Споры о том, нужно ли выравнивать уровень школ или, напротив, надо возрождать советскую систему специализированных школ, идут давно.
Мы живем в обстановке глобальной конкуренции за мозги, и национальная система работы с талантами — одно из важных преимуществ нашей системы образования. Она не идеальна, в ней есть односторонность: мы умеем работать с научной, спортивной, художественной одаренностью, но игнорируем не менее важные таланты в технологиях, в управлении, в социальных проектах. Тем не менее это лучше, чем в большинстве развитых стран. Спецшколы — важная часть сложившейся системы наряду с олимпиадами и дополнительным образованием.
Мы все согласны, что всякий ребенок талантлив, надо только дать ему обнаружить свои особенные способности. Но вот наконец способности обнаружились — надо их развивать, надо собрать таких детей вместе и предложить им программу обучения, далеко выходящую за рамки образовательного стандарта. Так страна формирует профессиональную элиту. Россия — страна беднее, чем Штаты или Канада. У нас нет возможности скупать таланты по всему миру. Мы должны в первую очередь выращивать их у себя, не упускать ни одного талантливого школьника.
Но образование должно еще производить справедливость. В наиболее развитых странах образование сегодня не просто обеспечивает равный старт — оно работает как механизм «социального перемешивания». Делает так, чтобы молодые люди имели шанс на жизненный успех независимо от того, кто их родители, сколько они зарабатывают и какие книги читают (и читают ли вообще). В России, в силу нашего невнимания к проблеме, образование сегодня не снимает, а где-то даже усиливает социальное расслоение. Это очень опасная тенденция, о которой редко говорят.
Спецшколы в том виде, как они зачастую существуют, — это школы для детей интеллигентных, влиятельных и состоятельных родителей, своего рода «закрытые клубы». Для этого не надо кого-то специально не пускать: в образованной и состоятельной семье ребенку легче проявить свои способности.
Мы выбросили те механизмы социального перемешивания, которые работали в СССР. Вспомним рабфаки, вспомним преимущества для детей рабочих и колхозников при поступлении в ведущие вузы. Не всё это работало хорошо, в 1970–1980-е годы было много формализма и кумовства. Но в целом у людей было ощущение единого, не разорванного общества. Можно не воспроизводить старое, но для рыночной экономики уже придуманы аналогичные меры.
Посмотрите, как работают продвинутые школы в других странах — например, в некоторых штатах США. Там элитная школа четверть или треть мест отдает афроамериканцам, испаноязычным и выходцам из малообразованных семей. Хочешь отдать ребенка в такую школу, даже платную, — заплати за него и еще половину этого отдай за талантливого ребенка, семья которого не может за него заплатить. Да, есть высокий конкурс среди таких детей, но общество имеет механизм, сдерживающий социальный раскол.
У нас такого нет. Мы старательно делаем вид, что у нас вообще ничего такого нет, но расслоение идет. Я понимаю, что оно не может не идти. И я за то, чтобы сохранялись и развивались спецшколы, но нужно обеспечить в них каналы социального перемешивания. Тогда я двумя руками буду голосовать за них.
Второй вопрос — насколько такого рода школам требуется повышенное бюджетное финансирование. На мой взгляд, не требуется.
Наоборот — в первую очередь нужны специальные гранты школам, которые работают в сложной среде, где у большинства родителей нет ни достаточных доходов, ни образования для того, чтобы инвестировать в детей. Нужно выявлять школы с устойчиво слабыми результатами, из которых в вузы поступает меньше половины выпускников, при необходимости менять руководство, добавлять ставки методистов и воспитателей, на индивидуальную работу, потому что там собраны дети, которые нуждаются в помощи.
Надо обеспечить легальную возможность привлечения родительских средств — или в виде целевых муниципальных сборов, или в виде добровольных взносов в фонд развития школы. Сегодня платить серьезные деньги за улучшение образования для своего ребенка готово уже больше половины родителей. Это может удвоить школьные бюджеты — да, только в крупных городах, но у нас и сегодня нет спецшкол в сельской местности или в небольших городках с плохой экономикой.
Но и это не обязательно. Для повышения качества школа должна быть крупной. Как только мы укрупняем школу, то сразу снижаем условно-постоянные расходы и получаем возможность нанимать лучших учителей. Но главное — если у вас не 60, а 200–500 человек в параллели, вы можете построить целый ряд специализированных направлений, отвечающих интересам отдельных групп школьников. Самые сильные школы Москвы работают на стандартном нормативном финансировании, и практически все они — школы с большим приемом.
Не опасно ли сливать слабые школы с сильными? Тут всё зависит от пропорции. В сильную школу можно вливать слабую в соотношении 3:1. Один к одному — это плохо. Потому что в итоге слабая школа не станет сильной, а сильная ослабеет. Мы должны подключать слабых к сильным в такой пропорции, чтобы у сильных остались силы преобразовать слабых. Размывать это так, что у сильных не остается сил ни на что, нельзя.
Автор — ректор НИУ «Высшая школа экономики»
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
