«Мечтаю сыграть отрицательного персонажа»
Центр драматургии и режиссуры (ЦДР) выпустил одну из своих главных премьер сезона. Спектакль «Мама» по пьесе Аси Волошиной поставил художественный руководитель театра Владимир Панков. По сюжету главная героиня, потерявшая в детстве мать, каждый год в день своего рождения получает от нее письмо. Роль матери в спектакле ЦДР сыграла народная артистка России Елена Яковлева. О своих экспериментах в театре и кино актриса рассказала «Известиям».
— Какой была ваша первая реакция, когда вы прочитали пьесу «Мама»?
— Изначально у меня возникли сомнения, что этот текст можно назвать пьесой. Он напоминал мне наброски будущего произведения. Но, зная метод работы Владимира Николаевича Панкова, я сразу согласилась играть в спектакле. Понимала, что чем меньше в этом материале структурированности, тем интереснее в интерпретации режиссера будут соединения сцен, тем больше импровизаций на заданную тему возникнет на репетиции. Присущая «Маме» эскизность дает простор для фантазии.
— То есть текст, больше похожий на пост в Facebook, не вызвал у вас сопротивления?
— Не скрою, небольшое сопротивление было. Это связано прежде всего с опытом. Случается, что читаешь пьесу хорошего, признанного драматурга и подмечаешь про себя: это уже играла, это у другого драматурга написано лучше… С возрастом труднее пьесу выбрать. Но, уважая режиссера, его вкус, его манеру работать, я просто доверилась. Подумала: «Потворим!»
— Сразу ли шла речь о том, что вы будете играть маму главной героини?
— Конечно. Я понимала, что буду играть маму. Другое дело, я предполагала, что будет намного легче: просто буду письма мамы к дочери на сцене зачитывать и всё.
— А обернулось всё трагическим образом матери, олицетворением родительского начала?
— Что тут говорить, о материнстве рассказать невозможно. Что бы там ни говорили доктор Спок и другие педиатры, пишущие про воспитание детей, мне кажется, все эти методики бессмысленны. Потому что в реальной жизни мать сердцем всё понимает, но часто ничего не может сделать. Здесь дело даже не в генах или в воспитании, а в том, что каждый ребенок — личность. И ущемлять эту личность нельзя. Но нельзя и потакать всему, что рожденный тобой человек делает. Как поступить правильно, будучи мамой, одному Богу известно. Единственное, что мне бы хотелось донести до зрителей, это то, что каждый день своей жизни, каким бы он ни был, надо ценить. Оказывается, она так быстро пролетает...
— Эстетика прямых открытых эмоций, в которой сделан спектакль «Мама», вам близка?
— Я считаю, что если решился говорить, то говори. Здесь еще так близко зрители, что врать совсем нельзя. Если на большой сцене можно прибегнуть к актерским приемам, сымитировать некоторые эмоции, то в ЦДР не получится. Этим он мне и нравится.
— А еще в спектакле «Мама» вы в первый раз запели.
— Это еще нельзя назвать пением. Это так, прикидка (смеется).
— Я знаю, что в планах Панкова от современной драматургии перейти к советской, а потом и к классике. Есть ли у вас какие-то договоренности на будущее?
— В планах у нас водевиль Чехова «Медведь», там, может, и запою.
— Для вас понятие «театр-дом» никогда не было пустым звуком. Не обрели ли вы новый театр-дом в ЦДР?
— Мне здесь рады, и я с радостью сюда прихожу. Здесь как-то чисто. Никто на тебя косо не смотрит. Ревности, зависти нет. Может быть, потому что молодой коллектив. И я ни на чьи роли не претендую.
В ЦДР всегда репетирует огромное количество народу и всегда на репетициях стоит звон — ощущение, будто коклюшками, которыми кружева плетут, звенят. Кто-то постоянно ищет звучание спектакля. Музыканты подхватывают артиста, помогают ему выйти на какой-то другой уровень самовыражения. Ты уже себя знаешь, знаешь, как это сделать, а с помощью музыки можешь еще куда-то взлететь. И это здорово.
— А как было в «Современнике»?
— Мне повезло, потому что я пришла в «Современник» в 1984 году. Что там происходило! В то время «Современник» был для меня настоящим домом. Мы там дневали и ночевали. Наверное, потому что были молодыми. Всё-таки театр — дело молодых. Со временем, когда появляется дом, семья, расстановка сил меняется и усталости становится больше.
Я захватила потрясающий период в «Современнике»: долгий, счастливый, с большим количеством работ, с интересными режиссерами. В первую очередь с Галиной Борисовной Волчек, но и с Анджеем Вайдой, и с Римасом Туминасом. Всё хорошо сошлось.
— Несколько лет назад вы ушли из «Современника». Насколько я понимаю, разрыв с театром получился болезненным. Во всяком случае, такие выводы можно было сделать по интервью с обеих сторон. Казалось, все мосты сожжены и вдруг в этом году вы вернулись в спектакль «Играем… Шиллера!» Что повлияло на ваше решение?
— Когда я уходила, решила поступить честно. Я понимала, что сидеть, ничего не делать и злиться на то, что театр тебе не дает работы, неправильно. Не могу сказать, что обо мне не думали. Я играла потрясающие спектакли. У меня был замечательный репертуар. Спрашивается: чего тебе не сидится и не работается? А вот не сидится и не работается!
На тот момент из роли Вари в «Вишневом саде» я давно выросла, из «Пигмалиона» тоже. Однажды, стоя за кулисами перед выходом на сцену в роли Элизы Дулиттл, я подумала: «Боже мой, мне стукнуло пятьдесят лет!» Подошел момент моего выхода, и я почему-то, пропев детским голосочком «ля-ля-ля», побежала на сцену. И что-то екнуло в этот момент и засело у меня в голове. Я подумала: «Лена, ты семь лет после «Пяти вечеров» ничего не репетируешь». Это замечательный спектакль. Но семь лет актрисе ничего не репетировать — губительно. Ходить и просить? Этого я никогда в жизни не делала. И я решила просто уйти, но тихо уйти не получилось.
Когда через семь лет позвонила Галина Борисовна и предложила снова играть Марию, я подумала: «Я же на них не обижена. То, что потом говорилось в интервью, — не мои слова, а театра». И я со спокойной душой и чистой совестью пришла обратно. Стесняться или оправдываться мне было не за что. Все эти годы я служила театру верой и правдой, никогда не подводила.
Когда я вернулась, было ощущение, что никуда и не уходила. Все родные, все близкие. Почему-то все подумали, что я вернулась навсегда.
— Изменилась ли ваша Мария Стюарт после семи лет разлуки с ролью?
— Вы знаете, случилась удивительная штука. Восемь лет я жила без этой роли. И когда пришла на первую репетицию, решила проверить себя — специально не повторяла текст. Внутри что-то крутилось, что-то помнилось, а что-то, наоборот, забылось. В результате с первой же репетиции вспомнила всё! Ноги помнят, природа помнит твою интонацию, с которой ты лепетала на сцене восемь лет назад.
Мы отрепетировали, всё прошло нормально, но когда я вышла на сцену, вдруг поняла, что играть так, как я играла восемь лет назад, не имею права. И несмотря на то, что первый спектакль всем понравился, мне говорили, что «это тот самый прошлый Шиллер» и тому подобное, я испытывала противоречивые чувства. Моя Мария должна быть старше, а я хотела вернуться в ту, на восемь лет моложе. Говорят же, что нельзя в одну реку войти дважды. Действительно нельзя. На втором, на третьем спектакле я уже освоилась и стала играть Марию по-новому. Сегодня она уже другая.
— Другая «редакция»?
— Внутренняя редакция. И голосочком высоким странно уже лепетать, и стесняться гримас на лице странно. Мне хочется более глубокого подхода.
— В конце сентября в прокат вышла картина «Доминика», где вы сыграли необычную роль — повзрослевшей девчонки.
— И роль необычная, и режиссер — Олег Агейчев. Молодой мальчик, дебютант, который насобирал безумно маленькое количество денег на кино, но замахнулся на такой проект, вот что самое удивительное! И мы все собрались и попытались ему помочь. Надо сказать, что он очень своеобразный. Я подумала: «Ну ладно, сделает кино, повозит по фестивалям». А он взял и до премьеры в «Октябре» дошел.
— Получается, у молодых неизвестных режиссеров есть шанс заполучить себе такую всенародно любимую актрису, как вы?
— У меня возникло к нему уважение. Потому что он нашел мой телефон, звонил, уговаривал. Он приехал встречаться со мной. Я сначала даже не поняла, что это и есть режиссер. Думала, человек сценарий привез. Он заслуживает уважения. Я подумала: ну почему бы не помочь? Вдруг через какое-то время он станет нашим Спилбергом. Дай ему Бог. Ну и хорошо. Когда я буду старенькой, смогу ему сказать: «Должок!» Шучу.
Если люди горят той профессией, которой хотят заниматься, грех им не помогать.
— Но наверняка есть те предложения, на которые вы отвечаете отказом? Почему не отказали в данном случае?
— Интуитивно. Если материал мне не близок, обычно отвечаю, что занята в этот момент. Хотя бывает и такое, что предлагают что-то хорошее, а у меня действительно нет времени. Раз на раз не приходится.
— Не смущает, что дебютанты на вас оттачивают мастерство?
— И такое бывает. Смотришь и понимаешь: «Бедный, не туда камеру ставит». В итоге тратишь безумное количество времени, чтобы их направить. Ну, раз уж согласилась, надо делать.
— Есть ли у вас роль-мечта?
— Всю жизнь мечтаю сыграть отрицательного персонажа, но мне не предлагают. Хочется чего-то гадкого, характерного, интересного. Я даже до Бабы Яги дошла (в фильме «Последний богатырь». — «Известия»).
—- Может, всё впереди?
— Может быть.
Елена Яковлева в 1980 году поступила в ГИТИС (мастерская Владимира Андреева).
