Безъядерная несдержанность: как менялось отношение к ядерному оружию
Ровно 73 года назад, 9 августа 1945-го, США сбросили ядерную бомбу на Нагасаки. С момента ядерных ударов по Японии институт ядерного сдерживания и отношение к нему претерпели заметную эволюцию — от эйфории при виде новых возможностей к абсолютному неприятию и даже выводу «бомбы» за скобки. Портал iz.promo.vg изучил эволюцию главного пугала современного человечества.
11:01:47 по местному времени
Второй ядерный удар американцы готовили в спешке — первоначально сброс второго боеприпаса, если бы Япония не капитулировала сразу после первого (что и случилось), планировался на 11 августа 1945 года. Однако командир 509-й смешанной авиагруппы полковник Тиббетс, 6-го августа сбросивший бомбу на Хиросиму, попросил ускорить подготовку «изделия» — синоптики предсказывали устойчивое ухудшение погоды, что могло помешать воздушным операциям.
Участь Нагасаки оставалась неясной до последнего момента. Первоначально основной целью была назначена Кокура. Однако, если налет на Хиросиму 6 августа прошел без сбоев, то 9-го всё пошло не так. Для начала, на предназначенном для удара бомбардировщике B-29 б/н 77 с собственным именем «Бокскар» отказал один из топливных насосов, что уменьшило запас горючего на 2400 л. Оставшегося, однако, должно было бы хватить. Чтобы не возиться с длительным процессом ремонта или не менее длительной перегрузкой бомбы на запасной борт, полковник Тиббетс и пилот самолета — командир 393-й бомбардировочной эскадрильи Чарльз Суини — приняли решение оставить всё «как есть». Долетим.
6 августа 1945 года. Город Нагасаки после атомной бомбардировки
Вторым «не так» стало опоздание к точке рандеву у берегов Японии фотоконтролера — B-29 б/н 90 с поэтическим прозвищем Big Stink («большая вонючка»). Вместо запланированных 15 минут бомбардировщик Суини в паре с самолетом инструментального контроля — B-29 б/н 89 «Грейт Артист» — кружили над океаном все сорок.
Сорок минут стали спасительными для Кокуры: первоначально переданная метеосводка, говорившая о переменной облачности и хорошей видимости, устарела. Облака затянули город, осложнив прицеливание и последующий контроль результатов удара. Суини зашел на цель несколько раз, но привязаться к какому-либо визуальному ориентиру ни он, ни бомбардир Кермит Бихан так и не смогли. Пока Суини размышлял, не зайти ли еще раз, специалист по радиосвязи лейтенант Якоб Безер поймал в эфире переговоры японских истребителей. От Кокуры пора было «делать ноги».
Это означало приговор для Нагасаки: бомба была уже снаряжена и посадка с боеприпасом на борту стала невозможна. В крайнем случае «изделие» собирались сбросить над океаном. Однако с учетом перерасхода и без того сократившегося запаса горючего времени хватило бы только на один проход над городом, после которого бомбардировщик должен был бы приземлиться на запасном аэродроме на Окинаве.
Погода, в точном соответствии с прогнозом синоптиков, уже начинала портиться, и облачность над Нагасаки также не обещала ничего хорошего. Суини уже согласился с тем, что сбрасывать бомбу придется по данным радара, что для того времени означало прицеливание с точностью «плюс минус город». За минуту до бомбометания свой груз сбросил «Грейт Артист»: приборы на парашютах, которые должны были передать информацию о результатах удара. К ним прилагалось неподписанное письмо японскому профессору-физику Рёкити Саганэ с просьбой рассказать всем об угрозе оружия массового уничтожения. В этом момент в облаках нарисовался просвет, и бомбардир Кермит Бихан сумел-таки навестись по визуальному ориентиру.
Возможности ядерного оружия, уже во второй раз, были продемонстрированы несколько десятков секунд спустя. Бомба «Толстяк» взорвалась в 11:01:47 по местному времени примерно посередине между основными целями в промзоне Нагасаки — сталелитейным и оружейным производством «Мицубиси» и арсеналом.
Макет бомбы «Толстяк», сброшенной на Нагасаки
Опоздавший на рандеву «Биг Стинк» заметил взрыв с дистанции сто миль и вскоре выполнил свою задачу фотоконтролера. Второй ядерный взрыв унес меньше жизней, чем в Хиросиме, — в том числе и потому, что железобетонная застройка промзоны не позволила развиться «огненному шторму». Жертвами атаки на Нагасаки стали около 40 тыс. человек, погибших сразу, и еще около 60 тыс. получивших ранения, многие из которых умерли позднее. Был полностью разрушен арсенал, промзона «Мицубиси» получила повреждения разной тяжести — оружейный завод и сталелитейное производство были разрушены на 50–70%, а электротехнический, оказавшийся на краю зоны поражения, отделался 10% повреждений.
Вторая ядерная атака в сочетании со вступлением в войну СССР подтолкнули Японию к капитуляции.
«Толстяк» по результатам был признан более эффективным боеприпасом, чем упавший на Хиросиму «Малыш», и вскоре, с определенными изменениями, запущен в США в серийное производство. В СССР добытая разведкой схема «Толстяка» внимательно изучалась и была частично использована при изготовлении первого советского боеприпаса РДС-1.
Ядерная эйфория
Настроения военных и политиков в следующие полтора десятка лет можно смело назвать «ядерной эйфорией» — новое оружие сулило революцию в военном деле и виделось чрезвычайно эффективным. При этом ни в СССР, ни на Западе неизбежность третьей мировой, ядерной, войны не вызывала сомнений: обе стороны готовились именно к этому исходу. СССР сумел быстро создать собственное ядерное, а затем и термоядерное оружие. В сочетании с впечатляющей сухопутной мощью и продемонстрированными возможностями в создании реактивных истребителей это позволило удержать США и союзников от удара по СССР в первое послевоенное десятилетие.
Вторая половина 1950-х стала временем активного развития не только ядерных боеприпасов, но и средств доставки: к постоянно совершенствующимся тяжелым бомбардировщикам стали прибавляться баллистические ракеты всё большей дальности, а затем и ракетные подводные лодки.
Турбоход «Физик Курчатов», одно из судов серии «Ленинский комсомол», в порту Касильда. На причале видна тень от F-101 «Вуду», самолета-разведчика, сделавшего снимок
Горячие головы с обеих сторон изрядно остудил «звонок» Карибского кризиса, когда стало ясно, что третья мировая если и не станет концом человечества как вида, то уж точно способна похоронить современную цивилизацию. Тональность пропаганды с обеих сторон начинает меняться — меняется и само отношение к ядерному оружию.
Время паритета
Отрезвление с небольшим разрывом совпало с установлением стратегического паритета между СССР и США, и шире — между Варшавским договором и НАТО. Имевшиеся слабости у обеих сторон компенсировались теми или иными сильными сторонами, а видевшийся неизбежным переход любого масштабного столкновения в ядерную фазу сделал и Москву, и Вашингтон весьма осторожными. Соревнование перешло в плоскость экономик и идеологий, а военные конфликты велись руками младших сателлитов в периферийных районах, с обязательным (хоть и не всегда эффективным) урегулированием после.
Этот период характерен формированием неприятия применения ядерного оружия в принципе, несмотря на постоянное совершенствование и самого оружия, и средств доставки. Тогда же формируются действующие и сейчас комплексы соглашений, обеспечивших нераспространение ядерного оружия, ограничение сфер его применения, и, наконец, закладываются основы для сокращения стратегических ядерных арсеналов.
Ядерные атаки на Японию в этот период рассматриваются в СССР, да и во многих других странах, в том числе на Западе, как первый акт холодной войны, направленный прежде всего на устрашение Советского Союза путем убедительной демонстрации американского военного превосходства. При этом военная эффективность ударов как таковых в публичном пространстве в принципе исключается из рассмотрения. Вскоре это же отношение накладывается в целом на стратегические бомбардировки Японии и Германии во Второй мировой, серьезно осложнив их научные исследования в Советском Союзе.
Хиросима после атомной бомбардировки
Участие в «антиядерном» движении становится хорошим тоном на Западе практически для любого политика и общественного деятеля, позиционирующего себя хоть чуть левее консерваторов, а обсуждение новых возможностей ядерного оружия окончательно становится уделом узкой профессиональной прослойки разработчиков, планировщиков и экспертов с обеих сторон.
Это приводит, в частности, к формированию в общественном сознании множества устойчивых мифов, окончательно закрепивших образ ядерного оружия как абсолютного жупела, использование которого недопустимо в принципе. Возможно, этот образ работал бы — сохраняйся баланс сил и дальше, но после распада СССР он сформировал интересную ловушку сознания.
Сдерживание: не существует, но работает
Для периода 1990–2000-х годов характерна дальнейшая эволюция отношения к институту ядерного сдерживания как к устаревшему реликту холодной войны, и в первую очередь на Западе. Установившееся после распада СССР подавляющее превосходство НАТО в обычных вооружениях и фактическое «замыкание» России в пределах собственных границ сделало ядерное сдерживание не нужным.
В России, однако, отношение к предмету было иным, особенно после того, как агрессия НАТО против Югославии и расширение альянса на восток явно продемонстрировали, что, не имея перед собой внятно очерченных пределов, Вашингтон и его партнеры будут действовать в своих интересах, игнорируя возражения тех, кто не способен этим действиям помешать.
Одновременно серия командно-штабных учений конца 1990-х — начала 2000-х годов продемонстрировала, что шансов выиграть войну против НАТО с использованием обычных вооружений у России нет в принципе. Этот рубеж можно считать поворотным в отношении отечественных политиков к проблеме ядерного сдерживания. Поддержание стратегического потенциала, впрочем, оставалось приоритетом и в самый тяжелый период конца 1990-х годов, но после 2000 года этот приоритет поддерживается уже на другом уровне осознания и в условиях растущей экономики.
11 апреля 1999 года. Житель города Чуприя Ружица Маринкович на развалинах своего дома, разрушенного в результате ночных бомбардировок самолетами НАТО
Проблему дисбаланса в отношениях с Вашингтоном пытались, впрочем, решать разными способами, не исключая и вхождения в стратегический альянс с США: во всяком случае, поддержку со стороны Москвы, оказанную Штатам в «войне с террором», и продолжившееся сокращение зарубежного военного присутствия России в сочетании с ростом сотрудничества с НАТО трудно толковать иначе.
Успеха эта политика, однако, не принесла: судя по активности на постсоветском пространстве в 2000-е годы, США в принципе не интересовали перспективы союза с Москвой и признания ее интересов хотя бы в ближнем зарубежье: все шаги Запада в этот период направлены на наращивание военных связей с бывшими республиками СССР, а параллельно на выдавливание России с ее традиционных рынков.
Разворот в отношениях, обозначенный мюнхенской речью Владимира Путина в 2007-м и последовавшими событиями, был неизбежен, как и рост фактора ядерного сдерживания, однако здесь и сработала вышеупомянутая ловушка сознания.
К концу 2000-х — началу 2010-х годов среди действующих политиков ядерных стран Запада практически не осталось людей, способных осознать значение и возможности ядерного сдерживания в полном объеме. Это проявлялось как в готовности отказаться от таких краеугольных элементов, как договор по ПРО, невзирая на реакцию России, так и в широко объявленных планах развертывания новых неядерных стратегических средств.
На Западе эти шаги воспринимались как естественное укрепление собственной безопасности. В России, особенно в сочетании с планами приема в НАТО уже и Грузии с Украиной, — как подготовка к окончательному слому стратегического паритета и создание возможностей для эффективного первого удара по отечественному ядерному арсеналу.
Мюнхенская речь Владимира Путина в 2007-м
При этом военные специалисты Запада, в том числе и в частных разговорах, неоднократно повторяли, что считают ядерное сдерживание в принципе устаревшим институтом, который не должен определять структуру международных отношений в новом веке.
Подобный подход в сочетании с отказом от принципиального диалога с Россией по вопросам политического устройства и разграничения интересов как минимум на постсоветской территории привел к тому, что эффективно работавшее в годы холодной войны понятие «красной черты» фактически исчезло. Неизбежные в этих условиях силовые реакции — будь то общее укрепление вооруженных сил России, «война 888», операция по нейтрализации украинских войск в Крыму и поддержка правительства Башара Асада в Сирии — воспринимаются на Западе не как повод задуматься о нормализации отношений, а как грубое покушение Москвы на основы нового мирового порядка.
В прошлый раз при схожем уровне дисбаланса в стратегических возможностях сторон для отрезвления потребовался Карибский кризис, продемонстрировавший уязвимость цивилизации в целом. В сегодняшних условиях его может не хватить: совершенствование как обычного, так и ядерного оружия в сочетании с сокращением арсеналов привело к тому, что первый удар при некоторых условиях действительно может оказаться эффективным.
Или как минимум показаться таковым.
