«Меня зовут Владимир Долматов, я бы хотел сказать о себе несколько слов. Я нашел себя в середине своего жизненного пути. Уже несколько лет, как я начал писать свои дневники». Это строки писателя, обитающего в «Доме сопровождаемого проживания», или «Доме на воле».
Недавно мне написала моя читательница Мария Гершаник. Она рассказала о двух людях, особенности которых принято обозначать как отклонение в развитии. Эти люди пишут прозу и стихи. Мария предположила, что мое общение с ними могло бы их поддержать. Я поехал к двум этим авторам и открыл удивительный и очень человечный мир.
Местом, куда я отправился, был поселок Раздолье под Приозерском Ленинградской области. Настроенный на мысли об отклонениях, я задумался о названии региона. С точки зрения психической нормы область следует называть Петербургской, потому что она окружает Петербург. То, что название области никого не удивляет, приводит к выводу, что психическая норма условна, а отклонений в нашей повседневности больше, чем принято считать.
В Раздолье находится «Дом сопровождаемого проживания». Как объяснил мне кинорежиссер Максим Якубсон, много лет опекающий обитателей дома, официально это название обозначает лишь то, что люди в доме требуют круглосуточной поддержки. Впрочем, у него есть гораздо более симпатичное имя — «Дом на воле». Оно было придумано одним из его обитателей, переехавшим сюда из психоневрологического интерната.
Плохо говорить об интернатах не повернется язык — там работают подвижники. Вместе с тем учреждения эти устроены так, что объективно служат изоляции тех, кто в них живет, от общества. Молчаливо признается, что это лучшее решение — для обеих сторон. У «Дома на воле» — другая философия. Там считают, что «людям с отклонениями» нельзя замыкаться на себе, а следует, наоборот, как можно теснее общаться с окружающим миром, и в этом общении, соответственно, видят пользу и для этих людей, и для мира.
Когда я впервые попал в Германию, она показалась мне страной инвалидов — никогда еще прежде я не видел такого количества людей на колясках. На самом деле инвалидов там не больше, чем в любой другой стране. Просто они не помещаются в гетто, а живут насыщенной — насколько позволяют обстоятельства — жизнью. Словно искупая преступления Третьего рейха, немцы относятся к таким людям с особым вниманием.
Владимир Долматов: «Когда я жил в городе, я очень часто слышал, как люди спрашивали: «Зачем такие уроды рождаются на свет?» Вот что на это хочется ответить: во-первых, не судите — и не судимы будете! Во-вторых, если не будет нас, больных и беспомощных людей, которые нуждаются в постоянном уходе, не будет и вас — и не только потому, что у вас не будет работы, не будет постоянного заработка. Вы перестанете быть Людьми!»
История «Дома на воле» показывает, что по части отношения к инвалидам у нас большие проблемы. Жители поселка, полагавшие, очевидно, что раздольно здесь может быть только им, поначалу объявили дому настоящую войну. Подчеркиваю: настоящую, потому что в один из дней у его стены была обнаружена граната с сорванной чекой. «Граната не взорвалась», — спешат успокоить сотрудники дома, но вряд ли это способно вселить оптимизм. Это уже не отклонение — полное расчеловечение.
Оптимизм вселяет другое. Мало-помалу отношение местных жителей к дому стало меняться. Мамочки перестали эвакуировать детей при появлении колясочников. Что-то им подсказывало, что недуг этих людей не заразен. В продовольственном магазине перестали дергаться при виде скрюченных пальцев, тянущихся к полке. Построили, между прочим, пандус. Что поняли эти люди? Может быть, то, что с прежним умонастроением бессмысленно исповедоваться отцу Борису (он — один из основателей дома) в храме, стоящем неподалеку?
Владимир Долматов: «На батюшкиных плечах большая забота — церковь и прихожане. Правда, местных мало приходит в храм, в основном приезжают из города».
И, собственно, о двух авторах, к которым я приехал, — Володе и Даше. Володе на вид лет 40, передвигается он с трудом, в основном — по стенке. У него проблема с пальцами — они не держат ложку. Володю кормит его друг Сережа — большой добродушный парень, мечтающий встретиться с Шварценеггером.
Владимир Долматов: «В общем, Сергей стал моим помощником, а ведь у самого болячек выше крыши! Он испытывает тяжесть при движении из-за своего веса, говорит на языке, понятном только ему одному. В его жизни были моменты, о которых он упоминает мельком, безрадостно».
Володя — летописец «Дома на воле». Сидя в «офисе» (так он называет свою комнату), он с несторовским спокойствием описывает людей и события.
Даша Скорнякова — гостья. Приехала в дом на неделю из детского интерната. Скоро ей исполнится 18, и тогда ее ждет взрослый интернат, а это совсем другая история. Даше туда очень не хочется. Раньше она могла сидеть, но кости ее стали очень хрупкими, они не выдерживают нагрузки. Теперь она лежит.
Даша читает мне фрагменты из своей 100-страничной рукописи, которая содержит инструкции биатлонистам. У Даши свои рецепты в отношении того, как отыграть лишнюю минуту, не дающую нашим спортсменам взойти на пьедестал. Она очень волнуется, что они вновь потерпят фиаско. Слово «фиаско» Даша время от времени повторяет, словно любуясь его печальной красотой.
Девочка видит для себя два пути. Первый — переехать в «Дом на воле», где ей очень нравится. Для этого нужны средства: речь идет не только об оборудовании еще одного места, но и о приглашении еще одной сиделки. Второй путь — монастырь. Одному Богу известно, каковы Дашины представления о монастыре. Ей хочется молиться и по мере сил помогать сестрам. Она надеется, что в одном из монастырей найдется сестра, которая согласится за ней ухаживать. И в том, и в другом случае Даша боится потерпеть фиаско.
Владимир Долматов: «Порой мне и не очень-то охота портить бумагу, но ничего не поделаешь, такова бумажная жизнь. Сначала она такая белая, как снег, а потом, по мере наполняемости письменными знаками, она темнеет. Человек должен о чем-то писать, о значимом или не очень, поэтому бумага терпеливо ждет, когда будет написана последняя строчка...»
Автор — писатель, доктор филологических наук, ведущий научный сотрудник Института русской литературы (Пушкинского дома), член Совета по культуре при президенте России
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
