«Мои скульптуры — о тепле и сибирской идентичности»
В течение всех зимних каникул в Новой Третьяковке будет идти 7-я Московская международная биеннале современного искусства. В основном проекте «Заоблачные леса», занявшем третий и четвертый этажи здания на Крымском Валу, участвует множество художников из разных стран мира, в том числе и наши соотечественники. Обозреватель «Известий» побеседовал с автором работ, установленных на выходе из последнего зала, — Алексеем Мартинсом. Сибирский мастер рассказал о своих деревянных скульптурах, изображающих животных, теме экологии в творчестве и проблемах российского художественного образования.
— Тема основного проекта Московской биеннале связана с экологией, что весьма близко и вам. Насколько важной она стала для современного искусства?
— Между российским и европейским искусством существует большой разрыв. На Западе экологическая тема уже давно вышла на первый план. Художники, которым это близко, делали яркие проекты еще с 1990-х годов. Кураторы во всем мире проявляют особое внимание к этому 8-10 лет. Но я бы не сказал, что в России это модный тренд. На Московской биеннале вопросы экологии играют такую роль именно из-за куратора — Юко Хасегава.
— Госпожа Хасегава объясняла вам, что она хочет увидеть, или просто отобрала ваши произведения, которые были ей известны?
— Мы работали в тесном взаимодействии. В первую нашу встречу мы проговорили два часа. Я рассказывал о своей практике, Юко же объясняла мне идею «Заоблачных лесов» в целом. Итоговый результат — не диктаторский выбор куратора. Впервые на моей памяти такой подход, когда всё очень подвижно. У нее на примете сначала был другой проект, не связанный с деревянными скульптурами. Но когда она сказала, что хочет обратиться к моей серии «Ментальные дрова», я описал свое видение, и она согласилась. Всё это произошло буквально за месяц до биеннале. Было видно, что идет не запланированная сухая работа, а живое творчество.
— Вы создавали скульптуры специально для биеннале?
— Две большие скульптуры создавались специально для биеннале в процессе монтажа выставки. Две вещи поменьше появились ранее — одна сделана в 2017 году, другая в 2015-м. Но вообще я практически всегда делаю работы на финальном месте — это моя мастерская. И это процесс «здесь и сейчас».
Другое дело, я не мыслю единицами произведений искусства — одной скульптурой, одной выставкой. Проект — это всегда очень большая серия работ, включающих не только скульптуры, но зачастую и графику.
— Как вы сами определяете концепцию ваших работ в пространстве биеннале? Какое впечатление они должны произвести на зрителя?
— Экспозиция фактически заканчивается моей работой, и в этом явно есть какой-то нарративный ход. По крайней мере мне хочется в это верить. Мои скульптуры напрямую связаны с сибирской идентичностью и понятием леса. Это мутировавший художественный лес, где живут какие-то звери и прочие существа.
Мне кажется, что в «сюжетной» цепочке, которую выстраивал куратор на биеннале, мои работы символизируют лес, в который мы приходим через «облака» Бьорк (речь о проекте Digital. — «Известия»). Но это мое восприятие. У Юко и зрителей оно может быть иным. Я рад, когда работы воспринимаются и чувствуются по-разному. А мои скульптуры — именно перцептивное, чуть ли не тактильное искусство, которое буквально нужно чувствовать. Этот проект должен нести ментальное тепло человеку, пробуждать странное чувство нежности. Поэтому я превращаю доски в таких зверят, которые, с одной стороны, очень милые, с другой — грубые, «неотесанные», а с третьей стороны, они чудовищно руинированы — будто это фрагменты чего-то старого, сгнившего. На противостоянии всех этих чувств, мне кажется, складывается поэтическая картина Сибири.
— Как бы вы определили корни, истоки своих работ?
— Свои корни я чувствую во всем. Я бы не взялся за тему сибирской идентичности, если бы не хотел поработать именно с наследием региона. У меня есть художественное образование чисто советского толка, потому что оно такое в России до сих пор. Но при этом я активно изучал и классику современного искусства.
Например, я очень люблю Йозефа Бойса (немецкий художник XX века, один из главных постмодернистов. — «Известия»). У него есть проект «Сибирская симфония», хотя он никогда не был в Сибири. Но мои работы с ним напрямую не связаны. Создавая «Ментальные дрова», я скорее хотел разобраться, как должна выглядеть именно сибирская современная скульптура.
Мне кажется, в России люди не воспринимают современное искусство как свое, не чувствуют в этом национальной идентичности.
— Свои работы вы определяете именно как сибирское искусство?
— Проект «Ментальные дрова» — про сибирскую идентичность. Это история про тепло, потому что в Сибири тепло — ключевая ценность. Летом на фестивале «Архстояние» я сделал перформанс «Быть вместе» — собрал 100 костров из деревянных скульптур и одновременно поджег их.
Огонь — это первая субстанция, объединившая людей. Мои скульптуры — тоже про тепло. Все посетители фестиваля могли подойти и погреться, пообщаться, познакомиться. Конечно, это метафора культурного тепла. В его поисках и были созданы эти работы.
— Что вы имеете в виду, говоря о художественном образовании «советского» толка?
— В России нет ни одного государственного вуза современного искусства. Всё художественное образование совершенно не касается актуального арт-процесса. На лекциях по истории искусств доходят примерно до 1920 года. Преподаватели состоят в Союзе художников, и большинство из них — живописцы соцреалистического толка. Они до сих пор учат хорошо рисовать пейзажи и советского героя. Это не обвинение — люди прожили жизнь с этим, но факт остается фактом: ничему другому они не научат. Ни о каких современных практиках там речи быть не может. За 20-30 лет до того, как я учился, они делали всё то же самое. И если ты сам чем-то современным интересуешься, занимаешься, преподаватели «бьют по рукам». Дипломные работы студентов 1960-х годов и 1916-го — одинаковые, это практически одна картина. Такая ситуация в регионах. Допускаю, что в Москве она может отличаться.
— И тем не менее в регионах современное искусство активно развивается. Вот буквально недавно группировка «ЗИП» из Краснодара взяла премию Кандинского, а Recycle Group из Ростова-на-Дону представляла нашу страну на Венецианской биеннале.
— Естественно. Но я не думаю, что мы сейчас можем говорить о тренде, бурном росте регионального искусства. Просто в регионах были и есть талантливые художники, на которых, к счастью, в последнее время стали обращать внимание. Это нормально, так и должно быть. При этом я знаю немало ребят из регионов, которых до сих пор обходят стороной, хотя это мощные, интересные молодые художники, не уступающие звездам старшего поколения. Но сама система так устроена, чтобы игнорировать их. Только сейчас у кураторов появилось желание делать региональные проекты, сформировался запрос на поиски произведений искусства в провинции.
Мне повезло, потому что мои работы показывал Красноярский музейный центр. Но во многих других регионах такого нет, там негде посмотреть актуальное искусство, узнать, что современная практика гораздо шире, чем классические сибирские пейзажи. Поэтому большинство выпускников творческих вузов в регионах занимаются прикладным художественным промыслом. Вот такая печальная ситуация.
— Что должен делать художник из провинции, чтобы пробиться, обратить на себя внимание?
— В регионах художник не может быть просто художником, особенно если там нет налаженной инфраструктуры современного искусства. Ему самому приходится быть целой институцией. Примеров очень много. Наверное, самый яркий — уже упомянутая группировка «ЗИП», которая сделала институт современного искусства. В общем, нельзя просто сидеть в мастерской, надо прикладывать гораздо больше усилий разного плана. Но это и обогащает практику художника.
— Скоро у вас будет персональная выставка в Москве. Что там будет представлено?
— Выставка, которая пройдет в феврале, будет включать видеодокументацию акции «Быть вместе», но также там будут представлены и другие мои проекты, посвященные теме тепла. Однако разговор пойдет о теплоте не столько в прямом смысле, сколько в социологическом, психологическом и художественном. Я не планирую отказываться от создания объектов — картин, скульптур, но сейчас мне хочется сосредоточиться на «живых» форматах.
Алексей Мартинс окончил факультет живописи Красноярского художественного училища и школу «Свободные мастерские» Московского музея современного искусства. В 2015 году Мартинс вошел в шорт-лист премии Кандинского (номинация «Молодой художник. Проект года»). В 2017 году победил в конкурсе на соискание гранта в области современного искусства Ruinart Art Patronat. Участник более 20 групповых выставок и четырех персональных, а также 3-й Московской биеннале молодого искусства, международного фестиваля ландшафтных объектов «Архстояние-2017» и основного проекта 7-й Московской международной биеннале современного искусства.
