В ожидании мирной весны
Президент Украины Петр Порошенко подписал закон о реинтеграции Донбасса, признающий «оккупированными» территории ДНР и ЛНР. Вступление в силу этого документа делает неизбежным обострение обстановки на юго-востоке страны. Журналист Сергей Прудников специально для «Известий» объехал Донецкую народную республику, чтобы узнать, как в постоянном ожидании провокаций живут на передовой и в прифронтовой зоне мирные и военные люди.
«Серые» зоны
Звуки обстрелов в Донецке слышны и днем и ночью — бьют по Авдеевской промзоне, Спартаку, Ясиноватой. В середине января, нарушив новогоднее перемирие, украинская армия забросала позиции ДНР на нескольких участках 120-миллиметровыми минами, и всё началось по новой.
— Прошлый год прошел очень жестко, — рассказывает начальник пресс-службы вооруженных сил ДНР Даниил Безсонов. — Мы зафиксировали 15,5 тыс. нарушений с украинской стороны, выпущено более 100 тыс. снарядов. Погиб 31 мирный житель, в том числе два ребенка. Ранены 236 человек. Около 30 населенных пунктов находятся под постоянным огнем.
О военных потерях Безсонов умалчивает, ограничившись скупым: «Есть. Но меньше, чем со стороны ВСУ». О перспективах противостояния отзывается однозначно: «Финальная битва неизбежна».
Командир 4-го разведывательно-штурмового батальона специального назначения Сергей Фомченков (позывной Фомич) на войне с первого года. Начинал с Луганска, где руководил штабом артиллерии и координировал работу антифашистского движения «Интербригады». Два года назад, когда в ЛНР военная активность спала, перебрался в Донецк.
— Ситуация сейчас искусственно сдерживается, обе стороны готовы идти вперед, — говорит Фомич. — Тем не менее ВСУ постоянно предпринимают попытки улучшения своего тактического положения, занимают «серые» зоны. В прошлом году поперли на Авдеевскую «промку» — пришлось «утаптывать» артиллерией. На юге сумели войти в два села в районе Коминтерново — не выкурить. В ноябре 2017-го заняли две деревни рядом с Горловкой — Гладосово и Травневое.
Мурка-Настя
Выбираемся на позиции — в тот самый район, где в ноябре украинцы заняли два села. Сопровождение — бойцы 4-го батальона. Командир с позывным Домовой — парень из Люберец. Водитель — Серега-танкист из Сургута, контуженный во время одного из недавних боев. Двое горловских — 50-летние Валера и Ворон. Оба знают место назначения как свои пять пальцев. Петро из Днепропетровска. И 23-летняя дончанка Мурка — санинструктор.
Леди ДНР, санинструктор 4-го разведывательно-штурмового батальона Настя-Мурка
— Почему Мурка? — интересуюсь я у санинструктора, которая даже в тесном «козелке», среди автоматов и бронежилетов, не забывает смотреться в смартфон-зеркало.
— Потому что я кошка, — улыбается Мурка. — По характеру.
— А по имени как?
Мурка морщится: имена остались «там».
— Настя.
Мурка-Настя — знаменитость, первая красавица в республике. Перед Новым годом она завоевала корону «Леди ДНР-2017».
— Хотела доказать, что девушки-военные — не только мужеподобные и суровые, как принято считать, — кокетничает собеседница.
В ополчении она начинала с бригады «Пятнашка». Училась на снайпера, полгода провела в этом качестве на позициях на «промке». Но в конце концов выбрала роль медика: «Лучше спасать». Перешла в батальон. Сопровождает парней на боевые.
— Не тяжело вот так постоянно — в мужском коллективе, в состоянии стресса, на передовой? — спрашиваю.
— Главное — не путать военную жизнь и мирную, — размышляет она. — Да, на войне надо быть жестким, не жалеть — или ты, или тебя. Но нельзя переносить эти принципы на «гражданку». Снимаю с себя каску и форму, как маску, и превращаюсь в обычную девчонку. Здесь я Мурка, а там — просто Настя.
Санинструктор 4-го разведывательно-штурмового батальона Настя-Мурка
Линия соприкосновения с войсками ВСУ проходит вдоль Углегорского водохранилища. Уголок выглядит заповедным: свежий воздух, дубравы, сады. По безледной глади (зима выдалась теплой) скользит стая белых лебедей. До войны в здешние дачные поселки съезжались отдыхающие со всех ближайших городков. Для детей работал пионерский лагерь «Лазурный». Сегодня дачные участки пустуют.
Бывший шахтер, а ныне пенсионер Серега Соколов — обитатель одного из таких поселков-призраков. До войны вместе с семьей жил в соседней Никитовке. Потом два украинских снаряда приземлились точнехонько в его дворе, и от дома, гаража и машины ничего не осталось. Перебрались на дачу — больше некуда.
До ближайшего магазина — 15 км. Дважды в неделю туда ходит автобус: Соколовы выбираются, закупают корма для птицы, хлеб, крупы. Овощи и соленья — свои. Мясо тоже — курица, утка, кролик. Рыбалка каждый день: водохранилище, несмотря на войну, по-прежнему богатое. Тем более охотников с удочками здесь — раз, два и обчёлся.
Об обстрелах Серега отзывается буднично, показывая свежие и старые воронки у соседних ворот, на дороге, на спуске к воде. Но хуже, говорит, другая напасть — украинские диверсанты. На глаза им попадешься — не пожалеют. Недавно сосед-рыбак пропал без вести. Хотя по сравнению с селами, что в «серой» зоне, на прямой линии обстрела — грех жаловаться.
«Не грусти, солдат!»
В бывшем пионерлагере «Лазурный» сегодня стоят части 3-й бригады ДНР. Командир — Париж, в прошлой жизни юрист, бывавший в Париже. Сам он, как и все бойцы, — местный, енакиевский.
До украинских позиций — 800 м. Сейчас туман, но в ясную погоду в стереотрубу (или в снайперский прицел) четко видны брустверы вражеских траншей и замаскированная техника.
Территория лагеря перерыта ямками-окопами — на случай обстрела, чтобы было куда нырнуть. От нарядного некогда трехэтажного административного здания осталась закопченная коробка, прошитая насквозь ПТУР — противотанковыми управляемыми ракетами. Дорожки из узорчатой плитки покусаны «Градами».
— До 2015 года в лагере стояли ВСУ, тут у них пыточная была, — останавливается Париж у одного из подвалов. — Все стены в кровавых пятнах. И внутрь не зайти — до сих пор запах.
Спускаться в подземелье действительно не хочется: из темной двери веет специфическим тяжелым духом.
Линия окопов рядом с пос. Новолуганское и пионерским лагерем Лазурный
Совсем рядом начинают гудеть моторы.
— Танки — турбина свистит, — определяют бойцы. — Не наши!
— Откуда так близко? — не понимаю я.
— Мы на высоте, — объясняют. — А они под нами, отсюда слышимость. Технику гоняют. Либо ротация, либо скоро будут работать.
Место обитания солдат — подвалы пионерских корпусов. На стенах, среди бушлатов и оружия, висят новогодние послания от школьников из родного Енакиево — открытки, письма. Среди строчек — «Дорогой боец, не говори мне спасибо, это вам спасибо!», «Здравствуй, защитник Донецка, Донбасса, да и всей русский земли...». И — «Не грусти, солдат!».
Самая высокая точка
Где-то обстрелы не прекращаются. А где-то давно утихли, и никто уже не хочет вспоминать, что когда-то тут полыхала земля. Село Никишино, что в Шахтерском районе, уничтожено на 90%: это самый пострадавший населннный пункт ДНР.
— Жили и не знали, что наше скромное Никишино, оказывается, ключевой центр района, — горько усмехается глава сельской администрации Наталья Беляева. — Оказалось — самая высокая точка Донецкого кряжа. Стратегическая высота! Бои здесь шли масштабные, в день ровняли по три-четыре дома.
Посёлок Никишино в ДНР был разрушен на 90%
На первый взгляд может показаться, что положение дел с тех горячих времен несильно и изменилось. Те же мертвые кварталы. Обломанный по краям ДК. Сожженные церковь, школа, детский сад. И всё-таки редкие печные дымки тут и там тянутся к небу. Люди идут по своим делам. Где-то стучат молотки.
— Сейчас у нас 274 жителя, треть от прежней цифры, — объясняет глава поселения. — Отремонтировано 105 домов, остальные 371, увы, не подлежат восстановлению. В селе двадцать школьников — ездят на автобусе в соседнюю Петропавловку.
Поселок Никишино, школа на ул. Мира
Говоря об итогах прошедшего года, Наталья рассказывает, что началось строительство учебно-воспитательного комплекса — школа и детсад в одном. Заработал медпункт. В течение 2018-го откроется амбулатория.
Частные благотворители из Ростова и Москвы возрождают храм: стены и крыша уже готовы, остался купол. Нужно заняться землей, но окрестные пашни засеивать пока рано: 2,5 тыс. га чернозема перемешаны с минами и осколками. Но это дело времени — весь прошлый год здесь работал траулер. Процесс движется. Жизнь продолжается.
