Юлия Снигирь: «Не уважаю успокоенных артистов»
В одной из главных премьер осени — многосерийной экранизации романа Алексея Толстого «Хождение по мукам» — роль Кати Булавиной сыграла Юлия Снигирь. Об этом фильме и будущих работах актриса рассказала «Известиям».
— Первый показ вашего фильма прошел в Каннах: режиссер Константин Худяков, вы и Аня Чиповская представили картину на телерынке Mipcom, важном для индустрии мероприятии. Каковы его итоги и ваши впечатления?
— Сериал купила международная компания Dori Media, и это очень успешная сделка. Что касается впечатлений, то в Каннах было представлено несколько российских телепроектов. Я почувствовала соперничество между ними. Не разделяю удовольствия от того, что у коллеги что-то не получилось. Возможно, мои рассуждения наивны, но даже не как актриса, а как зритель, считаю, что на подобных событиях мы все представляем российское кино. Чем больше наших фильмов или сериалов будут показывать в Европе, тем лучше для нас. В этом случае мы все в одной лодке.
— Картина рассказывает о событиях 1914–1919 годов. При этом сериалом заинтересовались страны, которые далеки от переломных дней нашей истории.
— Во-первых, это большое историческое событие, не так много знаковых эпох, которые могут лечь в основу кинофильмов. Кроме того, сценарный и сюжетный кризис существует, недаром многие сериалы повторяют друг друга. Поэтому на Западе обращаются к русской классике, скажем, переснимают «Войну и мир». Наша задача — правильно преподнести русскую культуру на серьезном уровне, тогда наши работы будут соответствовать спросу на большом рынке.
— Первая многосерийная телеверсия романа Алексея Толстого была показана в 1977 году. Еще раньше, в 1957-м, Григорий Рошаль снял трилогию. Вы обычно смотрите то, что было сделано раньше или предпочитаете сразу искать свое решение?
— Я смотрела обе экранизации, конечно, перечитала роман. Экранизация Григория Рошаля мне ближе. Но, естественно, какие-то вещи в ней устарели.
— То есть свою Катю Булавину вы постигали с нуля, без оглядки на былые образы?
— Не особенно умею говорить про роли и съемки. Создается впечатление, что ты препарируешь своего героя, а я не врач. Мне кажется, если роль построена на каких-то рациональных решениях, она получается мертворожденной. Я просто надеваю костюм, и дальше идет процесс на грани с импровизацией. Конечно, было непросто. Чувство ответственности, что снимаешься в кино, в основе которого серьезное литературное произведение… Сложные условия съемок в степях, Пятигорске: мы сильно мерзли, плохо ели. Но после окончания съемок, как по щелчку, всё это забылось и превратилось в пыль, у меня остались только счастливые воспоминания.
— У вас есть опыт работы в Голливуде. Заметили отличия в подходах к съемкам?
— Мне кажется, мы ничего про Голливуд толком не знаем. Я могу судить по своей работе в «Крепком орешке» и двум независимым фильмам, один из которых еще не вышел. Две последние картины снимались абсолютно по-российски, почти «на коленке», молодые кинематографисты-энтузиасты на ходу что-то придумывали, переписывали — всё ровно то же самое, что и у нас. Не заметила никакой особой разницы.
На «Крепком орешке» всё было немножко неживое, конвейер, такой завод. Но всё грандиозно. Если говорить про дубли, то режиссер «Крепкого орешка» не очень любил дубли. Ему нравилось, чтобы всё было сделано с первого раза. Меня такой подход пугает, я тугодум. А рассказы о том, как Андрей Звягинцев делает по 38 дублей, меня радуют и привлекают.
— Вы поклонница серьезного кино?
— Против развлекательного кино тоже ничего не имею. Создавать его очень сложно. Многие из тех, кто снимает психологическое кино, не умеют делать каких-то вещей из мира блокбастеров. Каждому — свое.
— Скоро состоится премьера сериала «Кровавая барыня», где вы играете Дарью Салтыкову, помещицу Салтычиху.
— Да, сериал «Кровавая барыня» — это история про личность, о которой мы ничего толком не знаем, кроме того, что она убила огромное количество людей и умерла в яме, в которую ее посадили. Мы даже не знаем, как она на самом деле выглядела. Все портреты, которые существуют, написаны не с нее, а с ее полной тезки — Дарьи Салтыковой. Настоящие изображения Салтычихи были уничтожены по приказу Екатерины Великой. В документах говорится, что она была хороша собой, но, к счастью, у нас не было изначальной задачи снять документальное кино, и мы имели право на художественный вымысел.
— И все-таки обычно критики, зрители ищут историческую подлинность, похожесть, сравнивают…
— В истории про Салтычиху взята за основу ее жизнь и наши догадки. Опять же никакой артист не может, какую бы маску он ни надел, сыграть абсолютно другого человека. Можно лишь сделать симбиоз себя и персонажа. Мне, например, интересен Евгений Миронов в роли Ленина, потому что он — большой артист, личность, и когда большая личность играет такой сложный характер, то в сумме это дает интересный результат.
— Андрей Миронов считал, что без театра актер существовать не может. А что для вас театр?
— Полностью согласна с Андреем Мироновым. Актер должен играть в театре — только так он может расти и развиваться. Мне нравится мысль, что талант — это предрасположенность человека к труду, и я свято верю, что одной природы и способностей мало. То есть отношусь к категории людей, которые пытаются постоянно над собой работать. Не знаю, что такое актер только «для кино». Мне кажется, что любой киноактер легко или трудно может стать театральным артистом. Энергия зала и сцены помогает и заряжает на физическом уровне.
Мой первый театральный опыт был в спектакле Константина Богомолова «Лир», где мы с Аней Чиповской играем братьев. До сих пор я выхожу на мхатовскую сцену в спектакле Адольфа Шапиро «Мефисто». Сейчас начала репетировать «Три сестры» с Константином Богомоловым. Очень люблю театр. Воля к труду воспитывается именно там. Я не очень уважаю успокоенных артистов. Мне кажется, что для профессии актера это вредное состояние. Обязательно должен быть внутренний нерв и желание двигаться вперед.
— Вам не кажется, что часто зритель ходит в театр не для души и поиска смыслов, а просто на громкие имена или грамотно распиаренные спектакли?
— Я иду на спектакль, если мне говорят, что его поставил хороший режиссер или играет хороший актер. А на что еще я должна ходить? На сюжет — чтобы узнать, чем закончится «Анна Каренина»? Я тоже хожу на имена и осуждать за это не могу. Спектакль — высказывание человека, которое хочется понять.
Другое дело, когда зритель в зале не погружен в историю, а смотрит на артиста как на светского персонажа. Это может смущать, да. Но в наше время от этого невозможно избавиться. Сегодня артист рекламирует какой-то бренд, завтра он занят в комедийном сериале, а послезавтра играет серьезную роль. Медийные люди помогают театру быть востребованным. Просто в театре сложно обмануть, тебя могут позвать, ориентируясь на твой киноуспех, а вот как дальше будет — доказать можно только на сцене.
