17 января весь театральный мир отмечает 155-летие Константина Сергеевича Станиславского. Мы привыкли к его фотографиям. Лицо строгое, удлиненное. Лоб высокий. Полные губы сжаты. Пенсне. За прозрачными стеклами — тяжелый и, если вглядеться, сквозь узкий прищур напряженный взгляд. Создал вместе с Немировичем-Данченко Московский художественный театр. В старости отстал от времени и жил затворником в Леонтьевском переулке. Какие еще были и небыли про КС у нас на всеобщем слуху? Что в них истина, а что сплетня?
В сегодняшнем информационном потоке, где безнадежно перепуталось значимое и пустое, факты и фейки, всё труднее сосредоточиться, чтобы оценить значимые и длящиеся события, не спутать их с событиями мимолетными без долгой судьбы. Порой мы ошибаемся и отодвигаем в прошлое тенденции или явления, которым на самом-то деле суждена еще очень долгая жизнь. Так время от времени происходит у нас со Станиславским, с его многострадальной системой.
В советские годы ее пытались навязывать всем. В учебном процессе театральных вузов она, однобоко понятая, идеологически приспособленная, была непререкаемой основой основ и стала казаться не просто отжившей свое, но изначально гибельной, в то время как театр обновлялся стремительно и кардинально.
А между тем на фоне остроумных насмешек и серьезных дискуссий Станиславский и его система уверенно, естественно и недекларативно врастали в новую творческую реальность как один из важных ее элементов. Этот урок, преподнесенный историей, к сожалению, сегодня почти забылся.
Парадокс. Но главные реформаторы шестидесятых — Олег Ефремов, Анатолий Эфрос, Георгий Товстоногов — в своей работе с актерами опирались на Станиславского и его систему. Ефремов пошел еще дальше, он следовал за КС и в студийных опытах, называл «Современник» последней студией Художественного театра. И даже Юрий Любимов, создавая «Таганку» как театр условный, еще в бытность свою актером прилежно посещал семинар по системе Станиславского в ВТО, которым руководил М.Н. Кедров. При этом он один из немногих не бросил занятия до конца…
Сегодня театры, позиционирующие себя как новое сценическое явление, не могут игнорировать сделанное Станиславским. В нашем меняющемся мире есть то, что не исчезает со временем. И когда бы ни был открыт закон всемирного тяготения, яблоко всё еще падает и сегодня.
Станиславский — один из самых поразительных, мощных наших художников наряду с Достоевским, Толстым, Чайковским, он для всего мира «лицо» российской культуры. Он был выдающимся актером, режиссером, он написал одну из лучших, а может, даже и лучшую в мире книгу о театре «Моя жизнь в искусстве». Она вышла на множестве языков и до сих пор вербует театру новых зрителей и актеров. Это его высокий и деятельный гений помог российскому театру стать влиятельной творческой силой, войти в центр мировых театральных процессов.
Но, быть может, самое важное, над чем он работал до конца своих дней, — его система. Создавая руководство для актеров, театральных педагогов и режиссеров, он сделал давно ожидаемый и необходимый шаг навстречу науке о человеке. Одной из сложнейших, в то время только еще начинавшей свое победное нынче шествие. В театре (и в этом его уникальность) рядом с элементами, придуманными и созданными искусственно, существует живой человек, который должен преобразить себя в кого-то другого. Не только внешне, но и внутренне, то есть каким-то образом заставить резонировать эти незримые и неведомые струны. Значит, прежде всего надо понять реальную природу игры, а затем осознанно, психологически грамотно получить власть над этими процессами. Система вместо хаоса. Закономерное вместо случайного. Живое во всей его свободной непредсказуемости.
Станиславскому повезло и не повезло. Повезло — так как его жизнь совпала с началом глобальной конверсии, когда история вдруг убыстрилась, и мир неузнаваемо преображался на глазах одного поколения. Родившиеся при свечах и конных повозках дожили до телеграфа, электричества, поездов, самолетов. Их сознание всё время должно было встраиваться в меняющуюся реальность. Сегодня мы в похожей ситуации, и потому можем ее оценить. Эта стихия всеобщих изменений влияла на научное и творческое сознание, как и на сознание бытовое. Искусство менялось. Гений Станиславского разглядел в этих переменах логику будущего. И пошел ей навстречу.
Но время, отведенное его поколению, было еще и временем чудовищных испытаний. Вот простое перечисление самых значительных: революция 1905 года, война с Японией, Первая мировая война, еще две революции, еще война, на этот раз Гражданская, НЭП, коллективизация, репрессии тридцатых годов… И всё это уместилось внутри одной не самой длинной человеческой жизни.
Какая нужна была сила духа и воля к творчеству, чтобы в этих условиях заниматься искусством. Он прошел через все испытания, не утратив ни твердости духа, ни порядочности. Лишившись всех фабрик, привычных средств, он констатировал: «Я стал пролетарием». И продолжал жить и работать, как будто так было всегда. В опасные предреволюционные военные годы он также четко сформулировал положение, в котором страна оказалась: «В России нельзя жить без пистолета». Да, он боялся утонуть, предпочитал плавать только на тех пароходах, у которых было три трубы. Но при этом был человеком твердым, умевшим взять ситуацию в свои руки. Также твердо он вел себя и в искусстве, отстаивая свое мнение перед самым высоким начальством, включая Сталина.
Мы слишком мало знаем реального Станиславского и слишком полагаемся на анекдоты. В день очередного его юбилея стоит сказать, что не мимолетный юбилейный интерес Станиславскому (впрочем, не только ему одному) нужен. Он не заменит повседневное, честное изучение трудов и его жизни. Это была великая и трудная жизнь, опыт которой и в искусстве, и в социуме пригодится будущим поколениям.
Автор — театровед, создатель книги «Станиславский», старший научный сотрудник музея-мастерской театрального художника Давида Боровского
