Ректор ВШЭ: «Бумажный учебник до 2025 года не доживет»
В ближайшее время среднюю школу ждет большая реформа — об этом заявила министр образования Ольга Васильева. О том, каким должно быть образовательное пространство, почему надо вкладывать деньги в слабые школы, что изменит введение ЕГЭ для учащихся техникумов и как появление психологов в школе повлияет на рост ВВП, «Известиям» рассказал ректор Высшей школы экономики Ярослав Кузьминов.
— Недавно глава Минобрнауки Ольга Васильева объявила о начале масштабной реформы средней школы. Суть ее — в передаче школ из муниципалитетов в регионы и создании общего образовательного пространства. К чему это может привести?
— Единое образовательное пространство формируется не административным подчинением, а образовательными стандартами, горизонтальными связями между школами и учителями и тем нормативным финансированием, которое приходит в школу. Я бы говорил в первую очередь о наведении порядка в прямом нормативном финансировании школ из бюджетов субъектов Федерации. Наш анализ показывает, что пока многие регионы не очень хорошо с этим справляются.
Что касается административного подчинения школ регионам, то, я думаю, такой шаг был бы неудачным. Потому что, как всегда, денег у государства не хватает, а муниципалитеты потеряют стимулы привлекать в переставшие быть своими школы дополнительные средства. Напомню, сегодня это всё содержание школ, ремонт, экскурсии и учебные практики, частично — приобретение мебели, библиотек и оборудования. В ближайшие 10 лет государство не сможет дать школе больше чем 2% ВВП, которые сейчас идут туда. А вот в том, что наши граждане смогут собирать деньги на уровне городов, поселений, чтобы дофинансировать школу, я практически уверен.
— Почему?
— За последние годы в разы выросла доля граждан, которые готовы финансировать улучшение образования детей. Причем не только собственных, но и «соседских». В декабре 2016 года мы проводили широкое социологическое обследование населения, которое показало огромный сдвиг в настроениях. Сегодня 41% граждан готовы платить от 5 до 15% дохода, чтобы их дети получили лучшее образование. Это огромные деньги, примерно столько же платят американцы. Мы пока не задействовали этот инструмент.
При этом около четверти россиян готовы платить за повышение качества работы школ дополнительно 2% от своего дохода в виде местных налогов, при условии, что они смогут контролировать целевое использование этих средств. Как видите, у нас есть серьезный потенциал на местах, мы не должны забывать, что мы не просто имеем право, а обязаны его задействовать, потому что школа серьезно недофинансирована. Почти не финансируется переподготовка учителей, экскурсии, внеклассная деятельность, очень плохо финансируется переоборудование, пополнение библиотек. Но главное — школы не получают ресурсов на разнообразие. Ресурсов, которые обеспечивали бы выбор предметов, с одной стороны, и индивидуальный подход к ученикам — с другой.
— Какая реформа нужна средней школе?
— Школе нужна не реформа «как нынешнюю школу сделать лучше», а подготовка к изменениям, которые произойдут помимо школы. Наша общеобразовательная школа стоит перед вызовом — новыми технологиями, которые в ближайшее время взорвут сложившиеся методики обучения. Искусственный интеллект будет доступен каждому ребенку, в виде «облачных» сервисов. До этого автоматы выполняли рутинные действия, а искусственный интеллект решает задачи рутинного выбора. Где больше всего рутинных задач? В школе. Это значит, что школа, построенная на задачниках, решениях с заранее известным ответом, рухнет. Потому что учитель не сможет понять, решил ли Петя такую задачу сам или за него ее решила специальная программа. Основанная на опыте прошлого века методика образования пойдет под откос.
— И что делать?
— Обучать новое поколение учителей, давать действующим учителям новые компетенции, внедрять групповые формы работы, переходить к проектному обучению. В проектном обучении ребенок увлечен, он решает свою, а не внешнюю задачу. Ведь автоматы не вытеснят нашу цивилизацию. Автоматы выполнят действия, которые нам скучны, а то, что нас интересует, мы будем делать по-прежнему — руками или головой. В школе ребенка удержит не принуждение, а интерес, ощущение полезности знаний.
Это значит, что учитель через десять лет будет на порядок больше воспитателем, чем сейчас. Здесь мы с министром образования сходимся: у нас дефицит учителя как воспитателя. Учитель должен воспитывать интерес к знаниям, умение выбирать задачи и ресурсы. Он должен поддерживать и тех, кому трудно, и тех, кто двигается успешно. Это сложно, потребует помощников, в том числе — из наиболее успевающих школьников.
У ребенка должна быть возможность получить персональную поддержку: дополнительные занятия по предмету, помощь тьютора, психолога, дефектолога. Нужны проектные коллективные формы работы, самоуправление учеников, волонтерство, активная социализация, воспитание солидарности. Обязательно должна быть поддержка тех, кто слабее тебя.
— Новая школа потребует и изменения федеральных государственных образовательных стандартов (ФГОСов)?
— Со ФГОСами есть две проблемы. Во-первых, во ФГОСах сегодня практически нет содержания образования, есть только очень общее описание результатов. Я согласен с критиками ФГОСов: ядро знания должно наследоваться, мы должны его сохранять. Но лучше всего описывать это ядро через конкретные результаты — какие культурные и содержательные коды и аналитические навыки мы хотим передать через предмет каждому школьнику. Для решения этой задачи не нужен единый учебник. Что это такое, я не понимаю. Сама постановка вопроса о едином учебнике звучит как анахронизм в эпоху немедленного открытого доступа к бесконечной библиотеке и для учителя, и для ученика. Но если речь идет об общем ядре содержания, я эту идею поддерживаю — мы так далеко разъехались по ряду дисциплин, что иногда ребенок не может перейти из школы в школу.
Во-вторых, надо во ФГОСах отразить и воспитательные задачи — сделать более конкретными требования к образовательному опыту школьников, предусмотрев участие в предметных проектах, в позитивной социальной деятельности.
— Вы не раз говорили, что через несколько лет не останется бумажных учебников.
— Бумажный учебник, на мой взгляд, поживет еще несколько лет, но до 2025 года не доживет точно. Люди будут продолжать писать и читать, в том числе на бумаге, она останется просто как часть традиции, но электронный учебник дает на порядок больше возможностей для конкретного человека. Современные технологии уже способны угадать, что ребенок осваивает лучше, а что хуже.
— Единый учебник должен быть рассчитан на среднего ученика? Но что в таком случае делать сильным ученикам? Им по каким пособиям учиться?
— Средний ученик — категория, характеризующая школу индустриального периода, но у нас такая школа задержалась, к сожалению. Средние ученики — это 60% класса. Есть люди, которые опережают программу, есть, которые не успевают, и есть люди, у которых абсолютно другой тип мышления. Типичный пример: часть людей воспринимает математику как символы, часть — как образы. Для первых ключ к освоению — алгебра, для вторых — геометрия.
Индустриальный подход — это когда ты ориентируешься на большинство класса. Он экономит усилия учителей (а учитель сейчас перегружен). Но применяя его и не обеспечивая индивидуализацию, психологическую поддержку детям, мы в результате теряем до четверти выпускников.
— В каком смысле?
— По результатам международных исследований, 28% выходящих из нашей школы людей не осваивают на уровне функционального применения как минимум одну из трех ключевых областей, например математику или естествознание. В этой ситуации заложена высокая вероятность оказаться неуспешными в дальнейшей жизни. Это примерно соответствует той доле населения, которая не вносит позитивного вклада в ВВП, очень мало зарабатывает — меньше, чем общество на этих людей тратит. Общество тратит на социальную помощь, на пособия по безработице, на содержание полиции и тюрем. Грубо говоря, наша экономика каждый год теряет практически четверть потенциального человеческого капитала.
Ориентация школы на основную группу учащихся, когда талантами и людьми с другим типом мышления мало кто занимается, а отстающих просто отбрасывают, — очень плохая черта. Я не люблю говорить про это с позиций экономиста, потому что занимаюсь образованием, и для образования каждый будущий неуспех человека — это трагедия. Но даже с обезличенной точки зрения, которая рассматривает человека как экономический ресурс, мы недополучаем 20% ВВП, пятую часть своего потенциального национального богатства.
Это не уникальная ситуация для России и других постсоветских государств. Такое же положение, как у нас, в Бразилии, Индии, Китае, Мексике, условно — в странах БРИКС. Но все такие страны, кроме России, трудоизбыточны. Они могут «оставлять за бортом» неуспешных — в фавелах, в огромном аграрном секторе, и это не скажется на их темпах роста. Наша же экономика испытывает дефицит трудовых ресурсов, у нас низкая безработица. Для нашей экономики каждый гражданин — не лишний.
— Как преодолеть неуспешность школьников?
— Любой психолог вам скажет, что неуспех, неспособность усваивать программу — не генетическое явление. Генетика ответственна за 5% случаев. В половине остальных случаев отсутствовала педагогическая и психологическая помощь родителям маленького ребенка.
Система психологической помощи молодым семьям есть во многих европейских странах. Мы подсчитали ее стоимость для национальной экономики России: 300 млрд рублей в год, меньше 0,5% ВВП. Она дорогая, но ее внедрение того стоит. Это сократит в два раза количество неуспешных детей в детском саду. А если добавить к этому индивидуализацию образования и психологическую помощь в школе, то эти три компонента могут спасти 20% из 25% неуспешных людей.
Нужно увеличить финансирование школ, в которых самые плохие результаты и из которых в вузы поступает меньше половины выпускников, менять руководство, давать специальные гранты на преобразования, потому что там собраны дети, которые нуждаются в помощи.
— Сколько это будет стоить?
— По нашим подсчетам, на всё это — систему поддержки семей, возвращение в школу психологов, воспитателей, тьюторов — нужно около 1% ВВП. Часто идея индивидуальных траекторий обучения воспринимается как некая прихоть, либеральное баловство. Но можно просто посчитать результаты отсутствия этой системы. В Финляндии, где всё это есть, лишь 5–7% неуспеха. Такой подход имеет чисто экономическое содержание.
— Как, кстати, финны добились лучших в мире показателей PISA (тест, оценивающий грамотность школьников и умение применять знания на практике)?
— В том-то и дело, что больше трети финских школьников получает индивидуальную помощь.
— Можно ли говорить о серьезном кризисе высшего образования в России?
— Нет, кризиса я не вижу. Наша высшая школа развивается очень быстро и очень неровно. Почти все выпускники общеобразовательной школы идут в вуз. Половина учащихся после 9-го класса идет в техникумы, 84% после техникума идут постепенно в вуз. Чаще всего — на заочные программы. Высшее образование стало социальным императивом, вот что интересно.
— По данным исследования ВШЭ, среди безработных в возрасте до 24 лет, 28% — люди с высшим образованием. Чем это объяснить?
— 28% — это меньше, чем доля людей с высшим образованием в экономике. Люди с высшим образованием до сих пор имеют больше шансов на трудоустройство, даже при том, что у половины это только диплом, а не профессиональные компетенции. У них в полтора раза меньше риск оказаться на улице, чем у людей со средним техническим образованием, и в три раза меньше, чем у людей без образования. Цифрами нужно оперировать в сравнении.
У человека с высшим образованием на порядок больше шансов на хорошее трудоустройство, чем у человека после техникума, иначе после техникума не шли бы сразу в вуз. Туда идут не за профессией, а за социальным статусом.
Но сейчас обсуждается введение обязательного ЕГЭ по общеобразовательным предметам при выпуске из техникума. И я думаю, что доля тех, кто пойдет получать среднее специальное образование, уменьшится до 20–22%. Это люди, которые действительно хотят работать руками.
— Многие руководители предприятий говорят о нехватке инженерных кадров. Люди не идут на эти специальности или подготовка недотягивает?
— В этом году наконец произошел перелом. Мы это видим у себя, в ВШЭ на инженерные направления конкурс вырос в 2–5 раз, сравнялся с конкурсом на экономистов и опередил конкурс на юристов и гуманитариев. Так что скоро жалобы работодателей поменяются. Но если относиться к этому серьезно, то начинать надо в школе — с качественного курса технологий, с повышения качества подготовки по физике и информатике.
— Какие специальности будут наиболее востребованы через десять лет?
— В мире никто этого не знает. Быстрое обновление технологий накладывается на тенденцию, которую мы уже упомянули, — развитие искусственного интеллекта. А это означает уход ряда профессий с рынка труда. Уже ушли диспетчеры, уходят бухгалтеры. Если Илону Маску будет сопутствовать успех, уйдут водители. А это самая массовая профессия на нашем рынке труда. Я думаю, что уйдут юристы-консультанты, которые дают рутинные советы, охранники, уйдет больше половины нынешних чиновников. Встроенный контроль будет дешевле и гораздо точнее.
Можно сделать предположение, что именно будет расти. Человек давным-давно не переплетает книги вручную, но во Франции и США есть школы, которые учат искусству переплета. Возрождается работа руками, которую человек воспринимает как искусство. Он делает это не ради заработка, а потому что ему это интересно. Но ему платят деньги, если он становится признанным мастером. Я считаю, что будут востребованы работа руками и сервисы, потому что есть еще одна тенденция — резкий рост доходов населения.
Сфера услуг становится всё более и более прихотливой, индивидуализированной. Люди будут перемещаться туда из сферы массового материального производства, где их заменят автоматы, выполняющие рутинные процессы. Работа будет в огромной степени связана с творчеством. Через 20 лет у большинства населения развитых стран сотрется грань между работой и отдыхом. У меня она давно стерлась. Мне интереснее общаться с вами, чем читать книгу, лежа на диване. Хотя и читать интересно. Для меня непонятно, что такое отдых.
— Это нормальное явление, когда стирается грань между работой и жизнью?
— Вот вы журналист. Когда вы сидите в театре, вы не просто получаете удовольствие, а эмоционально пополняетесь, можете что-то придумать, сидя в театре, а потом запишете. Что это как не работа?
В этом отношении мир будущего — мир интеллигенции, но ключевой риск — отставание готовности человека быть кому-то полезным. Это крупнейший вызов, над которым размышляют психологи, социологи и экономисты во многих странах. Если это высвобождение будет быстрым, группе людей останется работать четыре часа в день, а для заполнения остального времени они недостаточно культурны. Это приведет к депрессиям, социальному напряжению. Этот вызов не слабее миграционной проблемы.
— Проблема «лишнего человека»?
— Это не «лишний человек» XIX века, а куда менее привлекательная персона. «Лишний человек-2» как массовое явление нам совершенно точно угрожает. Мы, наверное, будем ему сочувствовать, но не будем понимать, потому что он сильно отстал от нас.
Главное, нам надо представлять себе совершенно другое общество, работа в котором будет в значительной степени основана на коммуникации. Люди инстинктивно это понимают: в последние годы сильно вырос спрос на прикладные гуманитарные направления. Это медиа, маркетинг, реклама и коммуникации, иностранные языки и культура, востоковедение.
— Рост технологий не снижает навыки коммуникации?
— Люди, вошедшие в интернет, развивают навыки, а не теряют. У них резко увеличивается круг общения. Раньше круг общения был в среднем 10–15 человек, сейчас 150–200. Если ребенок сидит в телефоне, 2/3 времени он общается. Разница между общением в песочнице и в телефоне только в более широком круге агентов, из которых ребенок выбрал того, с кем ему интереснее. Я не вижу в этом ничего страшного.
Почитайте, что писали о телефоне в XIX веке: люди перестанут общаться, наносить визиты друг другу.
— В каких дисциплинах мы традиционно сильны, а где «плаваем»?
— Мы сильны в математике и физике, очень быстро стали конкурентоспособны в социальных науках. Скоро будут прорывы российских ученых в социальных и экономических науках, потому что профессионализм лучших из них такой же, как у ученых на Западе, но наши непосредственно наблюдают качественные изменения и их эффекты, сильнее включены в социальные процессы по сравнению с западными коллегами. Это можно сказать не только о России, но об Индии, Бразилии, о многих быстро растущих странах.
Мы сильны примерно в трети инженерных направлений, в первую очередь связанных с ядерными исследованиями, с вооружениями, с робототехникой, оптикой. Но у нас отставание в массовом инжиниринге, потому что изменилась модель мышления инженера. Он больше не чертит ничего на доске, а берет модели из огромной библиотеки моделей и комбинирует. Мы отрезаны от этих баз и даже вообще не умеем работать с ними.
У нас страшное отставание в биологических науках и всем, что они тащат за собой: в медицине, фармацевтике, экологии.
— Минобразования собирается к 2020 году создать единый портал онлайн-курсов. Он будет дополнять традиционное высшее образование или может стать самостоятельным?
— Это та же библиотека или книжный магазин. Ты можешь и сам выбирать, и тебе могут предписывать, давать что-то как обязательную литературу. Эта библиотека будет вытеснять плохого педагога — и это хорошо. Уже сейчас открытые курсы начали в региональных вузах давить на слабых преподавателей, потому что студентам хочется получать лучшие знания.
Думаю, что в ближайшие 10 лет произойдет серия локальных революций: вузы поймут, что им выгоднее оставить преподавателей, которые реально собирают аудиторию или ведущих ученых по этому предмету, а большинство курсов заместить онлайном. Хочешь — бери гарвардский курс, хочешь — СПбГУ, но принеси сертификат ведущего университета. Какую-то часть обучения ты покупаешь в другом вузе — это нормально. Это огромная экономия для вуза-реципиента. Шанс, наконец, собрать деньги на несколько собственных научных школ, если перестать тратить ресурсы вуза на бесплодных преподавателей. На новом витке мы вернемся к модели гумбольдтовского университета, где преподавали только ученые. Преподаватель, который просто читает по чужому учебнику, больше не будет нужен.
