Русский музей выставил скульптуры из закрытых фондов
В Инженерном замке Русского музея открылась выставка «Художники «Общества русских скульпторов». Экспозиция, где «действующим лицом» становится только скульптура, без соседства с живописью и графикой, — не новшество для этого музея. Но раньше подобные проекты были монографическими. Теперь же в центре внимания — художественное объединение. Впрочем, имена здесь ключевые: Сергей Коненков, Анна Голубкина, Вера Мухина, Иосиф Чайков, Натан Альтман.
«Общество русских скульпторов» (ОРС), возникшее в 1920-е, когда в новой стране усилилась тенденция к объединению во всевозможные товарищества, провело за всю свою историю всего четыре выставки: с 1926 по 1931 годы. Новая экспозиция представляет период расцвета русского искусства до того момента, как его стали жестко контролировать, требуя соблюдения соцреалистического канона.
Однако нельзя сказать — по крайней мере, судя по представленному Русским музеем, — что скульптура в этот период совершила такой скачок в области формы, какой был сделан в других видах творчества. В сравнении с живописцами, поэтами, режиссерами скульпторы кажутся куда более консервативными: они изображали выдающихся и обычных людей, тружеников разных профессий, зверушек, а отнюдь не абстрактные композиции. Но интересно, что они обращали особое внимание на материал, с которым работали, «высекая» из него содержание.
— В тот период было уже мало талантливо изобразить сюжет, от скульптора требовалось обостренное чувство материала и его возможностей, — рассказала «Известиям» Любовь Славова, научный сотрудник отдела скульптуры Русского музея. — Скажем, Борис Королев использовал обломки старой архитектуры. А «Рыбачка» Марины Рындзюнской, вылепленная из гипса, выкрашена под камень и потому кажется суровой, монолитной.
Все четыре выставки «орсовцев», как называли художников общества, проходили в Москве, и логично, что большинство их работ принадлежат столичным организациям. Но и собрание Русского музея ценно, а он выставил всё из собственных фондов, причем из шести десятков представленных скульптур подавляющее большинство прибыло из закрытых хранилищ.
Оказалось, что собрания Русского музея хватило, чтобы зритель ощутил диапазон произведений. Прежде всего с точки зрения творческого метода. Если в бронзовых фигурах, созданных Анной Голубкиной, ощутимо влияние импрессионистов — иллюзия дрожащего «мазка», бронза словно вибрирует и не имеет четких контуров, — то скульптуры того же Цаплина обращают нас к ритуальной статике восточного искусства.
Разнообразны работы и по конструкции: от зверей Василия Ватагина, вырезанных из дерева нарочито грубо, до изящнейшего «Планериста» Иосифа Чайкова — дух захватывает от этой иллюзии рассекающегося воздуха. Глаз радуется цветным фаянсовым фигуркам Исидора Фрих-Хара, его колоритный «Шашлычник-узбек» выводит бытовую сценку к чистой сказочности.
И, конечно, обращают на себя внимание портреты партийных лидеров — как ранние образцы этого жанра, предвосхитившие массовое производство изваяний советских вождей. Гипсовая модель памятника Ленина работы Бориса Королева цепляет непривычной «неправильностью» черт: в скульптурном проекте конца 1920-х Ленин еще мог быть далеким от идеальных пропорций.
Так получилось, что финальная часть выставочного маршрута, подводящая нас к 1930-м, визуально получилась самой светлой и легкой. Щемящий диссонанс — ведь в этом страшном десятилетии ОРС как общество признается ненужным и ликвидируется. Но его влияние на отечественную скульптуру сохраняется до сих пор.
