теми, с кем начинал. Но наркотик победил. Нас лишили долей — то есть исключили из числа крышующих тот или иной бизнес, я, например, имел долю с прибыли в автосервисе. У нас оставались какие-то ларьки. И мы с ними вели себя как мародеры, рвали с людей последнее...
Отсидки за дело
— Я никогда не сидел за незаконный оборот — всегда за кражи. Но когда лишился поддержки, оказался на вольных хлебах, то стал попадаться. Пока отбывал наказание, сменились деньги, Уголовный кодекс, прошли локальные войны — жизнь проходила мимо меня. В колонии заметил такие тенденции: когда сидел в первый раз, еще при старом УК, в хате нас было всего 10 наркоманов. А когда в третий раз отбывал срок — из 22 человек только один был случайный «пассажир» и не был зависимым. Вот тогда я почувствовал страх той атмосферы, когда два десятка наркоманов, все на масках (обманывают, плетут интриги. — «Известия»), которым нужно... оказались вместе.
Наутро, после употребления, неизменное чувство вины — не мог понять, что же произошло с тем Михаилом, который раньше придерживался каких-то принципов. Наркотики выжали меня, как половую тряпку, выспались на мне. Они настолько меня уничтожили... То, что я сейчас здесь, живу и рассказываю свою историю здесь в лесу, — это просто чудо. Такие, как я, не выживают.
Если я буду перечислять имена тех, кто шел со мной по жизни и их не стало, уйдет не меньше часа. Я просыпался с трупами. Никогда их не бросал, всегда вызывал труповозку и ментов. Но уже через несколько часов я был озадачен тем, как найти вещество. Я не оставлял умирающих от передозировки. У меня самого больше 50 передозировок. Я мог передознуться за день два раза. Я был настолько истощен, что ходил с трудом, передвигался с палочкой. На моем теле нет ни одного места, пах у меня резаный, я чуть не потерял ногу. Я спал с вичевыми женщинами, употреблял с инфицированными наркотики. Было уже плевать — ВИЧ не ВИЧ.
Сегодня, когда я смотрю на себя в душе, мне бывает так больно и страшно... Что же я сотворил с собой. Например, когда я технически не мог употребить из-за того, что вены лопались, приходилось делать несколько попыток. Было больно так, что зубы стирал в порошок. Но я в те моменты страдал больше не от боли, а из-за того, что вещество мое утекает мимо. Понимал, что если еще одна попытка закончится неудачей, то останусь на ломках.
Как мыслит зависимый
— Когда я первый раз освободился, меня встретил брат и сразу подарил дубленку, дело было осенью. Меня тогда не ломало, чувствовал себя хорошо. И вот встречаюсь с близким, а с ним барыга. Не знаю, что меня дернуло, но я спрашиваю: «Есть?» Он отвечает: «Есть». Денег у меня не было, и я прямо на улице готов был снять эту дубленку и остаться в кофте — настолько мне нужно было.
Тогда не было закладок, товар брали у барыг на хатах. Они всегда просили — «только здесь не нужно». А всё потому, что многие употребляли здесь и сейчас, так как был риск, что на выходе тебя хлопнут. Но не ответственность пугала, а перспектива лишиться вот этой вот дозы, боялись, чтобы она никуда не пыхнула (ушло мимо. — «Известия»).
Помимо того что жизнь наркомана сопровождается болью, одержимостью, у тебя еще и друзей нет. Идешь искать закладку — он ищет, и ты ищешь. А всё внимание сосредоточено на том, чтоб он тебя не обокрал, если найдет первым. Это постоянное напряжение.
Чтобы купить вещество, я шел воровать. Все знают, что ты нарк, а в первую очередь скупщики краденого. Они скидывают цену до ничтожно маленькой. И ничего ты сделать не можешь.
У въезда на территорию исправительной колонии строгого режима
Ушел от смерти, прихрамывая
— Последней каплей стал момент, когда я шел отметиться к инспектору [уголовно-исполнительной инспекции]. Я два месяца на свободе, шагаю с палочкой, штаны подвязаны какой-то веревкой. А мне выть хочется белугой, я понимаю, что мне 42 года, жизнь спущена в туалет и выхода нет. Я тогда стоял и смотрел в сторону «Семнашки». Если бы в тот момент передо мной поставили детектор лжи и спросили: «Миш, ты правда хочешь в больницу лечь, чтобы бросить?» Я бы сказал «да», и прибор подтвердил бы, что я не вру. Всем сердцем я хотел прекратить. Я лег в клинику. Но через неделю я доходчиво и мотивировано рассказывал заведующему, что мне срочно нужно ехать делать какой-то там документ. Через три часа я на свободе... употребляю. Потом возвращаюсь назад в больницу, и врач меня закрывает.
Через три дня туда пришли «анонимные наркоманы». Заведующий сказал мне — сходи. Там, говорит, чай дают бесплатно с конфетами, ты посиди, попей. Ладно, думаю. Сижу в этой пижаме, не понимаю ничего. Меня колотит, то холодно, то жарко. Я хотел уйти, но часть моего разума цеплялась за рассказ этих успешных на вид ребят, которые пришли туда. Я понимал, что выдумать тот ад, о котором они рассказывали в своих историях и которой был известен мне не понаслышке, невозможно, даже если они окончили Щукинское театральное училище. Они рассказывали о себе, как им было плохо и как они это преодолели. И я стал ходить туда. Каждый вторник и четверг.
Выписался. Поднимаюсь в свою квартиру, а мне туда заходить не хочется — годами там был притон. Вещей нет, есть нечего, даже нечем. Ни подушек, ни одеяла, ни ложек. Пустота. Хочется сесть, зареветь и убежать. Выход я знал, самый легкий, самый доступный для меня. Но я не стал тогда этого делать, вспомнил всё то, что говорили мне. Позвонил анонимным, поехал на группу. Сообщество приняло меня, начали нести мне вещи — кто чашки, кто ложки и так далее.
Новые смыслы
Так началась новая жизнь Михаила. Он говорит, что по натуре игрок и ни в чем не хочет быть зрителем. Он взял себе наставника, который помог ему проходить 12-шаговую программу, а вскоре и сам включился в работу сообщества.
«Сегодня мылся, чистил зубы, поднимаю лицо, смотрю на свое отражение и спрашиваю: «Почему ты, прокончючий нарк, проупотреблявший четверть века, улыбаешься? — говорит Михаил. — Спешишь на свое служение, на юбилей своей группы, вместо того чтобы [употребить] в подъезде».
Он ездит вместе с другими членами сообщества в психиатрические, наркологические больницы, в реабилитационные центры.
Сообщество «Анонимные наркоманы», основанное в 1953 году, сейчас одно из старейших и крупнейших среди сообществ подобного типа в мире. Оно проводит в 141 стране еженедельно больше 70 тыс. собраний на 77 языках. Сообщество АН существует в России с 1990 года и на сегодняшний день проводит еженедельно более 2,6 тыс. собраний в 280 городах страны. Единственное условие для членства в АН — желание прекратить употребление наркотиков.
«Много у меня было мест работы, но пришлось отказаться от большинства, где требовались физические усилия. И всё из-за последствий употребления — к концу рабочего дня не мог зашнуровать кроссовки, ноги опухают, все больные».
Михаил обладает даром убеждения и красноречия, это отмечают многие его собратья в сообществе. Он пытается помочь тем, кто сейчас в зависимости: постоянно выступает перед наркоманами в больницах, в первую очередь в знаменитой «Семнашке». «Я очень хотел бы ездить по колониям и рассказывать заключенным о том, что случилось со мной, делиться своим опытом выздоровления. Но с моей биографией доступ в ИК, СИЗО закрыт. Администрацию можно понять. Вот, второй раз собираю документы, чтобы разрешили».
Для него именно эта возможность крайне важна. Ведь если он расскажет о своем опыте арестантам, для которых Михаил свой, есть реальный шанс увлечь людей с тупикового пути. Даже тех, кого считают безнадежными, и тех, про кого говорят — «бывших наркоманов не бывает».
Сегодня Михаил уже наставник, помогает идти по шагам другим наркоманам. Говорит, что четко осознает простую истину: никогда ему не удастся разок употребить и остановиться. «Если что-то попадает ко мне в организм, я не могу остановиться. Нет у меня рычажка, стоп-крана, если этот процесс заводится. Сегодня жизнь наполнена теплом и смыслом. И я не поменяю самый плохой день в чистоте на самый хороший в употреблении».
Михаил и другие члены АН помогают не только таким же зависимым. Они приезжают помочь инвалидам, в хосписы. Новый образ жизни несовместим с преступлениями.
«Еду в метро, у дамочки сумка открыта, а там кошелек, бери — не хочу. Раньше я бы взял, а сегодня просто обратился к ней и сказал, чтоб сумочку прикрыла. Не искушала», — говорит Михаил.
