«В интернете сложился огромный пласт культуры»
Создатели нашумевшего иммерсивного спектакля «Черный русский» осваивают интернет. Раз в неделю в виртуальном пространстве будет выходить экспериментальное интерактивное шоу Asmodeus, управляемое самими зрителями. Базовая ситуация, придуманная драматургом Валерием Печейкиным, такова. К Земле приближается комета Асмодей, которая скоро уничтожит всё живое. Семейная пара по имени Адам и Ева (их играют актеры Сергей Епишев и Кристина Асмус) спускаются в подземный бункер, чтобы переждать катастрофу. Там они подвергают испытаниям своих редких гостей.
В этом качестве выступают медийные личности в роли самих себя: Егор Корешков, Максим Виторган и еще три смельчака. Одна серия — один гость. Зрители смогут не только наблюдать за шоу в прямом эфире, но и влиять на сюжет с помощью чата, интерактивов и денежных пожертвований. Корреспондент «Известий» пообщался с режиссером проекта Максимом Диденко.
— Вы успешный театральный режиссер, но при этом театра как такового у вас становится всё меньше. Только что прошла премьера вашего нового спектакля «Текст» по роману Дмитрия Глуховского в Театре Ермоловой, где практически всё действие происходит на экранах гаджетов. А теперь — онлайн-шоу Asmodeus. Почему так происходит?
— Меня как-то захватила эта дигитальная культура. Какое-то время назад я стал всё больше погружаться в интернет и следить за тем, что там сейчас происходит: смотрел музыкальные видео, стримы, блоги, влоги и так далее. И меня всё это очень подкупило хулиганством — в хорошем смысле этого слова. И точностью в отражении реальности. Это целый огромный пласт культуры, которым часто пренебрегают, но в нем есть манящий дух свободы.
Театр — это сложносочиненная и часто консервативная структура, где что-то подобное в принципе невозможно в силу самой конструкции. Я очень люблю театр, но каждый раз после очередного эксперимента «на стороне», вроде «Черного русского» или Asmodeus, мне немного трудно возвращаться обратно. Всегда нужно прилагать усилие — как вернуться в деревню к бабушке (смеется).
Словом, мне, как режиссеру, захотелось ощутить что-то подобное той сетевой свободе, отыскать территорию, где было бы возможно такое же свободное парение и такое же острое чувство сегодняшнего дня. И как-то интуитивно вместе с коллегами мы пришли к формату интерактивного шоу в Сети.
— Вы заранее предупреждаете, что в шоу будет много жесткого юмора, а главная мишень — это наши страхи. Вас не смущает, что у нас в России не сложилось традиции черного юмора?
— Мне кажется, юмор вообще вещь достаточно жестокая. Мы по большому счету смеемся над теми вещами, которых так или иначе боимся. Взять всем известный гэг: человек поскальзывается на банановой кожуре. Почему это смешно? Потому, что за этим стоят два понятных общечеловеческих страха — потерять равновесие и оказаться в глупой ситуации. И те виды страха, про которые мы будем говорить, они тоже интернациональные, но с русским акцентом: страх заболеть, страх оказаться в тюрьме или потерять близкого, страх открыто выражать свои эмоции. Страх смерти, в конце концов.
— В вашем шоу анонимные зрители получают власть над известными людьми. Не активирует ли эта безнаказанность темные стороны аудитории?
— Активирует, конечно. Но в этом и заключается наша цель — исследование общества, в котором мы живем. Можно вспомнить знаменитый перформанс Марины Абрамович, когда зрители могли безнаказанно ее бить или даже резать предметами со стола. Asmodeus, конечно, не в пример безопаснее. Наш социум сейчас сильно наэлектризован, в нас много агрессии, и я очень надеюсь на высвобождающую силу юмора. Думаю, шоу будет иметь терапевтический эффект и для тех, кто смотрит, и для тех, кто в нем участвует.
— Легко ли было уговорить артистов принять участие в эксперименте? Например, Ингеборга Дапкунайте согласилась только на эпизоды.
— Тех, кто в итоге соглашался, уговаривать не пришлось. То есть мы встречались, объясняли суть шоу, люди говорили или «Да, это интересно», или «Нет, спасибо, идите-ка вы отсюда» (смеется). С теми, кто решился, мы, естественно, заранее обговариваем все условия, и уровень риска, и уровень юмора. Никакого насилия у нас нет.
— Вернемся к театру. В ваших спектаклях много киноаллюзий. Вы даже прямо переносили на сцену два классических фильма — «Землю» и «Цирк». Почему вы еще не сделали следующий шаг и не сняли свой фильм?
— На Asmodeus я как раз и делаю этот шаг. Для меня это такой испытательный полигон, личная киношкола. На шоу у нас будет шесть камер, будет монтаж — почти как в кино. Пока четких планов по поводу кинодебюта у меня нет. Я веду переговоры с разными продюсерами на эту тему, но подходящего сценария еще не нашел.
— Я где-то читал, что до того, как поставить спектакль по «Тексту», вы планировали снять по нему фильм.
— Не то чтобы я планировал. Просто, прочитав книгу, я легко представил у себя в голове, какой могла бы быть экранизация. Очевидно, представил не я один. На «Текст» был конкурс среди продюсеров, и права уже выкуплены.
— Если говорить о тенденции, ваш прогноз: грань между кино и театром будет всё больше размываться?
— На самом деле это не то чтобы какая-то совсем новая тенденция. Что касается моих опытов в этом направлении, они находятся в традициях, сформированных в 1980–1990 годах. Еще в 2000-е Кэти Митчелл сделала спектакли, которые разыгрывались и сразу транслировались с экранов в зал. Это было фактически онлайн-кино.
Я думаю, все формы театра уже были изобретены в XX веке — раз и навсегда. Единственный глобальный поворот, который нас ждет, будет связан с виртуальной реальностью. Сейчас несколько корпораций работают над повышением качества изображения, и когда этот технологический поворот произойдет, думаю, возникнет принципиально новый жанр в искусстве — VR-театр, который неизбежно потеснит «старый» театр.
Максим Диденко окончил Омский государственный университет и Санкт-Петербургскую театральную академию (курс Г.М. Козлова). Работал актером в театре Derevo (Санкт-Петербург – Дрезден), сотрудничал с Русским инженерным театром «АХЕ» и Центром современного искусства «ДАХ».
