Смотри и бойся
Читатели американского сайта BuzzFeed по просьбе редакции составили список «38 фильмов, которые гарантированно вас (очень сильно) напугают». Портал iz.promo.vg попытался разобраться, что такое страх в кинематографе, почему людям нравится щекотать себе нервы и отчего хороший фильм ужасов не всегда самый страшный.
Список, составленный читателями BuzzFeed, во-первых, характеризует только читателей BuzzFeed (и это не самая интересная социология на свете), а во-вторых, существует только для того, для чего существуют все подобные рейтинги — чтобы читатель, ознакомившись, возмущенно заорал: «А где NN?» (название ленты подставьте по своему усмотрению).
Обратим, однако, внимание на формулировку списка. Нет, не на скабрезную ее часть — это как раз относится к вопросу о социологии аудитории BuzzFeed — а на смысловую. Не «лучшие фильмы ужасов» и даже не «любимые». А фильмы, которые «гарантированно вас напугают». Столь предельно утилитарный подход заслуживает того, чтобы подробнее поговорить о том, зачем люди идут в кинотеатр смотреть на окровавленные бензопилы и прочий аналогичный инвентарь.
В расстроенных чувствах
Кинематограф с самого первого дня своего существования работал с эмоциями и чувствами. Не со всеми, разумеется — с теми, которые мог удовлетворить или хотя бы сублимировать. Здесь, кстати, есть сразу и сходство, и отличие с классическим театром, цирком и любым другим зрелищем докинематографической эпохи — отличие в том, что сценические искусства помогали зрителю одолеть одну только скуку. Кино добавило к ней любопытство, сладострастие и страх. Занятно, что все эти чувства, в общем, не публичны, человек обычно не может открыто их проявлять, чтобы не обратить на себя внимание. Темный зал кинотеатра оказался наилучшим местом для подобных фрустраций.
За борьбу со скукой и удовлетворение любопытства отвечает весь кинематограф, без деления на жанры. За похоть отвечает понятно что; тут всё узкоспециализированно, и рассуждать особенно нечего.
А вот со страхом всё совсем не просто.
Страх — вещь сложносоставная. Есть страх-эмоция, когда отсутствует объект страха, когда человек говорит «Мне страшно» — и не понимает, от чего именно. А есть «чувство страха», когда примерно понятно, почему нам страшно, что вызывает беспокойство или даже ужас. «Господи, как я боюсь крыс и тараканов». Для простоты в дальнейшим будем называть их страхами первого и второго типа. Кинематограф работает с обоими — но по-разному и с разными художественными результатами.
Немой ужас
Хорроры появились вместе с самим кинематографом — впрочем, в этом нет ничего заслуживающего особенного внимания, так как почти все жанры в новом виде искусства родились практически одновременно. Так или иначе, еще в XIX веке было снято с десяток фильмов ужасов — это только тех, которые сохранились хотя бы в виде фрагментов. И если самый первый из них, люмьеровский «Танцующий скелет» был сорокасекундной безделицей, не столько страшной, сколько смешной, то «Поместье дьявола» Мельеса — уже почти настоящий хоррор, в котором есть даже пара моментов, когда зритель (по крайней мере, зритель 1896 года) по-настоящему вздрагивал.
Кадр из фильма «Кабинет доктора Калигари»
Конечно, это типичный страх «второго типа», страх как чувство. На экране явлен понятный злодей, «вздрагивать» зритель обязан в заранее определенных режиссером местах, а выйдя из кинотеатра, этот зритель должен с облегчением выдыхать, глядя на понятную и уютную окружающую действительность — дома, людей, небо, солнце и так далее.
То, что подлинным художникам вызывать такой страх будет не слишком интересно, стало понятно, как только эти подлинные художники в кино появились. Собственно, известна даже точная дата, когда фильм ужасов стал искусством — 26 февраля 1920 года, день премьеры «Кабинета доктора Калигари» Роберта Вине.
Это было уже во всех смыслах совсем другое кино. Зрителя пугал не монстр, не внезапный поворот спокойно тянущейся истории, ужас вызывали совсем другие вещи: диалоги, монтажные стыки, свет, движение камеры — то есть то, что в кино называется емким, хотя и полубессмысленным словом «атмосфера». После такого фильма небо на улице уже безусловно не казалось таким же ясным как прежде.
Кадр из фильма «Носферату»
Нельзя сказать, что вся классика хоррора 1920–1930-х годов — сплошная работа со страхом первого типа. «Носферату» и «Дракула», «Невеста Франкенштейна» и «Призрак» — безусловные шедевры — всё-таки эксплуатировали сиюминутные преодолимые страхи. Так часто будет и впоследствии: самый неправильный вывод, который можно сделать изо всех этих рассуждений — это то, что рука с окровавленным ножом, неожиданно появившаяся из-за занавески, не может присутствовать в великом фильме. Еще как может. Другое дело, что едва ли не самые страшные ленты, снятые до Второй мировой — трилогия Фрица Ланга о докторе Мабузе и «Уродцы» Тода Броунинга — даже с натяжкой не могут быть отнесены к жанру фильма ужасов.
О зле и жестокости
Фильмы ужасов — это фильмы про смерть. Не обязательно наступающую в итоге и необязательно настоящую, но всегда про смерть. Конечно, такая жанровая клетка довольно удобна и для режиссера, и для зрителя. Но вот фильмы страшные (мы же уже поняли, что это не одно и то же, что фильмы ужасов, правда?) — вовсе не обязательно про смерть. А вот про зло — обязательно. Поэтому, скажем, «Молчание ягнят», конечно, никакой не хоррор — но фильм чрезвычайно страшный. Или два самых жутких фильма, когда-либо снятых на русском языке — «Чучело» (хотя он и про смерть, конечно, тоже) и «Иди и смотри» (хотя он вообще про смерть для героев неизбежную). Зло и смерть вовсе не тождественны друг другу — наилучшим образом это понял Кубрик, снявший, с одной стороны, безусловно лучший хоррор в истории — «Сияние», а с другой — эталонный фильм об абсолютном зле, который получился вовсе не страшным в обыденном, театральном смысле слова — «Барри Линдон».
Кадр из фильма «Сияние»
В баззфидовском списке, с которого мы начали этот разговор, «Сияние» болтается где-то ближе к концу, а «Доктора Мабузе» или «Барри Линдона», разумеется, нет вовсе. Страх второго типа ближе, проще и понятнее — и в зрительском рейтинге почти всегда будет стоять на самом верху. В этом субжанре есть немало по-настоящему великих работ — от «Кошмара на улице Вязов» и «Хэллоуина» до «Пятницы, 13» и «Вторжения похитителей тел». Но основная масса подобных лент, увы, пребывает в диапазоне от «никак» до «ужасно», а также вне всяких диапазонов, в компании фильма «Я плюю на ваши могилы» и всей фильмографии Брайана Юзны. Дело тут не только в том, что придумавший Фредди Крюгера Уэс Крейвен (когда-то высказавшийся в том духе, что прежде чем испугать аудиторию, надо как следует испугаться самому) — хороший режиссер, а Юзна — нет. То есть глубинная причина в этом, а триггер — в том, что посредственность с легкостью перепрыгивает через на самом деле довольно высокий эстетический забор, который отделяет страшное кино от кино жестокого. На поляне второго играть куда легче — знай лей вокруг смесь глицерина с роданидом.
Кадр из фильма «Кошмар на улице Вязов»
Типовой хоррор в конце второго десятилетия XXI века снят с захватывающим дух натурализмом; впрочем, обычно более ни от чего дух не захватывает. Проблема заключается в том, что в реальном мире сегодня жестокости гораздо больше, чем нужно человечеству — а информационная эпоха настойчиво несет ее в каждый дом безо всяких кинотеатров. Ну а что касается натурализма, то картинки с Ближнего Востока не способен нафантазировать ни один Юзна. Почему зритель, потребив за ужином очередной репортаж о массовых казнях (а то и оригинал в YouTube), без малейшего ощущения передозировки переключается на какое-нибудь «Райское озеро» — вопрос уже не к автору этого текста, а к людям, чьим ремеслом являются диагностика и исцеление.
