Русско-шведский интим: Кончаловский перенес сюжет Бергмана в наши реалии
Шведская семья в русской интерпретации. Это совсем не то, что можно было подумать, а тема премьеры МХАТа имени Горького — первой после смены руководства. Насколько убедительно «Сцены из супружеской жизни» Ингмара Бергмана перенесены на отечественную почву, разбирались «Известия».
От Бергмана к Кончаловскому
В 1973 году прославленный режиссер представил на шведском телевидении свою сагу о семье. Большую часть времени на экране были он и она. Любимые актеры Бергмана Лив Ульман и Эрланд Юзефсон. Шесть часов разговоров. Ссоры, примирения, измены, уходы, возвращения, соития и даже драка. Беспощадный анализ семейных отношений, вывод из которого неутешителен. Парадокс, но фильм-разговор убедительно доказал бесплодность всяких разговоров о семье и браке. У женщин одна правда (читай: физиология и психология), у мужчин — другая. Так уж повелось со времен Адама и Евы. Договориться по всем пунктам им не удастся, но это не отменяет единичных моментов взаимного согласия, которое и называется супружеским счастьем.
Автор российской версии Андрей Кончаловский в своих возмутивших многих мемуарах писал о том же, так что в инсценировку вылилось, можно сказать, выстраданное. Ее первый вариант он показал летом 2018 года на театральном фестивале в Неаполе. Герои были итальянцами, и действие происходило в стране Данте и Петрарки. На родине Толстого и Достоевского персонажи естественным образом стали русскими и из шведских 1970-х переселились в наши 1990-е. Юхан в исполнении Александра Домогарова превратился в Ивана, Марианна — в Марину (Юлия Высоцкая).
Среднестатистическая интеллигентная семья. Уютная квартирка, звон трамваев за распахнутым окном, на плите закипает кофе, в гостиной — желтый диванчик, очертанием напоминающий оригинальный шведский (привет, маэстро!). На стол подается мясо по-французски и вино «Бычья кровь». На видном месте складированы клетчатые баулы — родственники супругов подрабатывают челноками. Текст Бергмана также инкрустирован приметами местной жизни. Вернувшись из кино, супруги обсуждают хиты видеосалонов «Челюсти» и «Красотку». Иван рассказывает, как сдавал комсомольский билет по достижении 26-летия (28-летия, поправляют в зале), вспоминает, как читал Солженицына и слушал вражеские голоса.
Кое-какие реалии оригинала переосмысливаются по ходу действия. Для Юхана поехать в Америку читать лекции — дело обыденное: съездил и вернулся. Но для русского ученого начала 1990-х — это событие. Поэтому вопрос «Брать или не брать с собой жену?» по сути означает ехать в светлое будущее одному или с обременением. В отличие от бергмановских, русские персонажи не имеют детей, и Иван, покидающий семью, не выглядит безответственным бонвиваном. Сцена, где обиженный герой избивает жену, вызвавшая волну возмущения в политкорректной Швеции, у нас встречается аплодисментами: бьет — значит, любит. Персонаж Домогарова вообще нравится залу. То, что Кончаловский, представляя спектакль, назвал «интерпретацией национальных характеров», ощущается в нем в полной мере.
Русский акцент и лихие 1990-е
Слегка обрюзгший, немного пьющий, в меру работящий, отчасти раздолбай — сотни таких Иванов полуночничали на перестроечных кухнях и пытались прорваться в лихие 1990-е. У кого-то получалось, у кого-то нет. У героини Высоцкой получилось точно. В том, что шведская Марианна держит ситуацию под контролем, есть сомнения, но в отношении русской Марины никаких сомнений нет. И это тоже национальная специфика — наши женщины крепнут и расцветают в стрессовых ситуациях.
Русские акценты, повторюсь, ощутимы, но бергмановский концепт (и вместе невозможно, и друг без друга не жизнь) не поменялся.
— Уникальность великих произведений в том, что они универсальны. Текст Бергмана позволяет делать транспонирование, — пояснил Кончаловский накануне премьеры.
Другое дело, что транспонирование и в музыке, и в театре предполагает равные условия, в том числе соответствие пространства и материала. А с этим не сложилось.
В фильме действие выстроено на крупных планах и в замкнутых интерьерах. Выход на пленэр воспринимается отклонением от избранного формата. Во МХАТе задействована огромная помпезная сцена в зале на 1,3 тыс. мест, и никуда не деться от ощущения, что об интимных вещах рассуждают на площади в присутствии толпы зевак. При этом всё, что можно было сделать для сужения объема (драпировки, выгородка), сделано, но параметры — данность, с которой бороться бесполезно. Даже находясь в центре партера, мимику актеров можно разглядеть только в бинокль, плюс проблемы с подзвучкой — и вместо растворения в материале получаешь головную боль от напряженного вслушивания и всматривания.
Ситуацию могла бы поправить видеопроекция с изображением героев, но экран задействован для кинохроники начала 1990-х. На старте спектакля дается сводка погоды из программы «Время» со знаменитой мелодией и плывущими титрами — Казахская ССР, Грузинская ССР... Великая страна накануне распада. Далее — танки, Ельцин, Белый дом, шахтеры, рынки, Листьев, «Поле чудес», Киркоров, Аллегрова, Шевчук и еще множество знаковых персонажей и объектов, озвученных шлягерами эпохи, включая популярную доныне «Осень» и уже полузабытую «Атлантиду».
Герои лихих 1990-х вырастают во весь экран, перекрывая маленькие фигурки персонажей драмы. На хрупкую частную жизнь обрушивается молот общественных катаклизмов. В жертву этой мощной метафоре и принесена интимность повествования. Во МХАТе есть малая сцена, более подходящая Бергману по масштабам, но, похоже, желание новой команды открыться с размахом перевесило производственную необходимость.
