Единый и неделимый
В Тайбэе 19 августа стартовала летняя Универсиада-2017. Участие в ней принимают спортсмены из 142 стран мира. Приехали на Тайвань и атлеты из КНР. Но выступать им приходится в индивидуальном качестве, а не в составе национальной сборной: Пекин, считающий Тайвань не суверенным государством, а мятежной провинцией, официально игнорирует игры. Конфликт вокруг Универсиады лишь один из элементов противостояния двух стран, каждая из которых считает себя единственным настоящим Китаем.
Весной 2014-го на Генассамблее ООН состоялось голосование, посвященное вопросу территориальной целостности Украины. Представитель КНР тогда «воздержался». «Ну и какой же Китай после этого друг России, если в трудную минуту предпочел отсидеться в кустах?» — вопрошали эксперты, скептически настроенные относительно перспектив сближения Москвы и Пекина. «А что же это было, если не поддержка? — урезонивали их другие политологи. — Учитывая «тайваньскую проблему», то, что Китай не проголосовал за, уже дорогого стоит».
Все аналогии, существующие между казусами Тайваня и Крыма, крайне условны. Собственно, общее между ними только то, что эти регионы находятся в центре территориальных конфликтов. Да еще то, что ни один из этих регионов под юрисдикцией претендующих на них держав в обозримой перспективе не окажется: Тайвань так и останется суверенным, хотя и мало кем признанным государством, а Крым будет частью России.
При этом есть важный нюанс, отличающий ситуацию с Крымом от ситуации с Тайванем. Речь о самовосприятии тайваньцев и крымчан. И те и другие обособляют себя от населения Китая и Украины соответственно. Но резоны у них для этого разные. Если крымчане уверены, что они — часть русской нации, а не украинской, то тайваньцы считают себя большими китайцами, чем жители материка.
Верность традициям
Строго говоря, жители острова считают себя именно тайваньцами, то есть отдельной нацией. Согласно данным социологов, лишь 5% населения идентифицировали себя как китайцев, в то время как 57,5% заявили, что они — тайваньцы (еще 35% сказали, что считают себя в равной степени и теми и другими).
Разумеется, с точки зрения таких наук, как генетика или этнография, эти утверждения не обоснованы. И на острове, и в материковом Китае подавляющее большинство населения — ханьцы. Однако, как убеждены тайваньцы, именно они — законные наследники тысячелетней китайской культуры. Необоснованным это утверждение не назовешь, даже несмотря на то, что остров всегда был периферией империи, а потом и вовсе оказался под властью японцев. «У нас не было «культурной революции». Мы сохранили традицию. Пекинская опера? У нас она лучше, чем в Пекине», — уверял автора этих строк работающий в Москве тайваньский дипломат.
Жители острова гордятся тем, что именно у них, а не в Пекине, находятся главные шедевры из сокровищницы императорского дворца (во время гражданской войны значительная часть коллекции, хранившейся в Запретном городе, была вывезена на остров), и тем, что — в отличие от материкового Китая — используют иероглифы в их классическом, а не упрощенном виде. «Общепризнанно, что многие традиционные китайские искусства, ремесла и обычаи сохранены на Тайване лучше, чем где-либо еще», — безапелляционно утверждает распространяемый московским представительством Тайбэя справочник «Знакомьтесь: Китайская Республика».
Но, конечно, не спор о том, кто в большей степени верен традициям, определяет отношения Тайваня и КНР.
Никогда мы не будем братьями
В 1949-м, проиграв войну коммунистам, лидер партии Гоминьдан генералиссимус Чан Кайши и его сторонники бежали на Тайвань. Всего на остров прибыли 1,2 млн жителей материка — в основном хорошо образованные военные, врачи, учителя, — а также золотой запас и название «Китайская Республика» вкупе с международным признанием (место в ООН КНР получила лишь в 1971-м). Вначале могло показаться, что обе страны, находящиеся по разные стороны Тайваньского пролива, пойдут примерно одним курсом. С 1949-го по 1987-й остров жил в режиме военного положения со всеми сопутствующими ограничениями свобод. Что такое руководящая роль партии, тайваньцы благодаря безальтернативному Гоминьдану знали не понаслышке. Чан Кайши, как и одолевший его на континенте Мао Цзэдун, оставался бессменным правителем до самой смерти. Более того, на Тайване власть через три года после кончины генералиссимуса перешла к его сыну — Цзяну Цзинго. Кто мог предположить, что спустя несколько десятилетий жители острова искренне будут считать демократию единственной приемлемой формой правления?!
В том, что касается экономики, различий у двух Китаев с самого начала оказалось больше, чем сходств. Мао получил изрядно потрепанную войной страну. Чан Кайши повезло значительно больше. В то время как материк лихорадило, Тайвань по большому счету оставался в буквальном смысле слова островком благополучия. Вдобавок на Тайване в годы оккупации японцы вели себя куда лучше, чем, например, в Корее. После себя они оставили развитую инфраструктуру и промышленность. А число грамотных взрослых и посещающих школы детей за годы японского владычества выросло в разы.
Человеческий капитал, техническая база, американская финансовая помощь и экономические реформы — вот слагаемые успеха, позволившие Тайваню со временем занять место в ряду «азиатских тигров». Особенно удачной оказалась ставка на высокие технологии. Тайвань вырвался в число лидеров по производству компьютеров, а затем и мобильных телефонов (хорошо знакомые россиянам марки Acer и HTC родом с этого острова).
Первая альтернативная Гоминьдану политическая структура — Демократическая прогрессивная партия — была основана в сентябре 1986-го. В следующем году отменили военное положение, а вместе с ним канули в Лету цензура и прочие препоны для развития демократии.
Для сравнения: на материке в это время тоже шли экономические реформы, однако о демократизации после событий на площади Тяньаньмэнь и речи не велось.
Кто здесь настоящий Китай?
Меж тем ни Тайбэй, ни Пекин не отказывались от взаимных претензий. Дважды — в 1954 и 1958 годах — КНР это приводило к вооруженным конфликтам. Но в основном сражения всё же велись на дипломатических фронтах.
В вопросе международной легитимности исходные позиции у Тайваня также были лучше. Ситуация стала меняться одновременно с тем, как США начали корректировать свой курс в отношении КНР. Стараниями госсекретаря Генри Киссинджера в самом конце 1960-х началось сближение Америки и Китая. Апофеоз этого движения — визит президента Никсона в Пекин в феврале 1972-го. Своеобразной прелюдией к нему стало принятие в октябре 1971-го резолюции №2758, озаглавленной «Восстановление законных прав Китайской Народной Республики в Организации Объединенных Наций». Иначе говоря, место в Совбезе ООН перешло от Тайваня к КНР. А спустя несколько месяцев в Шанхае было опубликовано совместное коммюнике США и КНР, в котором говорилось: «Американская сторона заявляет: США сознают, что все китайцы, проживающие по обеим сторонам Тайваньского пролива, считают, что существует только один Китай, что Тайвань — часть Китая. Правительство США не возражает против этой позиции».
Одновременно с этим американцы начали сворачивать военное сотрудничество с тайваньцами. Базы США с острова были выведены, а боевые корабли прекратили патрулирование в омывающих его водах. Означало ли это, что Вашингтон сдал Тайвань на милость Пекина? Отнюдь. Соединенные Штаты продолжали поставлять Тайбэю вооружение и оказывать дипломатическую поддержку. КНР оставалось лишь пенять американцам на то, что, снабжая сепаратистов оружием, они посылают им неправильный сигнал.
Потепления и заморозки
Потепление наметилось после смерти давних соперников — Чан Кайши (1975) и Мао Цзэдуна (1976). В первый день 1979-го власти КНР обнародовали «Обращение к тайваньским соотечественникам», речь в котором шла об объединении мирным путем. А уже в 1980-х с подачи Дэн Сяопина на свет появилась концепция «одна страна — две системы», сулившая Гонконгу и Тайваню сохранение привычной им вольницы после перехода под юрисдикцию Пекина. На острове тем временем к власти пришел местный, а не родившийся на материке политик — Ли Дэнхуэй. Не страдая фантомными болями и тоской по утраченной родине, он в 1991-м заявил, что период всеобщей мобилизации, необходимой для «подавления коммунистического мятежа», завершен. Это означало, что Тайбэй отказывался от мечты когда-нибудь силой вернуть господство над континентальным Китаем (в терминологии Чан Кайши это называлось «славное возвращение»). И уже на следующий год был достигнут так называемый «консенсус 1992 года», суть которого сводится к тому, что Тайвань и КНР признают существование одного Китая, то есть видят себя частями единой нации, а разногласия по поводу суверенитета не считают препятствием для диалога.
Однако этот самый диалог вновь оказался заморожен после того, как в 1995–1996 годах коммунистические власти провели серию ракетных испытаний у берегов Тайваня. Пекин не скрывал, что в преддверии первых в истории острова всеобщих президентских выборов хотел припугнуть его жителей, чтобы те не поддержали идущего на второй срок Ли Дэнхуэя. В 1995-м Ли совершил визит в США, что вызвало негодование в КНР. К тому же он был сторонником «тайванизации», то есть отказа от восприятия острова как китайской периферии (в том числе культурной), что, разумеется, означало дистанцирование от КНР. Результат действий Пекина был прямо противоположен задуманному: поддержка Ли возросла, и он переизбрался на второй срок. Следующий президент — Чэнь Шуйбянь, представлявший Демократическую прогрессивную партию (ДПП), — также не был сторонником сближения с материком.
Ситуация изменилась лишь в 2008-м, когда к власти снова пришел представитель Гоминьдана — Ма Инцзю. Он взял курс на налаживание экономических связей с КНР. Естественным следствием этого стало политическое потепление. И в ноябре 2015-го произошло прежде немыслимое: в Сингапуре состоялась первая встреча лидеров Тайваня и Пекина — Ма Инцзю и Си Цзиньпина. «Мы одна семья. Никто нас не разлучит, поскольку мы братья, связанные одной плотью, пусть даже наши кости сломаны. Мы семья, в которой кровь гуще воды», — произнес тогда председатель КНР.
Казалось, что пусть и в отдаленной перспективе, но тайваньский вопрос будет урегулирован, а выражение «единый Китай» наполнится реальным содержанием. Но этому, похоже, не суждено случиться.
Одна страна — две системы
Как бы странно это ни выглядело, но после десятилетий противостояния с Компартией Китая (КПК) Гоминьдан стал сторонником сближения с материком, в то время как ДПП отстаивает ценность тайваньского суверенитета и самобытности. Подход ДПП больше соответствует чаяниям тайваньцев, которые, как уже было сказано, всё меньше чувствуют себя единой нацией с жителями КНР. Согласно соцопросам, если бы тайваньцам пришлось сегодня сделать выбор — слиться с КНР или окончательно отказаться от этой возможности, — 54% респондентов заявили, что хотели бы видеть родину независимым государством, в то время как 24% высказались за воссоединение с материком.
Что же касается Пекина, то там уверены: рано или поздно остров всё же окажется под крылом КПК. Правда, работа на этом направлении не всегда идет гладко. Коммунистические власти сделали ставку на экономические успехи — когда финансовые показатели идут в гору, о политических различиях можно и забыть. Однако на деле оказалось, что само по себе усиление экономических связей многими тайваньцами воспринималось как закабаление. Эти страхи можно было бы купировать, но «мягкая сила» — не то, чем КНР умело владеет. Неспособность Пекина чувствовать настроение китайцев, живущих «на особом положении», привело в 2014-м к кризису с далекоидущими последствиями — «революции зонтиков» в Гонконге.
После воссоединения КНР и Гонконга происходящее в этом специальном административном районе тайваньцы проецировали на себя. Мол, если там коммунисты не начнут давить свободы, значит, принцип «одна страна — две системы» работает. Надо сказать, что за время, проведенное под властью британской короны, жители Гонконга сделались мало похожими на своих материковых собратьев. Пока в КНР строили «социализм с китайской спецификой», Гонконг превратился в один из финансовых центров мирового масштаба. Гонконгцы привыкли ощущать себя частью Запада. Поэтому, когда в 2014-м Пекин начал навязывать им реформу избирательной системы, жители города вышли на улицы. Не то чтобы протестующих разгоняли особо жестоко, но и для гонконгцев, и для тайваньцев сама по себе эта ситуация выглядела неприемлемой.
«Пекин обманул Гонконг. Их права нарушаются, свободы становится меньше. И Пекин точно так же хочет обмануть нас», — прокомментировал в разговоре с iz.promo.vg политику КНР в отношении Гонконга представитель тайваньского Совета по взаимоотношениям с материковым Китаем.
В общем, соответствующие выводы были сделаны и не забыты к началу президентской кампании на Тайване. В итоге победу одержала представительница ДПП Цай Инвэнь, шедшая на выборы под лозунгами прекращения дрейфа в сторону материка. Кроме того, памятуя о том, что в КНР есть закон, предписывающий силовым путем решить «тайваньский вопрос», если остров дернется в сторону провозглашения суверенитета, Цай заявила о необходимости увеличения расходов на оборону. А некоторые наблюдатели тут же напомнили, что когда-то у Тайваня была программа создания атомного оружия, которую, если что, можно и реанимировать.
В Пекине это всё вызвало крайнее раздражение. «Мы будем решительно подавлять сепаратистскую деятельность, связанную с так называемой независимостью Тайваня, в любой форме ее проявления», — предупредил Си Цзиньпин. Удар был нанесен по гуманитарному и экономическому сотрудничеству: сократились объем торговли и количество авиарейсов, соединяющих остров и материк. КНР также начала дипломатическое наступление на международных фронтах, блокируя участие Тайваня как самостоятельной единицы в мероприятиях таких организаций, как ИКАО и ВОЗ. Но самым чувствительным поражением для Тайбэя стала потеря главного звена в и без того короткой цепи стран, признающих его суверенитет: 12 июня 2017 года Панама разорвала дипотношения с Тайбэем и установила их с Пекином. Число государств, официально считающих остров отдельным государством, сократилось до 20.
Ситуация для Тайваня складывается патовая. Жители острова всё больше ощущают себя отдельной нацией, а родину видят не иначе как самостоятельным государством, а не провинцией КНР, пусть и с высокой долей автономии. Но реализовать это практически невозможно: если Тайвань официально объявит, что никакого воссоединения с материком не будет и два Китая — это два разных государства, Пекин начнет войну, чтобы подчинить сепаратистов.
Если до этого действительно дойдет, стоит ли Тайваню рассчитывать на США?! После того как Дональд Трамп был избран президентом, Цай Инвэнь позвонила и поздравила его с победой, о чем американский лидер незамедлительно сообщил в Twitter. Этот, казалось бы, малозначительный эпизод вызвал настоящую дипломатическую бурю. Мало того что Трамп взял трубку (до него последним президентом США, который так поступил, был Картер), так еще и пригласил тайваньскую делегацию на свою инаугурацию, а в Twitter назвал Цай президентом Тайваня, тем самым как бы признав суверенитет острова.
Ответ из Пекина последовал незамедлительно. Позицию китайских властей, и без того шокированных победой эксцентричного магната, выразила газета The Global Times: «Мистер Трамп, пожалуйста, слушайте внимательно: один Китай — не предмет для торга».
Но Трамп думал иначе. Еще в 1990-м он дал интервью Playboy, в котором рассказал, как строит стратегию переговоров с контрагентами. «В бизнесе нужно давить на людей почти до слома, но не ломая. Нужно довести их до клинча, но не сломать», — говорил Трамп. С китайцами он действовал ровно по этой схеме. Намеки на то, что политика США в отношении Тайваня может кардинально измениться, были одним из элементов давления на КНР. То, что «тайваньский вопрос» оказался всего лишь разменной монетой для Трампа, стало очевидно после его встречи с Си Цзиньпином. Визит китайского лидера в гости к американскому коллеге прошел, говоря языком советской прессы, в теплой и дружественной атмосфере. В Тайбэе всё это вызвало уныние.
Печальная для Тайваня правда состоит в том, что Пекин сможет взять его измором. Для США ценность острова как «маяка демократии» или же «непотопляемого авианосца» падает. При этом тайваньская экономика стагнирует: по части высоких технологий, некогда бывших ее локомотивом, Тайвань уже отстает от материка. Размещать производства на острове, учитывая высокие стандарты жизни и зарплатные запросы тайваньцев, давно никто не стремится. КНР же, напротив, всё увереннее чувствует себя в роли полноценной сверхдержавы. Получается, что деваться Тайваню особо некуда: в перспективе — угасание и поглощение огромным соседом. Конечно, это наступит не завтра и не послезавтра, но финал выглядит именно таким.
