Сокровища наций: Санкт-Петербург и Вена устроили музейный диалог
Не успели утихнуть восторги по поводу выставки картин Лейденской коллекции, как в Эрмитаже открылась еще одна экспозиция старых мастеров — не столь большая, но не менее значительная. Из Художественно-исторического музея Вены прибыло 14 полотен, включая работы Якопо Тинторетто, Никола Пуссена, Антониса Ван Дейка и — что особенно важно — мастеров, не представленных в эрмитажном собрании: Ганса Гольбейна Младшего и Альбрехта Альтдорфера.
В общей сложности демонстрируется 28 картин: к каждой «гостевой» работе подобран «напарник» из Эрмитажа — таким образом, возникает диалог коллекций. Кураторы сделали акцент на сходстве музеев: оба произошли из императорских пинакотек, в XX веке их коллекции были переданы государству. Теперь же они с полным правом могут называться национальными сокровищницами, хотя и представляют искусство разных стран.
Почти полтора десятка живописных дуэтов расположили в Двенадцатиколонном зале Нового Эрмитажа. Пары картин смотрятся настолько гармонично, что кажутся единым собранием. Контраст разве что в рамах: эрмитажные полотна вставлены в позолоченные барочные багеты, а венский музей предпочитает темный цвет и более строгий стиль.
В начале выставки зрителей встречает дуэт парадных портретов императриц-современниц: Екатерины Великой кисти Вигилиуса Эриксена и Марии Терезии авторства Антона фон Марона. Обе дамы правили несколько десятилетий, принимая активное участие в культурной жизни своих стран, и стали для потомков олицетворением эпохи Просвещения. Екатерина II основала Эрмитаж. Мария Терезия, именем которой названа площадь, где находится венский музей, значительно расширила художественную коллекцию, доставшуюся от предшественников.
Хотя Мария Терезия изображена под статуей-аллегорией Мира, перед нами земная женщина в черном вдовьем платье, об идеализации образа которой художник не заботился. Композиция портрета российской самодержицы более изощренная. Она стоит с атрибутами власти у зеркала и в отражении выглядит иначе: утратив жизненный объем, ее образ возникает резким профилем, словно отпечатавшись в веках.
Принцип, по которому музеи подбирали к каждой из картин пару, во многих случаях разный, и в этом — интрига. В одном случае живописный дуэт позволяет проследить эволюцию художника. Например, видно, насколько более изысканным в деталях и сложным во «внутреннем монтаже» стал Якопо Тинторетто за то десятилетие, которое разделяет «Снятие с креста» из венского собрания и эрмитажного «Святого Георгия».
Примерно такой же период и между двумя картинами Бернардо Строцци, генуэзского живописца XVII века. Но если Тинторетто с годами двигался к композиционному и колористическому усложнению, то у Строцци все наоборот: эрмитажное «Исцеление Товита» заставляет любоваться прихотливостью рисунка и эффектом многослойности, а более поздняя картина «Пророк Илия и Сарептская вдова» поражает аскетизмом и выглядит так, словно действие остановлено на напряженной паузе.
Одна из пар картин затрагивает самый нерв истории двух коллекций. Провенанс «Аллегории Мира, Искусства и Изобилия» Ганса фон Ахена связан с основанием Эрмитажа: разорившийся берлинский предприниматель Иоганн Эрнест Гоцковский был вынужден продать российскому правительству свою коллекцию, в которую входила и эта картина. На выставке она «срифмована» с полотном Бартоломеуса Спрангера «Без Вакха и Цереры мерзнет Венера», которое происходит из собрания Рудольфа II, правившего почти на два века раньше Екатерины.
Есть и эрмитажный «Брачный контракт» Яна Стена, купленный еще при Петре I и, стало быть, восходящий к истокам русского коллекционирования. А венская сторона предоставила изумительную картину того же Стена «Мир вверх тормашками», где ироничная фривольность сочетается с назидательностью.
Самые ранние картины — «Святой Иероним» Сандро Боттичелли из Эрмитажа и «Мучение святой Екатерины» Альтдорфера из венского собрания — схожи по чисто визуальным параметрам, но разные по духу: на фоне изысканной простоты Боттичелли сцена казни святой кажется фрагментом громоздкого миракля, средневекового театрального представления.
Главная ценность выставки связана, пожалуй, не столько с возможностью увидеть заграничные работы, сколько с новым, незамыленным взглядом на знакомые шедевры.
