Соткилава: «Я сказал себе, что хочу петь и буду бороться за жизнь»
Скончался народный артист СССР, солист Большого театра Зураб Соткилава. Он прожил долгую творческую жизнь. В 2014 году ее счастливое течение нарушило онкологическое заболевание, но тогда певцу удалось преодолеть недуг и вернуться на сцену. Эта ранее не публиковавшаяся беседа была записана в ноябре 2015-го, накануне его гастролей по Сибири, а в октябре того же года он впервые после операции вышел на подмостки Московского международного Дома музыки.
— Как прошел ваш концерт ?
— Вы знаете, замечательно. Я благодарен Богу, что все удалось. Мне было очень приятно — нас так тепло принимала публика. Наверное, давно не пел (смеется). Меня ведь это сильно разволновало. Нужно было испробовать себя.
— Пятью днями раньше вы хотели спеть в Сергиевом Посаде. Почему не сложилось?
— Это была ошибка. В Сергиевом Посаде решили, что я выступлю в другом — Павловском Посаде. Тогда о моем концерте в Подмосковье, кажется, никто не знал.
— Странно, что ваше октябрьское выступление прошло не в Московской консерватории. Вы не раз говорили, что больше всего любите выступать в Большом зале.
— У меня была такая идея. Но с числами не сложилось, к сожалению. Мне предлагали 9 ноября, а к тому времени у меня уже был запланирован концерт в Большом театре. О том, что так произошло, не жалею. Мой концерт в Доме музыки удалось организовать на самом высоком уровне за двадцать дней.
— Критиковали себя?
— Зачем? Все в основном нормально звучало. Только в первой вещи — «Ты знаешь» — я немножко расчувствовался и даже прослезился. Хотя на сцене плакать нельзя — там нужна имитация плача. К «Отелло» собрался и смог совладать с собой.
— Вы слушали других солистов?
— Нет, я сидел отдыхал в своей комнате. Но после концерта ко мне подходили многие и были в восторге. Со мной выступали действительно великолепные артисты, которые чудесно поют.
— В программе вашего выступления сначала были заявлены произведения Сергея Рахманинова, но мы их не услышали. Что послужило основной причиной?
— Чисто теоретически не вышло. Я думаю, что они здесь по смыслу не подходили. Музыку Сергея Рахманинова, наверное, смогу спеть попозже в Малом зале Московской консерватории на концерте камерной музыки.
— Когда прозвучит в Москве вокальный цикл Мусоргского «Песни и пляски смерти»? Ваш концерт намечался дважды и отменялся.
— Приеду после гастролей, и станет ясно. Поймите, у меня много предложений, а мне хотелось бы понять, с какими вещами справлюсь наверняка. Действительно, я дважды объявлял эту программу в Большом зале Московской консерватории и оба раза попадал в больницу. Я очень сожалею об этом. Надеюсь, что мне удастся спеть этот сложнейший вокальный цикл в следующем году.
— Любые испытания даются по силам человеку. Почему вам было послано испытание в виде страшной болезни?
— Кто знает? Я спрашивал у врачей — они отвечали мне, что не знают, отчего так произошло. Самое главное, что удалось вовремя сделать операцию, пройти процедуры. Мне повезло в этом смысле.
Думаю, что вы заметили, я стал очень изящным. Похудел очень сильно — почти 22 кг потерял. Сейчас потихоньку набираю вес, но мне потребуется какое-то время. Теперь нужно набираться сил.
— Как вы относитесь к жизни, почувствовав приближение смерти?
— В это сложно поверить, но я радуюсь каждому дню. Нужно вспоминать любимых людей — своих друзей, родных и близких, как бы тебе ни было трудно. Нужно находить внутри себя силы. Я это понял в реанимации. Каждое утро, просыпаясь, я был счастлив, что вокруг меня те, кого люблю.
— Вы верите в Божий промысел?
— Не знаю, Бог ли это, но что-то надо мной точно существует. В связи с последними событиями одна из моих дочерей любит говорить, например, что кто-то меня охраняет и постоянно ведет за собой по жизни. Я сам не ожидал, что мой организм способен вынести такие трудности. Я оказался настолько сильным, чтобы преодолеть болезнь.
— Все позади?
— Все ничего, но врачи боятся. Недавно мне ведь сделали еще одну операцию. В сердце у меня тромб, а еще мерцательная аритмия. До середины ноября, я надеюсь, тромб рассосется и аритмия выправится.
— О том, что врачи диагностировали у вас рак, даже главный кардиохирург Минздрава РФ Лео Бокерия узнал после того, как вы начали курс химиотерапии. Почему вы молчали?
— Мы не хотели, чтобы кто-то узнал о том, как я себя чувствую, и поэтому почти полгода хранили тайну. В июле этого года меня позвали на телевизионную передачу о Дмитрии Хворостовском. Я тогда пожелал ему выздоровления и сказал, что все будет хорошо, поскольку от рака есть средства.
— Историй выздоровления гораздо больше, чем кажется. Просто их порой не видно.
— Вы знаете, не хватает надежды, что можно вылечиться, жить дальше и радоваться жизни. На «Первом канале» в сентябре этого года вышла передача «Сегодня вечером» с Андреем Малаховым обо мне, в которой участвовали два безногих брата Даниил Анастасьин и Виктор Кочкин. И это было очень правильно. Очень хорошо было показать на телевидении то, как люди с особенностями в развитии стремятся жить.
— Пишут, что у вас и раньше были тяжелые боли в области желудка и сердца. Когда удалось обнаружить раковую опухоль?
— В декабре прошлого года, когда она перекрыла желчный пузырь. И здесь мне тоже очень повезло. Если бы этого не произошло, то мы бы так и не узнали, что случилось. А так — я стал желтеть и худеть, поэтому мы смогли отреагировать.
— Почему вы решили оперироваться в Германии?
— Российские врачи мне сказали, что Хайдельберг — лучший центр под Франкфуртом-на-Майне. Я не хотел ехать за рубеж, поскольку у нас работают хорошие хирурги. Но оказалось, что там действительно здорово поставлено лечение. По совету одного из грузинских врачей мне сделали там операцию.
— К вашему хирургу Маркусу Бюхлеру записываются на несколько лет вперед. Кто вам помог попасть к этому специалисту с мировым именем?
— Мой друг писатель Александр Потемкин. Он сделал все, чтобы мне сделали операцию буквально через неделю после того, как смог прилететь.
— Вам было страшно?
— Страха у меня не было, что там говорить. Когда меня положили на операционный стол, то все врачи запели одну из моих любимых неаполитанских песен: Funiculi, funicula Луиджи Денцы. Мне было так радостно! Они ее нашли, представляете, в моем исполнении на YouTube и решили исполнить. А потом надели маску и семь с половиной часов делали операцию.
— Курс химиотерапии вы также могли пройти за границей, но предпочли вернуться в Москву. Почему так решили?
— Я посоветовался с родными, и мы пришли к выводу, что не стоит задерживаться в Германии еще на полгода. Взяли все препараты. Всю рецептуру, как и что делать. Вставить катетер, поставить капельницу могут и наши врачи. Тем более что мы посылали из онкологического центра в Москве анализы. Нам говорили, что лечение движется нормально. Последняя химиотерапия в середине августа этого года показала, что все абсолютно чисто. Что все хорошо.
— В онкоцентрах особая атмосфера, которая вызывает страшные ощущения. Что поразило вас?
— Какое же огромное число в мире больных людей! В Хайдельберге огромный центр, который был битком забит, когда меня туда положили. И здесь так много тех, кто болеет. Когда я шел в онкоцентр, то мне становилось плохо при виде маленьких детей в косынках. Это страшное зрелище, которое по-настоящему убивало меня.
— Как вы мотивировали себя, чтобы найти в себе силы справиться с болезнью?
— Я просто сказал себе, что хочу петь и буду бороться за свою жизнь. Однажды Маркус Бюхлер спросил меня: «Вам столько лет, ну зачем вам все это?» И я ответил ему, что жить без пения не хочу. А он так подумал-подумал и мне сказал: «Ты знаешь, я без операций тоже не могу прожить. Мне кажется, что я умру, если не буду делать операций». Мы с ним похожи.
— Вы виделись с Маркусом после операции?
— Нет, но у меня есть план к весне поехать в центр на обследование и дать там для всех врачей концерт.
— Споете вместе со своим хирургом?
— Я думаю, что он будет мне подпевать (смеется).
— Что вы исполните?
— Видимо, русскую, итальянскую, немецкую и французскую музыку.
— После долгой болезни период восстановления непрост. Сколько времени вам потребуется, чтобы прийти в себя?
— Вообще нужен год. Чисто физически стоит много ходить, делать гимнастику и обязательно заниматься любимым делом. Еще быть среди людей: вести себя так, чтобы с тобой рядом быть хотелось. Советую всем быть добрыми, отзывчивыми и любящими людьми.
— Есть изменения в вашем голосе?
— Мне кажется, что он такой же, как и прежде — молодой. Звучит очень звонко и ярко. Не знаю, нужно ли в нем что-то восстанавливать. После болезни я даже стал потихоньку прибавлять по полутонам в тесситуре. В конце октября мне посчастливилось справиться сразу с несколькими трудными вещами. Например, с партией «Отелло». Теми же неаполитанскими песнями.
— Как вы расцениваете перемены?
— Пока все движется к лучшему, не торопясь.
— Вы ощущаете себя великим, пройдя через жизненные трудности, смертельные опасности?
— Я ненавижу это слово. И когда слышу, что человек великий, то мне становится смешно.
— Почему?
— Время расставит всех на свои места.
— Сколько должно пройти времени, как вы думаете?
— 10–15 лет после смерти.
— Мы часто опаздываем. Называем великими лишь тех, кого нет рядом с нами.
— Я вспоминаю в таких случаях, как спрашивали Мстислава Ростроповича о его величии: «Вам надоело слушать эти слова?» Он отвечал: «Вы говорите, пожалуйста, говорите. Мне так приятно слушать».
— Вам тоже приятно?
— Мне очень весело, поскольку я нормальный человек. Я чувствую, что люди хотят мне доставить удовольствие. Кто-то считает, что я гениален. Пусть так считают. Поймите, судить об этом не самим музыкантам.
— На сколько лет вы чувствуете себя в данную минуту?
— Мне трудно сказать, на сколько. Я просто чувствую себя молодым. Работаю ведь со студентами, которым по двадцать, чуть больше двадцати лет. Тем, кто со мной, — хорошо. И мне с ними тоже. Пожалуй что, это и помогает мне держать себя в форме. Конечно, еще жена, дети, внуки, друзья, коллеги. Но это, как говорится, совсем другая история. Давайте поговорим о них в другой раз.
