«Соломин хочет, чтобы у театра стояло три скорые»
Актриса Людмила Полякова была влюблена во французского короля, ушла от режиссера Гончарова из-за ревности и обрела гармонию в 50-летнем возрасте. Обо всем этом народная артистка рассказала «Известиям» в преддверии премьерного показа спектакля Малого театра «Дальше — тишина...».
— Худрук театра Юрий Соломин подарил вам к юбилею роль в спектакле «Дальше — тишина...». Некогда в ней блистала Фаина Раневская. В постановке Анатолия Эфроса на сцене Театра Моссовета она играла вместе с Ростиславом Пляттом. Не сравниваете себя с легендой?
— 50 лет назад, будучи молодой артисткой, я неоднократно бывала на том спектакле. Помню, грудь была мокрой от слез, так сопереживала героине Раневской. Спектакль запал мне в душу. Я говорила себе: «Когда-нибудь мне повезет и, возможно, сыграю эту пьесу. Как только возраст подойдет». Вот он и подошел.
Тогда спектакль, созданный по сценарию фильма Виньи Дельмар, был не настолько близок нашему обществу. Казалось, что проблемы героев не наши, это где-то там на «загнивающем Западе» могут быть столь несправедливы к старикам. А сейчас эта пьеса как никогда актуальна. Я сама предложила ее Юрию Соломину. И оказалось, что и он ею совершенно заболел. «Сейчас, когда столько раздражения, столько негатива кругом, — это же прямо в десятку! Воюют братья и сестры, дети и родители. Надо что-то «кинуть» в зал, чтобы люди одумались», — сказал Юрий Мефодьевич.
У него есть «светлая мечта»: хочет, чтобы у театра стояло три скорые помощи, чтобы зрители плакали, уходя со спектакля, и говорили: «Боже мой, что же мы делаем со своей жизнью?» Театр тогда театр, когда люди могут посмотреть в глубь своей души, задуматься, как они живут, и стать лучше. Ведь мы на этой Земле лишь на одно мгновение.
— Вы, как и Фаина Раневская, доводите зрителей до слез?
— Не знаю. Я не могу сравниться гениальностью с Раневской. Не собираюсь подражать ей. У меня есть свое видение этого образа. Я настаиваю, что это спектакль о любви. По-моему, герои пьесы — Ромео и Джульетта в возрасте. Трагическая судьба двух стариков, проживших всю жизнь вместе и на старости лет разлученных детьми.
Бессмертная фраза Булгакова по сей день актуальна: «Люди как люди… только квартирный вопрос испортил их». Но в СССР мы все жили примерно одинаково, скромно, многие в коммуналках. С нынешней дорогостоящей недвижимостью и борьбой за нее не сравнится. Я не берусь никого осуждать, но знаю, что раздражение висит в воздухе.
У моей ближайшей подруги трое детей. Интеллигентнейшая семья. И что вдруг произошло, когда они стали делить имущество? Квадратные метры и барахло стали дороже любви и семьи.
— Вы так горячо переживаете?
— Я не могу смотреть телевизор. Послушайте эти ток-шоу. Это что-то страшное. Люди орут, кидаются друг на друга. Ощущение, что, если им сейчас дать дубинку или топор, они пойдут крушить всё на своем пути. Нельзя так.
— Но вы и сами бывали на телешоу.
— Поначалу побывала на одном. Почему-то казалось, что найду слова для героев, примирю враждующие стороны, все обернутся на себя и поймут, как они не правы. Такая наивная дура. Но потом смотрела это шоу и была в шоке: «Боже, неужели я такая идиотка?! Как я могла сказать эту глупость?»
Оказывается, у них сценарий. И если я говорю что-то не так, то это просто вырезают. С тех пор решила, что не буду участвовать в таких передачах.
— Вас не пугает одиночество?
— Всё нормально. Я научилась справляться со своим одиночеством и даже полюбила его. Для меня одиночество — это когда ты отдаешь отчет, что происходит с твоим близким окружением и с тобой. Я не понимаю женщин, которые считают, что если нет мужика рядом, то и жизнь не удалась.
— Держаться за мужчину — не ваше?
— Никогда. Если какой-то достойный роман, высокие чувства, тогда почему бы и нет...
Полюбить — так короля!
— Люди вашего поколения скромны во всем: в проявлении чувств, в умении одеваться, жить экономно. При этом награды принимают так, будто недостойны их.
— У меня до сих пор нет ощущения, что я что-то такое представляю из себя. И всё, что со мной случилось, воспринимаю как подарок судьбы. Я оканчивала школу рабочей молодежи. Работала машинисткой. Но начитавшись Генриха Манна, стала бредить Францией. Увлеклась французской живописью, искусством. Мне казалось, что я очень хочу быть переводчиком. Сама начала учить французский язык. И вот как-то проходя мимо «Щепки», увидела: «На вечернее отделение актерского факультета объявлен набор». Я не думала о карьере актрисы. Но то, что обучение вечером, меня заинтересовало. Это был эксперимент училища, на который я решила подписаться.
— Чистая авантюра.
— Да. Бывают моменты, когда чувствуешь себя такой интересной и знаешь, что всё у тебя получится. Пришла в училище, что-то читала, и тут вдруг Юрий Соломин зачем-то забежал на экзамены. Он был педагогом. Помню, разговор приемной комиссии: «Ну куда? Нет». «Но ее нужно взять», — настаивал он. На дневное отделение набор уже был закончен. Но меня взяли именно туда.
— А французский-то выучили?
— Конечно. И со знанием языка побывала во Франции. При любой возможности еду в Париж. Там есть мост Генриха IV. Он мой возлюбленный король (смеется). Для кого-то примером в жизни был Павлик Морозов или Павка Корчагин, а для меня ориентиром стал Генрих IV. Он преодолел всё: религиозные распри, завоевал Париж, стал великим французским правителем.
— Экие у вас предпочтения.
— Несомненно. Вкус моей юности был прекрасен. Свой жизненный путь я выстраивала интуитивно.
— В следующем году будет 30 лет, как вы служите в Малом театре.
— Уже 30? Боже мой!
— А могло быть и больше. Почему окончив Щепкинское училище, вы сразу не попали в труппу театра?
— Со второго курса мне говорили: «Наша Пашенная». Я получала именную стипендию Хмелева. Играла главные роли в дипломных спектаклях. Но когда было распределение, места в Малом не нашлось. Я откликнулась на приглашение худрука Театра на Малой Бронной Андрея Гончарова.
— Гончаров славился сложным характером.
— Несмотря на свои размеры, внутри я очень трепетно-деликатная. Терпеть не могу, когда кричат. А раздражение у Андрея Александровича — привычное дело. Вся атмосфера вокруг него была вздрюченная. Кому-то доставалось, но на меня он не срывался.
— Тогда почему не сложилось?
— У него была масса планов. Сразу предложил мне «Луну для пасынков судьбы». Но в конце концов поставил только «Судьбу-индейку», где мы с Аней Антоненко играли классных колхозниц. Потом я шутила, что этот спектакль был символическим.
Причиной ухода стала странная история, произошедшая при выпуске спектакля «Жив человек». Гончаров распределил меня на единственную женскую роль, медсестры. Героиня была неопределенного возраста, и играть ее могла бы любая актриса. И вот объявлена дата премьеры. Прихожу в театр и вижу, что играет ее одна знаменитая актриса. Никто мне не объяснил: дескать, Мила, не нервничай, успокойся, в театре такая вещь возможна. Перетерпи, всё будет нормально, просто актрисе хотелось увидеть свое имя в рецензиях...
С Малой Бронной я ушла в Театр Станиславского. Львов-Анохин (худрук театра. — «Известия») звал к себе еще после училища. А на тот момент актриса его театра Дзидра Ритенберг, жена Евгения Урбанского, уехала рожать. И театру срочно нужна была артистка.
— Такая же высокая.
— Большая. Он прислал гонцов к Гончарову. Я развернулась и ушла к Львову-Анохину. Всегда так поступаю по жизни. Театр Станиславского был театром звезд: Евгений Леонов, Петр Глебов, Нина Веселовская, Майя Менглет, Володя Коренев, Алик Филозов, Юра Гребенщиков, Жора Бурков. Ну и мы с Васей Бочкаревым (народный артист России, муж актрисы. — «Известия»). Но у театра очень странная судьба. Три года был срок любого руководителя. Спустя 15 лет я написала в заявлении: «Не хочу пересиживать очередного главного режиссера». Пошла в театр к Анатолию Васильеву («Школа драматического искусства». — «Известия»). Влюбилась. Работали, экспериментировали, искали новые формы, создавали свой театр. Но не мое это было. Я по сей день благодарна Васильеву за то, как он мордовал меня и пытался сделать героиню. А я орала: «Что вы от меня хотите? Есть Терехова, Демидова — делайте из них героинь. Как вы понять не можете, что я другая!»
— А какая?
— Они девушки, знающие себе цену, понимают про себя всё. А я до сих пор не пойму, что я такое. Знаю только, что хочу оставить как можно больше добрых эмоций. И как же приятно, когда после спектакля зрители подходят и говорят: «У меня было такое плохое настроение, но я пошел в Малый на Полякову, и день удался».
Терпение и труд
— Извилист был ваш путь в Малый театр.
— Ушла от Васильева в никуда, и вдруг появился Юрий Соломин. В очередной раз он совершил великую миссию в моей жизни. Мне было уже почти 50, на руках сын-подросток, больная мама, постоянной работы нет. И тут пригласили на съемки картины «Униженные и оскорбленные». Я играла мать главной героини, а ее играла Настасья Кински. Западная звездочка приехала сниматься в СССР. И вот на студии мы оказались за соседними гримерными столиками с Юрием Мефодьевичем. «О, привет, ну как ты?» — «Нигде. Ничего». — «В Малый театр пойдешь?» — «Я согласна!»
Вернулась я со всем своим опытом, с багажом — успела поработать с выдающимися режиссерами. В Малом театре пришло осознание, что теперь я нахожусь в полной гармонии. Больше не хочу никаких исканий. Помню первые мгновения, когда оказалась в Малом, чуть ли не плакала. Была так счастлива, что у меня есть постоянный кусок хлеба.
— В Малом были свои актрисы за 50. Соломин рисковал.
— А я ни на что не претендовала. Массовка, эпизод, всему рада. И вдруг в театре ставят «Дядюшкин сон». Главную роль Марьи Александровны Москалевой репетировала Элина Авраамовна Быстрицкая. Но случилось, что развалился Советский Союз, и ей, как человеку деятельному, нужно было спасать СССР. Она должна была с нашей командой гимнасток ехать на мировое первенство. А у театра гастроли в Казахстане по личному приглашению Назарбаева.
Что делать? Меня вызывает руководство и говорит: «Родной, всё! Надо». Я говорю: «Господь с вами, вы что? Это трехактная пьеса, 75 страниц текста!» Но Соломин сказал: «Или ты сейчас занимаешь свое положение в театре, или так и будешь играть «принеси-подай». У меня было всего пять дней, чтобы выучить текст. На гастролях я отыграла десять «Дядюшкиных снов». После этого поняла, что мне в этой жизни больше ничего не страшно.
— Быстрицкая обиделась на вас?
— Нет. Дальше мы играли спектакль в паре. После были еще «Волки и овцы», где Мурзавецкую она играла в первом составе, а я во втором. Как и предрекал Соломин, у меня появилось свое место в театре и большие роли.
Людмила Полякова окончила Высшее театральное училище им. М.С. Щепкина, работала в московских театрах, с 1990 года актриса Малого театра. В ее фильмографии около сотни ролей, в том числе в фильмах: «Михайло Ломоносов», «Восхождение», «Агония», «Прощание», «Хозяйка детского дома», «Бумер», «Каникулы строгого режима».
