От мщения к прощению
В репертуаре Большого балета появилась «Анна Каренина» в постановке Джона Ноймайера (он же сценограф, автор костюмов и светового решения) — спектакль столь же яркий, сколь и глубокий. Лидер мировой хореодрамы еще раз доказал: в умении насытить зрелище философским подтекстом ему сегодня нет равных.
Этой постановкой (копродукция Гамбургского балета и ГАБТа) «самый русский из иностранных хореографов», как назвал Ноймайера Юрий Григорович, завершил свою русскую литературную трилогию. В «Чайке» он сосредоточился на судьбе художника, в «Татьяне» — на загадочной женской душе. Ну а роман Льва Толстого вдохновил его на семейный балет.
История трех союзов, счастливых и несчастливых по-своему, разворачивается на фоне музыки Петра Чайковского (лирика и быт), Альфреда Шнитке (наваждения и галлюцинации) и Кэта Стивенса (сельская идиллия). В драматургическом отношении спектакль спаян столь же крепко. При этом акценты хореограф, восхищающийся Толстым, расставляет иначе.
Анна в балете Ноймайера — существо изначально обреченное. Ломкие линии Светланы Захаровой многократно усиливают это впечатление, но и исполнительницам с более крепкой телесной конструкцией (в других составах заявлены Ольга Смирнова и Кристина Кретова) не дано вырваться из замкнутого круга. Так выстроена роль. В отличие от писателя, периодически дарящего Анне надежду, хореограф неотвратимо ведет ее к гибели.
В самом деле — что сулит героине жизнь с достойным, но занятым исключительно политической карьерой супругом (Семен Чудин)? Разве что сомнительное удовольствие постоять в центре размахивающего плакатами электората. А шалопай и бонвиван Вронский (Денис Родькин), усиленно демонстрирующий незаурядные физические кондиции? Он для нее, скучающей светской дамы, — возможность разнообразить жизнь, она для него — очередное приключение, по недоразумению затянувшееся.
Парадокс, но эти герои, по определению главные, имеют лишь один полноценный, целиком принадлежащий им дуэт, в то время как Левин и Кити (Дарья Хохлова) — два. И гимном страсти (а Ноймайер — мастер таких эпизодов) его не назовешь, скорее — наваждением. Это любовь без радости, страсть без взлета — в буквальном смысле: дуэт лишен привычных для хореографа экстатических поддержек. К тому же в нем есть третий — огромная подушка, в глубины которой Анна периодически погружается, то ли от стыда, то ли в поисках забвения.
Собственно, и вся ее жизнь — стремление забыться: в играх с сыном (роль шестилетнего Сережи исполняет взрослый танцовщик, что вносит в эти моменты элемент гротеска), в путешествии в Италию (бескрайнее небо готово поглотить героиню со всеми ее сомнениями), в поездке в театр, где дают «Евгения Онегина», героиня которого, не в пример Анне, любовь хотя и потеряла, но себя сохранила.
Любимых постановщиками ослепляющих паровозных фар и скрежета колес у Ноймайера нет. Анна, утвердившись посередине суетящейся толпы, широко крестится и проваливается в люк. Прощальным приветом равнодушному миру мелькает ее ярко-красная сумочка. А жизнь продолжается: был человек — и нет человека...
Любопытно, как изящно сочетаются в этом спектакле пристрастия Ноймайера — режиссера, и Ноймайера — читателя. Первый следит за переплетением сюжетных линий, равнозначной подачей персонажей и функциональностью минималистского оформления. Второй выбирает любимых героев и погружается в их судьбу. Главный в этом списке — Левин, поданный хореографом с особой душевной симпатией. В стартовом составе его танцует Денис Савин, и за 15 лет службы в Большом театре это, пожалуй, главная и лучшая роль талантливого артиста.
С виду нелепый, неловкий, с болтающимися конечностями. В светском салоне ведет себя как слон в посудной лавке. Любимой девушке дарит странную игрушку, отчего та приходит в смущение и не знает, куда ее девать. Полная противоположность утонченным, безупречно одетым и координированным посетителям столичных собраний.
Свободен и раскрепощен он у себя в деревне в окружении свежескошенных полей и сельских жителей. И здесь выясняется, что среди пестрой галереи персонажей он единственный, кто не зациклен на себе. Под нелепой оболочкой скрывается добрейшая, распахнутая миру душа. Кити этот толстовско-ноймайеровский подвижник спасает от безумия, утешает и вдохновляет на новую жизнь. Хореограф откровенно любуется их тихим счастьем с младенцем и в награду за пережитое дарит Левину эпилог многоплановой истории.
Финальная мизансцена фиксирует погруженных в свои мысли Вронского, Каренина, Сережу с игрушечным паровозиком. В центре композиции Левин с воздетыми к небу руками. «Мне отмщение и аз воздам»? Вряд ли. Ноймайеровский герой молит о понимании и прощении. В этом раскладе драмы он единственный, кто имеет на это право. И потусторонний перезвон в оркестре дарит надежду на то, что зов услышан.
