Чем дальше от нас советская эпоха, тем меньше граней ее мы различаем. Например, литература того времени представляется теперь как монолитный, тяжелый валун соцреализма, авторы почти сплошь совписы, штампующие толстые тома-кирпичи нечитабельных книг. А ведь было не так. Появлялись не только производственные романы, героические эпопеи, но и научная фантастика, ярчайший представитель которой — Александр Беляев. 135-летие со дня его рождения — хороший повод порассуждать о судьбе жанра.
Конечно, советская фантастика не появилась на пустом месте. У нее были учителя и за рубежом — Жюль Верн и Герберт Уэллс, и в дореволюционной России — от Одоевского до Циолковского с его смелыми идеями (в том числе об улучшении человеческой породы).
Первые годы после Октябрьской революции — вообще время воплощающейся в жизнь фантастики: строилось государство с новой культурой. В архитектуре бал правили конструктивисты, в живописи — авангардисты, в поэзии — футуристы и имажинисты, в театре — биомеханика. В прозе расцвели гротеск, утопия, феерия, ну и, конечно, научная фантастика.
Александра Романовича Беляева, 33-летнего юриста и актера-любителя, революция застала в Крыму почти безнадежным инвалидом — туберкулез приковал его к постели. Неподвижность усугублялась гипсовым корсетом, в который будущий писатель был заключен почти четыре года.
Положение, в котором оказался Беляев в годы Гражданской войны, само по себе фантастично: красные, немцы, белые, снова красные, Слащов, махновцы, Бела Кун, а он в клинике — довольно молодой, желающий участвовать в происходящем (известны публикации Беляева в белогвардейских газетах), но почти обездвиженный («Прохожу курс лечения полным покоем»).
Позже Беляев смог вернуться к активной жизни, некоторое время даже работал в уголовном розыске в Ялте, потом библиотекарем. А в 1923-м какая-то сила погнала его в Москву, где создавалась новая литература. Но когда говорят о литературной жизни Москвы 1920-х, о Беляеве вспоминают редко. Нет фактов его дружеских отношений с Булгаковым, Катаевым, Олешей, Ильфом и Петровым. Писательский дебют в газете «Гудок», ставшей стартовой площадкой для будущих знаменитостей, оказался мифом. Но наверняка сама атмосфера того времени помогла ему в короткий срок написать множество произведений. В том числе огромный рассказ «Голова профессора Доуэля» (он будет переработан в роман), «Остров погибших кораблей», «Последний человек из Атлантиды», «Борьба в эфире», «Человек-амфибия».
Позже проза Беляева и стилистически, и сюжетно станет более сложной, но романы и рассказы московского периода до сих пор читаются буквально на одном дыхании. Как, впрочем, и вообще литература 1920-х — произведения тех же Олеши, Катаева, Булгакова, да и многих других.
С булгаковским «Собачьим сердцем» в нескольких рассказах Беляева есть прямые переклички и параллели. Литературоведы до сих пор спорят, кто на кого повлиял. Или это совпадение? Скорее всего, второе — идеей пересадки органов для оздоровления и омоложения тогда бредили не только ученые (опыты, и вполне успешные, проводились), но и простые обыватели. А вот заимствование Булгаковым некоторых деталей из беляевского романа «Властелин мира» для московских глав «Мастера и Маргариты» — очевидно. Тем более что роман печатался в «Гудке», где тогда работал Михаил Александрович.
В 1928 году Беляев переехал в Ленинград; судьба заносила его в Киев, Мурманск. В середине 1930-х болезнь вернулась — снова гипс, неподвижность. Короткие периоды относительного здоровья. Последние годы Беляев жил в основном в бывшем Царском Селе. Умер то ли в декабре 1941-го, то ли в самом начале 1942-го.
Горькая ирония — Александр Романович в своих произведениях пытался изобрести механизмы борьбы с голодом, этому посвящен роман «Вечный хлеб», а причиной его смерти стало истощение. Мама писателя тоже умерла от недоедания, случилось это в Крыму, во время Гражданской.
Беляев сделал множество художественных предсказаний. Одни граничат с научными открытиями, другие написаны бегло, смутно. От литератора невозможно требовать формул и химических цепочек, и Беляев хотя и был человеком начитанным, следящим за новостями науки, но в первую очередь оставался художником. Полагался на интуицию. А она подсказывала ему подводные фермы, контейнеры с чистым воздухом, гормональную терапию, орбитальную станцию, беспилотники…
У книг Беляева оказалась счастливая творческая судьба. Его произведения публиковали с охотой, перепечатывали последовательно в двух-трех журналах. В годы ежовщины он не пострадал, наоборот: ему позволили публично защитить научную фантастику (статья «Золушка» в «Литературной газете» от 15 мая 1938 года. — «Известия»). Возможно, потому что был он, как и другой наш классик Павел Бажов, вне времени.
Беляева часто называли «красным Уэллсом». Это справедливо. По мощи их лучшие произведения в жанре научной фантастики находятся на одном уровне. Но герои Беляева более социальны, как и абсолютное большинство реальных людей. При личной встрече как раз это отличие и отметил Уэллс. И даже слегка позавидовал. Что ж, приятно, когда нам завидуют англичане...
Автор — писатель, лауреат премии правительства РФ и «Большой книги»
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
