Истины инакомыслия: шестидесятники взяли новые рубежи Третьяковки
Третьяковская галерея осваивает новые пространства — реальные и воображаемые. Выставкой «Свободный полет», посвященной Андрею Тарковскому и художникам-шестидесятникам, главный музей российского искусства открыл западное крыло здания на Крымском Валу. Экспозиция — насыщенная и в то же время комфортная для восприятия — имеет все шансы стать очередным блокбастером, но главное — задает дальнейший курс по использованию новой территории.
Всего два месяца прошло с момента передачи западной части здания ЦДХ Третьяковке. Конечно, слухи об этом ходили еще с прошлого года, и в том, что рано или поздно это произойдет, мало кто сомневался. Но когда «момент истины» настал, музею надо было в кратчайшие сроки что-то организовать на полученных площадях — хотя бы для того, чтобы продемонстрировать скептикам: это решение принято не зря.
Учитывая, что крупные выставки с произведениями художников первого ряда обычно планируются и готовятся годами, а здесь надо было оперативно занять аж несколько тысяч квадратных метров, Третьяковка стала искать союзников, которые могли бы перенести на Крымский Вал уже готовый проект.
Таким партнером стал Музей AZ, а проектом — выставочная трилогия «Свободный полет». Ее первая часть, посвященная Петру Беленку и фильму Тарковского «Сталкер», была показана в 2016-м в фойе Электротеатра «Станиславский». Год спустя москвичи увидели продолжение — в Новом пространстве Театра Наций экспонировались полотна и офорты Дмитрия Плавинского, вступившие в диалог с «Андреем Рублевым». А финальный эпизод, собравший целую плеяду нонконформистов на космическом корабле «Соляриса», создавался для фонда Франко Дзеффирелли во Флоренции.
И вот теперь все три эпизода встретились в одном месте. Их перенесли без существенных добавлений, набор экспонатов — почти тот же. Но «зазвучали» они по-новому: вместо отдельных тематических параллелей между живописью и кино получился визуальный и идейный срез эпохи, где всё взаимосвязано.
Обращение к прошлому, стремление к другим мирам, саморефлексии — это, с одной стороны, побег от советской действительности, а с другой — попытка ответа на вечные вопросы. Персонажи Тарковского отчаянно ищут Истину. Андрей Рублев — в искусстве и вере, Кельвин — в космосе, Сталкер и его спутники — в загадочной Зоне. И все они — немного аутсайдеры. Но разве художники-нонконформисты не похожи на них?
Неприкаянный бродяга Анатолий Зверев — чем не герой Тарковского? Или Плавинский с его мистицизмом и тягой к природе (ходил босой по лесу и тщательно зарисовывал листья растений)... Их судьбы, их искусство сплетаются в едином повествовании, развернутом в полутемных залах с подлинно кинематографической эффектностью. И вдруг оказывается, что все эти абстракции, странные символические системы, причудливые коллажи и ассамбляжи говорят с нами на абсолютно понятном, универсальном языке, ключи к расшифровке которого нашлись в кино.
В контексте «Соляриса» круги на ранних супрематических акварелях Зверева прочитываются как планеты и космические тела; диковинные пейзажи Юло Соостера — как виды иных миров. Угловатые профили Владимира Янкилевского кажутся портретами инопланетян, а веточки и вазы в натюрмортах Льва Краснопевцева — парящими в невесомости. «Панический реализм» Петра Беленка идеально рифмуется не только со «Сталкером», но и с фоторепортажем Виктории Ивлевой из Чернобыля, а поразительные деревянные объекты Плавинского, будто найденные при раскопках, заставляют задуматься о мудрости прошлых веков, воспетой в «Рублеве».
Все вместе — гимн советскому инакомыслию и вместе с тем напоминание, что настоящее искусство перерастает свою эпоху и остается актуальным всегда.
