Вечная весна: Марлен Хуциев никогда не терял веры в человека
С его именем связана самая, наверно, поразительная эпоха в жизни Советского Союза — оттепель. Впрочем, без Хуциева, пожалуй, вообще невозможно представить отечественный кинематограф второй половины ХХ века: его фильмы, его ученики, его авторитет как художника и как человека. Сегодня Марлена Мартыновича не стало. «Известия» отдают дань памяти великому режиссеру.
Фильмы Хуциева — это прежде всего весна. И не только каноническая, на Заречной улице, — это весна в душе героев «Заставы Ильича», это весна в коллективном сознании целой страны. Тепло душевное и почти осязаемое при первом же взгляде на экран тепло телесное. Очищающий, веселый дождь — у Хуциева он никогда не был ненастьем. Молодые, честные, чуть наивные люди — такие, какими видел Хуциев своих соотечественников и современников.
Жизнь его при этом не была сплошной чередой успехов и радостей. Марлен Мартынович родился 4 октября 1925 года в Тифлисе, в школу пошел в Москве, но после ареста отца, старого коммуниста, заместителя наркома внутренней и внешней торговли, мать увезла мальчика обратно в Грузию. Отец был расстрелян как враг народа, и эта трагедия наложила неизгладимый отпечаток на мировоззрение Хуциева: все его фильмы, более того, вся жизнь — это отрицание сталинщины. В 1966 году он был среди тех мастеров культуры, что подписали обращение к новому генсеку Брежневу с призывом не допустить реабилитации Сталина — стоит заметить, что сам Марлен Мартынович находился в опале, его «Заставу Ильича» едва не положили на полку и в конце концов выпустили в прокат с сильно урезанном виде под названием «Мне двадцать лет» (полная версия увидела свет лишь в 1988 году, после начала перестройки).
Он невероятно точно ощущал и те перемены, что происходили в обществе, и хрупкость этих процессов. Тонкий лирик, он тем не менее вводил в свои фильмы практически документальные эпизоды — как знаменитая сцена из «Заставы Ильича», где Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Белла Ахмадуллина, Булат Окуджава и Роберт Рождественский читают стихи в Политехническом музее. Первые четыре работы Хуциева, снятые в то восторженное десятилетие между ХХ съездом и началом «завинчивания гаек» в 1966–1968 годах, и сегодня смотрятся современно — уже без всякого политического или исторического подтекста, просто как фильмы о взрослении, о поисках себя. Современный молодой зритель, наверно, уже не очень понимает романтику и эстетику «комиссаров в пыльных шлемах» в прологе «Заставы Ильича», да и сама эта московская площадь давно снова стала Рогожской заставой, но образ Сергея Журавлева, «юноши, обдумывающего житье» и не желающего идти на компромиссы с собственной совестью, актуален по-прежнему.
Хуциев снимал редко и мало — и не только из-за цензурных запретов или занятости в Союзе кинематографистов и ВГИКе, где он долгие годы возглавлял кафедру режиссуры художественного фильма. Просто каждый его фильм — это и художественное, и личное высказывание, а говорить пустые слова «по поводу» Хуциев не хотел и не умел. Вышедшую в 1992 году «Бесконечность» многие восприняли как творческое завещание режиссера, подводившее итоговую черту и под собственными исканиями, и под историей советского кино как такового. Он действительно не снимал потом почти четверть века — но на склоне лет занялся новым проектом — фильмом «Невечерняя» о взаимоотношениях двух русских гениев, Чехова и Толстого. Основой стала написанная Хуциевым совместно с сыном пьеса «Визит к больному палаты № 16», ставшая заметным явлением в российском театре 2000-х. Восьмой фильм Хуциева стал для него последним — на экраны он должен выйти в этом году. Увы, самому режиссеру уже не суждено узнать, как отзовется в сердцах его финальный аккорд.
Марлен Мартынович не был обделен ни наградами, ни званиями, ни международным признанием: народный артист СССР, кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством» трех степеней, член трех национальных академий, обладатель призов Берлинского и Венецианского фестивалей. Но главной наградой для него, наверно, было признание публики — «Весну на Заречной улице» в 1956 году посмотрели более 30 млн зрителей; за последовавшие шестьдесят с лишним лет число это увеличилось во много раз и, судя по всему, продолжит расти. Открывает для себя Хуциева и самое молодое поколение, что бы ни говорили о его бездуховности и технократическом цинизме. Кино Хуциева — человечное и точное; даже в эпоху интернета, смартфонов и хайпа, глядя на мир, показанный в кадре любого его фильма, невозможно не проецировать его на окружающую реальную действительность — и не видеть аналогий.
Хуциев не был светским человеком, он любил тихие прогулки по любимой Москве, посиделки с друзьями, хорошую музыку. Он оставался одним из последних реликтов поколения шестидесятников, не предавшим идеалы молодости и не включившимся в гонку за материальными благами, прельстившую столь многих его коллег и некогда соратников. Он прожил долгую и сложную жизнь и ушел в самом начале весны, в то время года, которое так любил. Фраза «искусство понесло невосполнимую утрату» давно стала затертым штампом. Но сегодня она справедлива и честна в полной мере: второго Хуциева у нас не будет. Никогда.