Убитый морем: правда о гибели линкора «Императрица Мария»
Флагман флота, линкор нового поколения, превосходивший предшественников скоростью, бронированием, огневой мощью, дальностью стрельбы. Вступление в строй «Императрицы Марии» и ее братьев-линкоров полностью перевернуло ситуацию на театре военных действий, сделало Россию полновластной хозяйкой Черного моря. И неожиданная гибель — не в бою в открытом море, а дома, на собственной базе, в родной Севастопольской бухте. «Известия» вспоминают о трагедии флагмана и нераскрытой тайне его гибели.
«Императорская» семья
В истории военно-морского искусства не раз бывали переломные моменты, когда технические новшества полностью перечеркивали сложившиеся тактические каноны. Одним из таких рубежей стала Русско-японская война — первое крупное столкновение броненосных эскадр ХХ века. К сожалению, в роли наглядного пособия пришлось выступить нашему флоту, но опыт, столь дорого обошедшийся Российской империи, был всесторонне проанализирован, и надлежащие выводы были сделаны. Прежде всего они касались того, что исход сражений в современной войне на море решают мощные бронированные суда с дальнобойной крупнокалиберной артиллерией. В мире началась «дредноутная лихорадка».
Английский линейный корабль «Дредноут»
Первый корабль такого типа был построен в Англии в 1906 году, а его название «Дредноут» (Dreadnought — «Бесстрашный») стало общим для всего типа кораблей. Он отличался от броненосных предшественников тем, что на нем были орудия в основном главного калибра (12 дюймов, или 305 мм), причем их было не 2–4, как у броненосцев, а 10–12. В России первые четыре корабля такого класса (линкоры типа «Севастополь») были заложены в 1909 году на верфях Санкт-Петербурга. Все они вошли в состав Балтийского флота еще до начала мировой войны. Но нужно было укомплектовать и Черноморский флот — второй вероятный морской театр грядущего большого конфликта, тем более что Турция, наш главный вероятный противник, существенно укрепила свои силы.
В первом десятилетии ХХ века Россия имела довольно значительное преимущество перед Турцией благодаря броненосцам типа «Пересвет» (например, знаменитый «Князь Потемкин», переименованный потом в «Пантелеймона») и более новых, типа «Евстафий». Это были мощные корабли с несколькими 305-миллиметровыми орудиями главного калибра, но тихоходные и уже достаточно устаревшие технически. Всё изменилось в 1910 году, когда Турция закупила в Германии два современных линейных корабля «преддредноутного» типа и восемь новейших эскадренных миноносцев. Кроме того, Турция, которая на тот момент еще не определилась с союзниками в грядущей войне, подписала с Англией контракт на постройку трех современных дредноутов, которые предполагалось ввести в строй в 1913 — начале 1914 года. Это диаметрально меняло соотношение сил, и российское правительство срочно вынуждено было озаботиться укреплением броненосной эскадры Черного моря.
Эскадренный броненосец «Пересвет» на Средиземном море. 1901 год
Поскольку мощности столичных заводов были заняты, решено было строить корабли на Черном море. Но после тщательной проверки выяснилось, что ни одно предприятие военного ведомства корабли такого размера построить не в состоянии. Единственными предприятиями, способными выполнить заказ, оказались верфи завода «Наваль», принадлежавшего бельгийскому акционерному обществу, и предприятие Русского судостроительного общества «Руссуд». Оба завода находились в Николаеве и были частными. Им и был отдан контракт более чем на 100 млн рублей, подразумевавший постройку четырех дредноутов. Сначала двух — «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина Великая», а сразу за ними еще двух — «Император Александр III» и «Император Николай I». Контроль за строительством осуществляло военно-морское ведомство.
Чтобы ускорить работы, решили не создавать новый проект, а несколько модернизировать балтийские линкоры типа «Севастополь». Черноморские дредноуты были чуть медленнее (не 23, а 21 узел), что было не принципиально для ограниченного площадью Черного моря театра военных действий, зато лучше бронированы. Главным оружием были 12 расположенных в четырех башнях 305-миллиметровых орудий, способных отправлять снаряды весом в полтонны более чем на 20 км. В июне 1911-го года первый корабль серии, названный именем матери государя, вдовствующей императрицы Марии Федоровны, был заложен, а уже в октябре 1913-го его спустили на воду. Еще полтора года ушли на достройку, вооружение и флотскую приемку.
Линейный корабль «Императрица Мария» на стапелях
«Императрица Мария» вошла в Севастопольскую бухту днем 30 июня 1915 года, едва завершив ходовые испытания. Но было уже некогда — прорвавшиеся в Черное море переданные Турции немецкие крейсера «Гебен» и «Бреслау», пользуясь почти трехкратным преимуществом в скорости перед нашими броненосцами, буквально терроризировали торговые коммуникации. С вводом в строй двух «Императриц» («Екатерина Великая» была принята в состав флота в октябре 1915-го) немецким рейдерам стало не до смеха — наши линкоры лишь немного уступали противнику в скорости, зато значительно превосходили его в огневой мощи и дальнобойности пушек. В январе 1916 года «Гебен» встретился с «Императрицей Екатериной» и едва унес ноги, получив несколько попаданий с дистанции 22 км. Спастись ему удалось исключительно благодаря опустившейся темноте, под прикрытием которой рейдер проскользнул в Босфор.
«Императрица Мария» стала флагманом — на ней держал флаг адмирал Александр Васильевич Колчак, принявший командование флотом летом 1916-го. В этом была некоторая историческая преемственность, ведь так же назывался флагман Павла Степановича Нахимова, на котором прославленный адмирал громил турок в Синопской битве. 90-пушечный красавец-парусник вместе с другими кораблями эскадры был затоплен в Севастопольской бухте, и кто мог тогда подозревать, что его наследник-дредноут повторит эту судьбу.
«Было сделано всё возможное...»
20 октября 1916 года, примерно в 6 часов 15 минут утра, жители прибрежной части Севастополя, а также экипажи кораблей, стоявших на якорях и у пирсов в Южной и Северной бухтах гавани, были потрясены звуком взрыва огромной мощности. Источник его стал очевиден сразу: над носовой частью «Императрицы Марии» поднялся огромный 300-метровый столп черного дыма.
В считаные минуты матросы и офицеры экипажей привели корабли в боевую готовность, ночевавшие в городе моряки бегом возвращались на борт, жители сравнительно небольшого тогда города высыпали на возвышенности и набережные. Было видно, что в том месте на носу горящего корабля, где находилась первая орудийная башня главного калибра, фок-мачта с боевой рубкой и передняя дымовая труба, образовалась громадная дыра... Затем последовала серия новых взрывов — всего их было 25. Экипаж флагмана с первой минуты боролся с огнем, а портовые буксиры оттаскивали подальше от горящего линкора пришвартованные рядом «Евстафий» и «Екатерину Великую». Спасательную операцию возглавил лично адмирал Колчак, который прибыл на место буквально через несколько минут после первого взрыва.
Линейный корабль «Императрица Мария» во время Высочайшего смотра в Севастополе. 12 мая 1916 года
Но героические попытки моряков спасти корабль успехом не увенчались. Взрывы продолжались, и вскоре громадный дредноут начал заваливаться на правый борт, а затем резко перевернулся вверх килем и затонул. С момента начала пожара прошло около часа.
В пожаре погибли более 300 моряков. Кто-то был сразу убит взрывами и потоком огня, другие задохнулись в густом дыму, кто-то оказался блокирован в помещениях и утонул вместе с кораблем. Многие умерли в госпиталях от страшных ожогов. Корабль был полностью загружен углем, мазутом и боеприпасами, которые постепенно взрывались по мере продвижения огня. И если бы не самоотверженные действия экипажа «Императрицы Марии» и флотских команд, всё могло обернуться гораздо хуже — скорее всего, дело не завершилось бы потерей одного корабля...
Пожар на линейном корабле «Императрица Мария» после взрыва
Вот телеграмма адмирала Колчака начальнику Генерального морского штаба Ставки адмиралу Александру Ивановичу Русину, отправленная в день катастрофы:
«Секретно № 8997
7 (20-го по новому стилю. — «Известия») октября 1916 года.
Пока установлено, что взрыву носового погреба предшествовал пожар, продолжавшийся ок. 2 мин. Взрывом была сдвинута носовая башня. Боевая рубка, передняя мачта и труба взлетели на воздух, верхняя палуба до второй башни была вскрыта. Пожар перешел на погреба второй башни, но был потушен. Последовавшим рядом взрывов, числом до 25, вся носовая часть была разрушена. После последнего сильного взрыва, ок. 7 час. 10 мин., корабль начал крениться на правый борт и в 7 час. 17 мин. перевернулся килем вверх на глубине 8,5 сажени. После первого взрыва сразу прекратилось освещение и нельзя было пустить помпы из-за перебитых трубопроводов. Пожар произошел через 20 мин. после побудки команды, никаких работ в погребах не производилось. Установлено, что причиной взрыва было возгорание пороха в носовом 12-м погребе, взрывы снарядов явились как следствие. Основной причиной может быть только или самовозгорание пороха, или злоумышление. Командир спасен, из офицерского состава погиб инженер-механик мичман Игнатьев, нижних чинов погибло 320. Присутствуя лично на корабле, свидетельствую, что его личным составом было сделано всё возможное для спасения корабля. Расследование производится комиссией. Колчак».
В тот же день в столице была назначена комиссия Морского министерства, которую возглавил член Адмиралтейств-совета, адмирал Николай Матвеевич Яковлев — уважаемый моряк, в свое время капитан флагмана Тихоокеанского флота броненосца «Петропавловск». Вошел в состав комиссии и создатель дредноутов типа «Севастополь» знаменитый русский кораблестроитель Алексей Николаевич Крылов. Через несколько дней приехал в Севастополь и военно-морской министр адмирал Иван Константинович Григорович. Комиссия работала тщательно, но ее возможности оказались ограничены. С одной стороны, были допрошены практически все участники событий, с другой — вещественных доказательств почти не было, поскольку документы ушли на дно, а экспертизы стали невозможны.
С самого начала отрабатывались три версии: взрыв самопроизвольный, вызванный техническими причинами либо небрежностью, и диверсия. Доклад комиссии не исключил ни одного из вариантов, одновременно выявив ряд служебных нарушений или скорее случаев халатности. Все они не были критичными и являлись следствием несоответствия уставных требований и реалий военного времени. Где-то недолжным образом хранились ключи от помещений с пороховыми зарядами или некоторые отсеки для упрощения службы оказались незапертыми. Моряки ночевали в необорудованном помещении боевой башни, но это было вынужденным, поскольку на корабле всё еще шли ремонтные работы. В них участвовали до 150 инженеров и рабочих, которые каждый день поднимались на борт и сновали по судну — соблюдение всех требуемых уставом норм безопасности в таких условиях вряд ли было возможно. И вполне логичными выглядят объяснения старшего офицера линкора, тогда капитана 2-го ранга Анатолия Вячеславовича Городысского, данные им комиссии: «Требования устава находились в совершенно другой плоскости, чем требования, предъявляемые каждой минутой жизни корабля. Всегдашние (или, вернее, частые) попытки совместить эти плоскости были почти всегда болезненными и производили часто впечатление тормозящего дело педантизма».
Окончательным итогом работы комиссии стало следующее глубокомысленное заключение: «Прийти к точному и доказательно обоснованному выводу не представляется возможным, приходится лишь оценивать вероятность этих предположений, сопоставляя выяснившиеся при следствии обстоятельства».
Диверсия или халатность?
Адмирал Колчак в диверсию не верил. Но морской министр Григорович был уверен в обратном: «Личное мое мнение, что это был злонамеренный взрыв при помощи адской машины и что это дело рук наших врагов. Успеху их адского преступления способствовал беспорядок на корабле, при котором ключи от погребов имелись в двух экземплярах: один висел в шкафу при часовом, а другой был на руках у хозяина погребов, что не только незаконно, но и преступно. Кроме того, оказалось, что по просьбе артиллерийского офицера корабля и с ведения первого его командира завод в Николаеве уничтожил крышку люка, ведущего в пороховой погреб. При такой обстановке немудрено, что кто-нибудь из подкупленных лиц, переодетый матросом, а, может быть, и в блузу рабочего, попал на корабль и подложил адскую машину.
Другой причины взрыва я не вижу, а следствие выявить не может, и все должны идти под суд. Но так как под суд должен идти и Командующий флотом, то я просил государя отложить оный до окончания войны, а теперь отрешить от командования судном командира корабля и не давать назначения тем офицерам, которые причастны к открывшимся беспорядкам на корабле» (Цит. по: Григорович И.К. «Воспоминания бывшего Морского министра»).
Военно-морской министр Российской империи адмирал Иван Константинович Григорович
Работы по подъему «Императрицы Марии» начали еще в 1916-м, но Гражданская война не позволили завершить их и продолжить расследование. В 1918 году всплывший под давлением закачанного в отсеки воздуха корпус корабля отбуксировали в док, осушили, перевернули, выгрузили боеприпасы и сняли вооружение. Советская власть планировала восстановить линкор, но средств не нашлось. В 1927 году останки судна продали на металл.
Со временем свидетели событий на «Императрице» и участники расследования стали возвращаться к трагическим моментам 20 октября 1916 года. Постепенно стали раскрываться и некоторые другие подробности, которые членам комиссии известны быть не могли.
«Таких, как я, не расстреливают»
В 1930-е годы на юге СССР была раскрыта тайная шпионская организация, которую возглавлял некто Виктор Эдуардович Верман. Предвидим хор возмущенных голосов, но дело его было совершенно не похоже на стандартные в те страшные годы приговоры по 58-й статье («Измена родине»). В отличие от большинства невинно осужденных Верман и сам не скрывал, что являлся агентом германской разведки.
Верман родился в 1883 году в Херсоне в семье владельца пароходной компании, немца по национальности. После школы обучался в Германии и Швейцарии, потом вернулся в Россию и работал инженером отдела морских машин завода «Наваль» в Николаеве — там как раз начиналось строительство линкоров. Тогда же начал сотрудничество с немецкой разведкой. Резидентурой руководил кадровый офицер германского генерального штаба капитан Винштайн, работавший вице-консулом в Николаеве, а входили в нее инженеры верфи Шеффер, Линке, Штайфех, Визер, Феоктистов, завербованный во время обучения в Германии электротехник Сбигнев и даже... городской голова Николаева Матвеев. С началом войны вице-консул покинул Россию, передав руководство Верману.
Линейный корабль «Императрица Мария» после гибели
На допросах в ОГПУ разведчик не скрывал, что по его указанию работавшие в Севастополе на доводке «Императрицы Марии» Феоктистов и Сбигнев совершили диверсию, за что им было обещано по 80 тыс. рублей золотом. Сам Верман за руководство диверсией был награжден не только деньгами, но и Железным крестом 2-й степени. Произошло это в те годы, когда он вместе с немецкими частями покинул Украину и жил в Германии. Но позже Вернер вернулся и продолжил свою работу уже в СССР. Молодой следователь Александр Лукин, пораженный откровенностью шпиона, спросил, не боится ли он казни, на что Верман с улыбкой ответил: «Уважаемый Александр Александрович, разведчиков такого масштаба, как я, не расстреливают!»
И действительно, дело Вернера не дошло до суда — он просто исчез. Потом, уже после войны, стало известно, что его обменяли то ли на немецких коммунистов, то ли на арестованных немцами советских «коллег». СССР в те годы поддерживал отношения с Германией, а расследование диверсий против императорского флота в задачи ОГПУ не входило. Лишь многие годы спустя после войны энтузиастами были подняты архивы, и история с группой Вернера вышла наружу; впрочем, как конкретно была проведена операция, так и осталось неизвестно.
«Императрица Мария» была не единственной жертвой таинственного взрыва в годы Первой мировой войны. Тогда же в своих гаванях по неустановленным причинам взорвались три английских и два итальянских линейных корабля. Моряки пеняли на торпеды, мины, поставленные боевыми пловцами, и т.д. Но после окончания боевых действий стало ясно, что никаких операций в означенных местах немецкими и австрийскими диверсионными группами не проводилось. Значит, взрыв могли устроить только внедренные задолго до начала конфликта агенты. Вот почему в предисловии ко второму изданию книги «Мои воспоминания», которое вышло в 1943 году, академик Крылов однозначно написал: «Если бы эти случаи были комиссии известны, относительно возможности «злого умысла» комиссия высказалась бы более решительно».
