Великий Юлий
В истории мирового кинематографа есть несколько актеров, сумевших не только прославить свое имя, но и сделать его почти нарицательным. Одно из самых оригинальных таких имен — Юл Бриннер — звучит тем более эффектно, что оно не совсем настоящее. По изначальному замыслу судьбы его обладатель, родившийся 11 июля 1920 года во Владивостоке, назывался «Юлий Борисович Бринер», однако всей своей жизнью доказал, что исходные данные всегда можно скорректировать, если в характере хватает романтического авантюризма. Кинокритик Лидия Маслова специально для портала iz.promo.vg рассказала, чем отличился в Голливуде самый русский из героев его «золотого века».
Дело в шляпе
Был ли актерский талант Юла Бриннера настоящим или тоже является результатом романтического преувеличения и сводится к термоядерному сочетанию двух элементарных компонентов — энергетики сильной яркой личности и неотразимого сексуального обаяния? Ответ на этот вопрос после просмотра той или иной картины из бриннеровской фильмографии можно варьировать с такой же легкостью, с какой сам Юлий Борисович обставлял свою биографию колоритными мистификациями. Но разве не является способность представить свою жизнь не такой, как она есть в прозаичной реальности, а такой, как хочется, самой убедительной разновидностью артистического мастерства?
Прежде чем получить «Оскар» за роль сиамского короля в мюзикле 1956 года «Король и я», Юл Бриннер дебютировал как киноактер в триллере про контрабандистов «Порт Нью-Йорка», где его лицо, пока еще обрамленное волосами, впервые появляется на страницах таможенной брошюрки «Traffic in opium» (любопытно отметить, как жизнь и искусство переплетаются в судьбе актера, в какой-то момент и правда увлекавшегося опиумом, но избавившегося от зависимости со всей силой своего неукротимого характера).
Юл Бриннер со статуэткой «Оскар» за лучшую мужскую роль
В этой первой киноработе Юла Бриннера заметно, что молодой актер в роли демонического главаря банды слишком старается «играть» и слишком натужно ищет зерно роли, делая страшные глаза, многозначительно шевеля бровями и пока еще не понимая, что ему достаточно спокойно присутствовать в кадре с максимально индифферентным выражением своего наглого лица. «Я бы всё отдала, чтобы увидеть, как твое лицо утратит выражение высокомерия, когда тебя наконец упекут за решетку», — говорит герою глупая девушка, решившая устроить ему сцену ревности, но теперь-то уже мы знаем, что именно выражение высокомерия, которое никогда не сходит с юлбриннеровской физиономии, и является квинтэссенцией его притягательности. Наилучшее обрамление она получит четыре года спустя в вестерне «Великолепная семерка» Джона Стерджесса, быстро объяснившего Юлу Бриннеру, что хладнокровная снисходительная ирония гораздо сексапильнее, чем суетливый знойный пафос, а лысину лучше прятать под шляпой, чтобы оставить зрительницам простор для фантазии.
Русский дух
Не все режиссеры так хорошо, как Стерджесс, справлялись с Юлом Бриннером — как человек страстный и темпераментный, он часто любил наддать в кадре излишних демонстративных эмоций, но тем не менее даже в самых своих грубых и чрезмерных актерских проявлениях всё равно производит завораживающее впечатление. Например, его Дмитрий Карамазов в довольно кичевой голливудской экранизации 1958 года вполне оправдывает каскад брутальных эпитетов Катерины Ивановны — «могучий, безумный, необузданный, непредсказуемый» — но при этом иногда вдруг мерцает непонятно откуда взявшейся двусмысленной улыбкой, выдающей тонкую душевную организацию.
Однако никаких ее следов и в помине нет в псевдоисторической вампуке 1962 года «Тарас Бульба», где герой Бриннера — амбициозный местечковый политик с мелированными под седину усами и бровями торжественно митингует: «Есть слова, за которые мужчина должен умереть», — однако гораздо важнее, не что и с каким лицом герой говорит, а как он ловко и решительно отрубает руку польскому оппоненту, а через несколько минут — отрезает себе чуб. Если во Владивостоке есть памятник Юлу Бриннеру, то где-то на Бродвее стоило бы повесить мемориальную доску человеку, надоумившему актера побриться налысо для театральной постановки «Король и я» и тем самым создать вокруг мужской лысины ореол крутизны и аристократизма.
Ехали казаки
Парадокс в том, что всем, включая и самого Юла Бриннера, было очевидно, что чисто визуально он больше похож на монгольского кочевника, который ест мясо с ножа, чем на утонченного русского аристократа -— однако не будучи им внешне, он хорошо знал этого аристократа изнутри, во всяком случае, с блеском имитировал это знание. Так, во многом благодаря бриннеровскому инстинктивному умению вести себя по-королевски в любых обстоятельствах историческая мелодрама «Анастасия» Анатоля Литвака превращается в психологический триллер о природе истинного аристократизма, которому герой Бриннера, генерал Сергей Павлович Бунин, учит героиню Ингрид Бергман, мучительно старающуюся выдать себя за великую княжну Анастасию Николаевну Романову. Вопреки названию «Анастасия» почти сразу становится понятно, что главный герой здесь — генерал Бунин, от которого без ума все женские персонажи, включая вдовствующую императрицу, придумывающую поэтическое сравнение: «Бунин, он как водка — крепкий и резкий», тем самым формулируя в двух словах актерскую сущность Юла Бриннера.
Рок Бриннер около памятника отцу во Владивостоке
«Анастасия» интересна прежде всего тем, как гораздо более интеллигентная и техничная актриса Ингрид Бергман меркнет в тени своего крепкого и резкого партнера — победительного напористого Юла Бриннера, который похож на комического ряженого казака в черной черкеске с газырями и огромным кинжалом на поясе, однако со знанием дела и уверенностью в своей правоте снисходительно третирует Анастасию: «Вы не понимаете, что такое жест, осанка, грация царской дочери — этому нельзя научить, либо этому учат с детства». В сущности, «Анастасия», мало что сообщающая зрителю по существу о русской истории, на самом деле — познавательный фильм об актерском мастерстве, о том, что в этой профессии есть вещи, которые ценней всякой техники и даже таланта: глядя на генерала Бунина, трудно не согласиться, что врожденной грации фараонов и царей и правда невозможно научиться ни в одном театральном училище, хоть бы даже и у Михаила Чехова, которого Юл Бриннер считал своим учителем.
