«Клоуны разрушают цирк»
Создание США глобальной системы противоракетной обороны продолжает оставаться одной из острейших проблем в российско-американских отношениях. Снятие ограничений на развитие ПРО, вызванное кардинальными изменениями миропорядка после окончания холодной войны, подтолкнуло развитие всеобъемлющего кризиса в системе контроля над стратегическими вооружениями. Подробности — в материале портала iz.promo.vg.
«Для дальнейшего развития процесса ядерного разоружения необходимо сосредоточить усилия международного сообщества прежде всего на решении актуальных проблем в области международной безопасности и стабильности… Сохранение неурегулированности вокруг этих проблем и даже тенденция к дальнейшему осложнению некоторых из них подрывает и разрушает доверие между государствами и, по сути, сводит на нет все разоруженческие усилия», — заявил заместитель министра иностранных дел России Сергей Рябков, выступая 14 июня в Москве на конференции «50 лет со дня открытия для подписания Договора о нераспространении ядерного оружия: достижения, вызовы и перспективы».
Заместитель министра иностранных дел РФ Сергей Рябков
Среди основных проблем Рябков назвал выход США из договора по ПРО, а затем неограниченное одностороннее развертывание ими систем глобальной ПРО, отказ от ратификации Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ), разработку высокоточных стратегических наступательных вооружений в неядерном оснащении, перспектива вывода ударных вооружений в космос, а также дисбалансы в обычных вооружениях.
Как видим, американская система ПРО продолжает оставаться болезненным вопросом номер один в двухсторонних отношениях. В чем ее значение?
Железо: за и против
В проблеме ПРО всегда было два измерения: военно-техническое и военно-политическое. Обычно широкое обсуждение начиналось именно с первого, им же, чаще всего, и заканчивалось. Всех интересовал вопрос о том, что реально может и чего не может американская глобальная система ПРО.
Основное внимание, по тем же причинам, было приковано к позиционным районам в Восточной Европе — румынскому Девеселу, введенному в 2016 году, и польскому Редзиково, которое обещали сдать в 2018-м, но потом отложили минимум на два года. Также рассматривались сценарии развертывания кораблей ВМС США, оснащенных противоракетами Standard SM-3, в Балтийском и Норвежском морях.
Пуск SM-3 с борта крейсера-носителя
Российские военные не первый год показывают красочные мультфильмы про теоретически возможный перехват своих ракет, стартующих из западных районов страны. Вместе с тем к этому моделированию, «носящему условный характер» (цитата из генерала Валерия Герасимова, в 2012 году — еще заместителя начальника Генштаба), выдвигался ряд претензий. Например, в нем не учитывались меры по противодействию ПРО. В частности, сокращенный активный участок траектории ракет стратегических комплексов 5-го поколения («Тополь-М», «Булава», «Ярс»), на что в середине 2017 года указывал бывший глава 4-го ЦНИИ Минобороны Владимир Дворкин, оспаривая состоятельность расчетного момента перехвата, помещенного на 150-ю секунду полета.
Не публиковалась и количественная оценка воздействия еврокомпонента ПРО на российский ответный удар. И не в виде абстрактного сценария «одна противоракета по одной ракете», а в форме математической модели воздействия по массированному ответному удару, включающей расчетный наряд средств на поражение одной цели с установленной вероятностью, с учетом мер по противодействию ПРО и оценки порога насыщения системы перехвата.
Означает ли это, что американской системой ПРО можно пренебречь? Нет, и тому есть несколько причин. Во-первых, традиционная местечковость и привычка видеть в любом движении Вашингтона исключительно антироссийские мотивы порой мешают посмотреть на картинку глобально. Все разговоры начинаются и заканчиваются на еврокомпоненте и прочих взаимных проблемах Москвы с НАТО.
Но ведь США развертывали системы THAAD в Южной Корее и аналогичным образом могут сосредоточить корабли-носители SM-3 не только в Норвежском, но и в Восточно-Китайском море. И, кстати, Пекин уже сейчас озабочен сильнее Москвы, и эта тревога куда более обоснована с военно-технической точки зрения. КНР, в отличие от США и России, имеет в арсеналах существенное количество ракет средней дальности, как ядерных, так и неядерных (с высокоточными корректируемыми блоками), на которые возлагаются задачи регионального сдерживания. А этот класс вооружений — законная цель SM-3 уже сегодня, без малейших натяжек.
Система противоракетной обороны США THAAD в Южной Корее
Во-вторых, картину надо рассматривать в целостности. Американская система ПРО — это не отдельно стоящие пусковые установки со стрельбовыми радарами. В основе проекта лежит комплексирование всех возможных информационных и огневых средств в масштабе земного шара, с обменом информацией в реальном времени. Должна использоваться информация с различных радаров (с взаимным уточнением измеренных параметров движения цели) и со спутников. Значительная часть компонентов выполняется мобильными: это и размещение SM-3 на кораблях в имеющихся универсальных пусковых установках Mk.41, и даже создание перебазируемых радаров (как сухопутных типа AN/TPY-2, так и буксируемых морских платформ типа SBX).
Получается гибкая боевая сеть с хорошим потенциалом к модернизации (повышению эффективности отдельных компонентов) и количественному наращиванию развернутых средств. Это создает новое качество боевого применения, ранее недостижимое. При этом возможно включение в контур пока не разработанных и не развернутых эшелонов перехвата. Например, перехватчиков космического базирования, разговоры о которых возобновились в США с 2016 года, а с этого года рекомендация Агентству по ПРО провести работы по этому направлению включена в действующий закон о военном бюджете.
И вот в таком виде эта система уже действительно вызывает обоснованные вопросы по части нарушения стратегической стабильности в среднесрочной перспективе и возможной девальвации ослабленного ответного удара. Особенно если речь идет о сценарии комбинированного контрсилового удара, включающего широкое применение высокоточных гиперзвуковых средств в неядерном оснащении (дозвуковые неядерные крылатые ракеты сравнительно малоэффективны против пусковой инфраструктуры ядерных сил, что неоднократно показывалось российскими военными) с активным использованием противоракетного «зонтика».
Заметим, что если даже для России такой сценарий уже выглядит неприятным, то для китайских ядерных сил он совершенно катастрофичен — в силу их сравнительной малочисленности. Кстати, если отфильтровать политкорректные обоснования создания в США неядерного гиперзвукового оружия (оперативные обезглавливающие удары по террористам и «контръядерные действия» по инфраструктуре стран–нарушителей режимов ядерного нераспространения), то остается совершенно честно провозглашаемая задача: превентивное выбивание при начале конфликта с Китаем так называемого «асимметричного потенциала». (Это, например, противоспутниковые системы и высокоточные баллистические ракеты.) Ситуация тем более деликатная, что Китай на доктринальном уровне отказался от применения ядерного оружия в ответ на неядерное нападение.
Не вытаскивайте камни из фундамента
Но есть и военно-политический аспект проблемы, который едва ли не более серьезен. Создание американской глобальной системы ПРО, начатое с выхода из соответствующего ограничивающего договора в 2002 году, разрушает всю систему контроля над вооружениями и поддержания стратегической стабильности, на что, опять же, регулярно обращает внимание российский МИД.
В логику договора по ПРО, подписанного еще в 1972 году, заложили принцип «взаимной уязвимости». Запрещая создавать и развертывать сверх минимального объема системы стратегической ПРО, сверхдержавы гарантировали себе право на неотвратимость ответного удара. В американских политических кругах одно время бытовала сверхидея (продвигаемая, в частности, Робертом Макнамарой и Генри Киссинджером), что это позволит не только укрепить стратегическую стабильность (что, с поправками, все-таки произошло, хотя бы и в форме равновесия страха), но и заставит СССР отказаться от массового размещения разделяющихся головных частей на ракетах (а вот это уже не сработало).
В любом случае, этот договор был отражением своего времени: биполярного мира холодной войны с идеологическим противостоянием двух систем. Но договор сохранялся, а мир менялся. Биполярная система выродилась, и начался процесс оформления так называемой полицентрической системы, в которой резко активизировались страны второго-третьего эшелонов. Началось серийное нарушение режимов нераспространения ядерного оружия и ракетных технологий, которое велось тем активнее, чем больше «младшие» государства ощущали дефицит безопасности. Последнее трудно было не почувствовать в условиях нарастающей дисфункции институтов ООН и расширяющихся силовых интервенций великих держав, совершаемых порой без всякого позволения международных институтов безопасности. Ракетно-ядерное оружие все чаще рассматривается верхушкой развивающихся стран как реальный инструмент сдерживания и гарантия суверенитета.
Персонал ВВС США разгружает системы ПРО США
Баланс стратегической стабильности перестал быть двухсторонним, в уравнение включились «младшие члены». В 1990-е, предчувствуя грядущие проблемы, договор по ПРО попробовали спасти, попытавшись разграничить стратегические системы (к которым он и относился) от систем «театра военных действий», способных сбивать оперативно-тактические ракеты и ракеты средней дальности. Но быстрое распространение ракетных технологий в мире с дефицитной безопасностью, как мы видим на примере КНДР, поставило такой подход под сомнение: переход от ракет средней дальности к межконтинентальным системам при должных усилиях много времени не занял. Впрочем, он все равно не дожил до 2010-х годов: выход США из договора по ПРО развалил всю систему потенциальных ограничений, и Россия в ответ принялась создавать многоэшелонную систему обороны против «средств воздушно-космического нападения».
В таком мире система ПРО — уже не только источник дестабилизации, но и определенный страховой инструмент против молодых ядерных тигров. В этом — реальное содержание действий США, волюнтаристски разваливших договор 1972 года. А абсолютно хамская форма этих действий, до сих пор травмирующая Москву, — результат инерции мышления на фоне сумрачного состояния России того периода: мнение об «угасающей империи с ржавой военной машиной» на тот момент сделалось самодовлеющим на Западе.
Поэтому ситуация, когда «клоуны разрушают цирк», возникла не сегодня и не вчера. Все нынешние проблемы в области контроля над стратегическими наступательными вооружениями — тяжелейший кризис вокруг Договора о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, пробуксовка ядерного разоружения (отказ США от ратификации ДВЗЯИ) и остановка переговоров по новой редакции договора о СНВ на период после Пражского — закладывались именно там и именно тогда, на рубеже веков, в момент провала диалога по ПРО и конфликтов вокруг ратификации договора СНВ-2.
Чего и ждать от молодых ракетно-ядерных режимов, которые видят перед собой пример старых и почтенных сверхдержав, азартно вырывающих несущие конструкции из здания стратегической стабильности, которое сами же и строили пятьдесят лет?
