Джанфранко Панноне: «Мир интересен везде» | Статьи

В Москве завершился IV российско-итальянский кинофестиваль RIFF. Приз «За вклад в развитие документального итальянского кинематографа» получил Джанфранко Панноне. Выдающийся итальянский документалист лично представил в Москве ретроспективу своих картин. В интервью «Известиям» режиссер рассказал о том, с какими проблемами сталкиваются его коллеги и как в Италии воспринимают русское кино.

— Вы в Москве не первый раз. Ваши впечатления о российской столице не изменились?

— Впервые я побывал в Москве в 2000 году, на встрече с европейскими коллегами. В этот раз я приехал представлять ретроспективу своих фильмов, времени у меня было больше, и я успел съездить в Сергиев Посад. Мы смотрели на иконы Андрея Рублева и его учеников, и я, конечно, вспомнил Тарковского. Моя любовь к России проходит через призму кино и литературы. В частности, на мое восприятие Москвы сильно повлияли «Мастер и Маргарита» Булгакова и «Война и мир» Толстого. Если говорить о Санкт-Петербурге, то, естественно, нельзя обойтись без Достоевского.

Еще меня интересует Эйзенштейн и всё, что связано с ним. Оказаться в кинотеатре, который называется «Октябрь», — это уже необыкновенный опыт (так же назывался знаменитый фильм Эйзенштейна 1927 года. — «Известия»). Наконец, я побывал на церемонии в память о событиях 1917 года на площади Революции. Сильные эмоции, очень трогательно.

— Тарковского хорошо знают в Италии?

— Да, его очень любят в Италии. Он поэт, которого нашему кино очень не хватает. Если говорить о режиссере-поэте, у нас были Пазолини и Антониони, а потом — пустота. Кстати, Тарковский приезжал в Италию снимать «Ностальгию». Тарковский — это мост между Италией и Россией. Как можно его не знать?

— А насколько он понятен современному итальянскому зрителю? Он же очень русский режиссер.

— Да, он очень русский, но у него есть важная тема, которую я пытаюсь тоже поднимать в своих фильмах. В трех фильмах, которые сейчас показывают в ретроспективе, есть поиск сакрального. Итальянцы забыли об этом — мы поверхностно относимся к этому поиску. Но сегодня верующий человек, и даже атеист, всё равно должен задаваться вопросами о сакральном. В России это делал Тарковский. В Италии к этой теме был близок Пазолини, но, кроме него, практически никто об этом не размышлял в творчестве. Наше кинематографическое наследие в большей степени связано с реализмом.

— Кого вы могли бы отметить из современных российских режиссеров?

— Если говорить о поисках сакральности, в России есть поразительные фигуры. Например, Сокуров — потрясающая личность. У него очень поэтический взгляд и подход к реальности. Сокуров в большей степени «светский» режиссер, но и он ищет в своих образах что-то сакральное. Например, это есть в его фильме про Эрмитаж — «Русский ковчег».

— Вы говорите об интеллектуальном кино. Но в целом российская киноиндустрия сегодня ориентируется прежде всего на вкусы массового зрителя, как и в других странах.

— Это из-за того, что каждый день мы становимся жертвами множества визуальных образов. Это отняло сакральность и у кинематографа. Те, кто моложе меня, смотрят на кино совершенно по-другому, более фрагментарно. Они чаще отвлекаются. Сейчас есть феномен телесериалов. Моя 16-летняя дочь постоянно отвлекается, но тем не менее она как-то успевает полностью посмотреть 12 серий. Мне кажется, что сейчас творится что-то странное. Думаю, что великое кино останется навсегда, но, возможно, акцент сместится с двухчасовых картин на короткометражки или сериалы. Сегодня неважно, смотришь ли ты фильм в кинотеатре или на компьютере. Для меня это травматично, но я понимаю, что надо прислушиваться к миру, который меняется.

— А возможно при этом сохранить традиции того самого великого кино?

— Наш великий режиссер Паоло Соррентино прислушался к современному миру и создал очень удачный сериал «Молодой Папа». В нем есть желание привлечь зрителя, что очень типично для телевидения, но не теряется авторский подход к материалу, сюжету. В Италии мы очень внимательно наблюдаем за творчеством Соррентино — вместе с Маттео Гарроне он заново поставил вопрос о языке кино. Поиски нового языка — первоочередная задача кинематографистов.

— Насколько остро этот вопрос стоит для документального кино?

— Мы, режиссеры-документалисты, тоже стремимся к нарративности. Но, помимо развития сюжета, важно решить, как это рассказывать, как снять. Часто документальный фильм становится заложником развития темы. Кино же — это нечто другое, не только тема. Неважно что, но — другое. Надо вернуться к образности визуального ряда. Я часто говорю об экологии образов. Возможно, мы должны заботиться о воспитании более внимательного зрителя. По-моему, в Италии этого не происходит. К сожалению, визуальный язык не преподается в школе. Это очень серьезная проблема. Появился риск новой безграмотности — визуальной.

— Сегодня коммерчески успешны в основном высокобюджетные фильмы-аттракционы, визуальный ряд в которых решает другие задачи, не художественные…

— Так было всегда. Но раньше работали режиссеры-интеллектуалы, которые умели быть «гидами» для зрителя. В Италии в какой-то момент сформировалась среда интеллектуалов — писателей, журналистов, режиссеров, артистов. Они заботились о том, чтобы передать публике некий культурный код. Одновременно они хотели сохранить независимость своей творческой и гражданской позиции. А сейчас в Италии, да и во всем мировом кинематографе, происходит «банализация» содержания. Возможно, потому что у людей мало времени для спокойного размышления.

Развлекательные коммерческие фильмы во все времена пользовались успехом. Но всегда кто-то говорил: «Давайте снимем фильм посложнее». Успешные итальянские продюсеры не были интеллектуалами, но они инвестировали в авторское кино часть денег, заработанных на коммерческих фильмах. Эта эпоха уже позади, и надо придумать что-то новое. Молодое поколение многое придумывает. В Италии зачастую снимают документальные фильмы с очень маленьким бюджетом. Не потому, что мы не хотим тратить деньги, а просто никто не готов ждать 10 лет, чтобы осуществить свою мечту, возможно, даже бесперспективную.

Проблема в том, кто увидит плод этой энергии, — в зрителе. Но я не пессимист. Сейчас эпоха больших перемен. Думаю, сама молодежь в какой-то момент позаботится о том, чтобы рассказать о реальности в другом ключе. Новые поколения итальянцев в меньшей степени провинциальны, чем были мы. У них открытый и разнообразный взгляд на мир. Вопрос в том (думаю, что и для России он актуален), как можно себя чувствовать гражданами мира и одновременно оставаться частью национальной культуры. Вдруг мы все когда-то станем совершенно одинаковыми? Мы должны чувствовать себя гражданами мира, но одновременно и осознать свою культуру.

— Какие задачи вы решаете в своих новых фильмах?

— Я всегда говорю студентам: чтобы сделать качественное документальное кино, не обязательно ехать в Монголию или, скажем, в Австралию. Можно снять фильм рядом с домом. Режиссер и поэт Чезаре Дзаваттини говорил, что надо испытывать любопытство по отношению к миру и интересным может быть не только лицо мальчика, живущего в палестинском бараке, но и, например, представитель буржуазии. Реальность — не только то, что мы видим. Это то, что мы знаем и хотим увидеть. Мир интересен везде. Когда ты снимаешь рядом с домом, ты можешь много раз туда возвращаться, налаживать со своими персонажами отношения, в которых больше доверия. И у тебя не остается неприятного ощущения, что ты вернулся из другой страны с фильмом, как с каким-то военным трофеем.

Справка «Известий»

Джанфранко Панноне — итальянский режиссер-документалист, родился в 1963 году в Неаполе. Окончил Римский университет Ла Сапиенца и Национальную школу кино (Италия). Автор картин «Маленькая Америка», «Письма из Америки», «Америка в Риме», «Жизнь на вулкане», «Самая маленькая армия в мире», «Оставьте в покое святых» и др. Неоднократный участник Венецианского, Лондонского и других крупнейших кинофестивалей. Возглавляет кинокомпанию Doc/It, преподает режиссуру документального кино в вузах Италии.