В массовом сознании русская литература началась с Пушкина. Отчасти это верно: представить человека, с упоением читающего, скажем, Тредиаковского, Хераскова, Державина, даже Жуковского очень сложно, а Пушкина, Гоголя, Лермонтова — запросто. С другой стороны, Пушкин, конечно, появился не на пустом месте. У него были предшественники, у которых он учился и чье творчество преодолел.
Русская словесность рождалась тяжело, мучительно; судьбы литераторов допушкинской эпохи были драматичны — тем более драматичны, что они искали и не находили язык для своих произведений.
Одна из самых драматичных фигур — Александр Петрович Сумароков, чье 300-летие мы сегодня отмечаем. Всего-то триста лет со дня рождения, а судя по тому, как написаны его произведения (абсолютное большинство произведений), кажется, что он жил в эпоху Вавилона…
Впрочем, вряд ли юбилей отметим. Так, некоторые литературоведы, историки литературы, быть может, вспомнят. Ну вот еще в Перми сегодня проходит фестиваль «Компрос», который, по словам организаторов, посвящен трехсотлетию профессиональной литературы в России.
Да, Александр Сумароков нынче известен в основном как первый в России человек, живший на литературные гонорары. Иногда его называют отцом русского театра — по указу императрицы Елизаветы Петровны был основан «Русский для представления трагедий и комедий театр», директором которого стал Сумароков, а первым русским актером был назначен Федор Волков. Репертуар театра составляли в основном пьесы его директора, созданные по образцам французских классицистов.
И в школьные годы, и во время учебы в Литературном институте я не раз пытался читать трагедии и комедии, оды и лирику Сумарокова. И мне было жаль его — очевидно, как вымученно он искал подходящие слова, соответствующую интонацию, пробовал бунтовать против литературных законов того времени, следовал и тут же пытался нарушать учение о трех штилях, которое создал его то союзник, то враг Михайло Ломоносов.
Интересней всего — если слово «интересно» вообще применимо к русской литературе XVIII столетия — критические мысли Сумарокова, которые он выражал и в стихотворной, и в прозаической форме. Мысли смелые, но выражаемые равно коряво и путано, стилем, часто противоречащим самой мысли… Вот, например:
«Стихотворцы, которые, следуя единым только правилам, а иногда и единому желанию ползти на Геликон, нимало не входя в страсть и ничего того, что им предложит, не ощущая, пишут только то, что им скажет умствование или невежество, не спрашиваяся с сердцем или паче не имея удобства подражать естества простоте, что всего писателю трудняе, кто не имеет особливого дарования, хотя простота естества издали и легка кажется. Что более стихотворцы умствуют, то более притворствуют, а что более притворствуют, то более завираются».
Стихами Сумароков теоретизировал несколько внятней:
Рассмотрим свойство мы и силу эпиграмм: / Они тогда живут красой своей богаты, / Когда сочинены остры и узловаты; / Быть должны коротки, и сила их вся в том, / Чтоб нечто вымолвить с издевкою о ком.
Александр Петрович пережил (а судьба отмерила ему неполные 60 лет) свою литературную популярность. Книги почти не раскупали, пьесы перестали ставить, журналы, которые он возглавлял или с которыми сотрудничал, быстро закрывались; росли долги, и Сумароков умер практически нищим.
В литературу входило новое поколение и писателей, и читателей. И если младшие современники — Фонвизин, Державин — Сумарокова не особо критиковали, то те, кто появился на литературном поле спустя 20–30 лет после него, поносили беспощадно. Особенно в этом деле выделялся Александр Сергеевич Пушкин. По сути, он создал образ Сумарокова как беспомощного графомана. «Без силы, без огня, с посредственным умом…»
Впрочем, литераторы прежних поколений были куда круче нынешних. Тот же Пушкин в письмах друзьям предлагал у Державина «сохранить од восемь да несколько отрывков, а прочее сжечь». Того же мнения придерживался по поводу Державина и Гоголь. А уж Пушкина сбросить с пресловутого «парохода современности» считали долгом представители всех новых течений русской литературы…
Сумароков в отличие от Ломоносова, Державина, Фонвизина не остался в народной памяти своими строками, крылатыми выражениями. Но важных мыслей (собственных и заимствованных у французских литераторов), выраженных, правда, предельно косноязычно или же как-то по-детски, в его произведениях немало.
Отважусь на такую метафору: Сумароков — своего рода почва, питательная среда для последующих русских писателей. Многие из них морщились и брезгливо махали руками при упоминании о Сумарокове, но пользовались его наследием или отталкивались от него (что тоже следствие влияния).
А поэтическая природа у Александра Петровича имелась. Пусть слабая, но всё же. Вот, например, строфа из оды «На суету мира», 1763 год:
Почтем мы жизнь и свет мечтою; / Что мы ни делаем, то сон, / Живем, родимся с суетою, / Из света с ней выходим вон, / Достигнем роскоши, забавы, / Великолепия и славы, / Пройдем печаль, досаду, страх, / Достигнем крайнего богатства, / Преодолеем все препятства / И после превратимся в прах.
Трогательно, правда?
Автор — писатель, критик, лауреат национальных литературных премий «Большая книга», «Ясная Поляна»
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
