Николай Чиндяйкин: «Никто не думал, что Вампилов — это надолго»
Театр на Таганке представил первую премьеру сезона — спектакль «Старший сын» по одноименной пьесе Александра Вампилова. На главную роль кларнетиста Андрея Сарафанова режиссер Денис Бокурадзе пригласил Николая Чиндяйкина. С народным артистом России встретился корреспондент «Известий».
— Вы плотно заняты в репертуаре МХТ имени Чехова. Почему согласились поработать в спектакле Театра на Таганке?
— Этот год юбилейный для Александра Вампилова. 19 августа ему бы исполнилось 80, а 17 августа — 45 лет со дня его гибели. Двух дней он не дожил до 35-летия. Для меня Вампилов не просто автор. С его произведениями я прожил большую жизнь. У меня очень добрые отношения с Центром Вампилова в Иркутске, бывал у них не раз. А когда позвонили из Театра на Таганке и предложили роль в пьесе «Старший сын», подумал, что таких совпадений не бывает. Воспринял это как знак.
— О каких совпадениях вы говорите?
— 45 лет назад, в августе 1972 года, я приступил к работе в постановке «Старший сын» режиссера Льва Дурасова. Это было в Театре юного зрителя имени Ленинского комсомола в Ростове-на-Дону. Я был одним из первых исполнителей роли «старшего сына» в этой пьесе. Всё волновало в ней, было интересно репетировать не только потому, что текст нравился, а потому что я лично знал автора.
Когда мы начинали работать, Александр еще был жив. И у театра с ним был договор, что он обязательно приедет на премьеру. Это ожидание сильно подогревало. Но когда спектакль был готов, Вампилов уже погиб.
Тогда я смотрел на мир глазами молодого героя. И вот спустя много лет мне предлагают ту же историю, но уже глазами отца.
— Как вы познакомились с Александром Вампиловым?
— Это было в Таганроге, недалеко от Ростова. Там взялись за постановку его «Прощания в июне». Среди актеров был мой однокурсник, он и пригласил меня на премьеру, на которую приехал автор. Первое впечатление — ничего особенного, симпатичный парень, странный немного. Саша был видный острослов. Многие пытались повторять его, но безуспешно. Так, как он, его остроты не мог никто подать.
В 1973 году я переехал в Сибирь, в Омск. Это был один из лучших театров страны в те годы, мощный, современный. И в одно время со мной в Омск из Иркутска приехали актеры Валерий Алексеев и Вадим Лобанов. Они были первыми исполнителями ролей Сильвы и Бусыгина в постановке «Старшего сына» в Иркутском драматическом театре. Ребята лично знали Вампилова и бесконечно много рассказывали о нем. А позже судьба свела меня с Ольгой Вампиловой, вдовой драматурга. Дружны мы были много лет.
— Когда начинали ставить пьесы Вампилова, уже было понятно, что он «второй Чехов»?
— Разумеется, нет. Тогда никто не предполагал, что этот автор — начало новой театральной эры, новое имя, новый стиль, новое лицо русского театра, что это надолго, навсегда и очень серьезно. Как говорится, лицом к лицу лица не увидать.
Когда человек такой яркий и так рано ушел, пытаешься разобраться: а что в нем такого? Я прочитал всё, что о нем написано. А 15 лет назад на 65-летие Вампилова в Иркутске издали всё, что он создал, — со сносками, справками, а еще письма и дневники. Когда мне подарили это издание под названием «Драматургическое наследие», я испытал настоящее счастье.
— Любая постановка произведений Вампилова проходила через жернова цензуры.
— В то время это было естественно. Разве только в искусстве было плохо? Люди театра, литературы всё время говорят: «Ах, мне не давали делать». Да никому ничего не давали. Страну смяли, взорвали, 10 раз переехали поездом, потом еще раз взорвали. Всё было ненормально.
Однажды мне попались записи чиновников Министерства культуры, которые высказали свое мнение о «Старшем сыне». Застрелиться можно! Они писали, почему эту пьесу не нужно ставить: «Что хорошего? Молодой человек разыграл пожилого. Что за пример для молодежи? Чему он учит?» Ну детский сад, а не аргументы. После таких отзывов можно сразу закрыть весь итальянский неореализм. «Колобка» тоже, кстати, стоило бы запретить. Потому что у него ни рук, ни ног нет. Глупость человеческая есть кругом, всегда и везде.
Но не думайте, что только чиновники не видели, что это великая драматургия, — мы тоже не видели. Не вчитывались, не осознавали, не понимали. Сегодня «Старший сын» для меня — драматургия на уровне Шекспира: бытийная, мифическая. Литература о самых поразительных, простых человеческих и невероятно глобальных вещах. А Сарафанов — персонаж уровня Короля Лира.
Сегодня я каждое слово пьесы вижу иначе, нежели 40 лет назад. Возникают новые смыслы, которых не видел раньше, не знал о них. Всё было очевидно, а потом стало невероятным.
— Какие новые смыслы вы открыли?
— Когда в конце пьесы Сарафанов узнает, что Володя Бусыгин не его сын, что всё это розыгрыш, он говорит: «А то, что случилось, ничего не меняет. Что бы ни было, я считаю тебя моим сыном». Я слышал эту фразу и раньше, но сегодня вдруг понимаю, какой силы эта магическая вещь. И то, что случилось с этим человеком, ничего для него не меняет.
Мы же привыкли думать, если что-то в жизни произошло, то обязательно последуют перемены. Но Сарафанов говорит: «Это ничего не меняет». Чтобы услышать эту меру понимания жизни, чтобы всё стало ясным и простым, нужны годы.
А вот еще одна фраза этого героя: «Вы — мои дети, потому что я вас люблю». Какой глубины высказывание! На уровне священных писаний, на уровне Библии. «Я люблю — значит, вы мои дети». Что еще можно к этому добавить?
— В чем уникальность драматургии Вампилова?
— Она имеет свою собственную жизнь, свою биографию. Как проза признанных классиков, как картины великих художников. Вампилов не просто крупный писатель, мыслитель. Это невероятное событие в литературе. Человек многое не успел. Я даже не представляю, что было бы, доживи он хотя бы лет до 45.
— Когда вам предлагают роль в сериале, вы столь же внимательны к материалу?
— Жанры — это просто инструмент. Даже некоторые мои коллеги говорят, что все сериалы — барахло. Хорошо. Значит, все «полные метры» — отлично? Не уверен. Я снимаюсь в сериалах, а еще играл Деда Мороза на елках. Моя профессия — быть лицедеем.
Любую работу надо делать качественно. Возьмите сапожника, который шьет дорогую модельную обувь. Но если будет потребность в кирзовых сапогах, вряд ли он не сможет их сшить. Солдатам нужна обувь грубая, простая, дешевая, значит, будет работать над ней.
И высокое бывает бездарным, но я сейчас говорю о качестве. Иначе мы докатимся до того, что все романы — это великое, а все анекдоты — дрянь. Но бывает совсем наоборот: анекдот-миф, в который уместилась вся жизнь, и роман, который читаешь через силу.
Если сериал сделан качественно, он кому-то нужен. И, скорее всего, у него будет гораздо больше зрителей, чем у какого-то серьезного фильма.
— Некоторые артисты честно признаются, что снимаются в сериалах ради заработка.
— Для меня не оскорбление, что человек зарабатывает деньги в сериалах. А как жить? Спилберг тоже наснимал про всяких чудищ. Я посмотрю то, что он снял, если меня привяжут к креслу и спички вставят в глаза. Мне это абсолютно неинтересно. Я должен негодовать? Нет, я восхищаюсь — он сумел заработать миллионы и потом спокойно снимает другие фильмы, которые и мне нравятся.
В жизни плохо воровать, нарушать законы, не любить близких, быть хамом — вещи такого ряда я не принимаю. А зарабатывать профессией — не зазорно.
