«Балет — искусство, способное преодолеть разногласия, антагонизм, отчуждение»
16 июля на Исторической сцене Большого театра открываются гастроли Санкт-Петербургского академического театра балета Бориса Эйфмана. Народный артист ответил на вопросы корреспондента «Известий».
— Борис Яковлевич, спектакли, которые будут показаны в Москве, вы назвали квинтэссенцией своих художественных поисков в области балетного психологического театра. Что вы вкладываете в это определение?
— Мы начинаем с «Русского Гамлета», потом представим спектакли «Евгений Онегин», «Роден, ее вечный идол», «По ту сторону греха», «Up & Down» и «Анна Каренина». Это абсолютно разные постановки — по пластике, атмосфере, времени действия, но это работы одного хореографа и одного театра.
Я не могу сказать, что их автора вы узнаете по трем движениям, как по трем нотам узнают музыку Бетховена или Шостаковича. Но при всем разнообразии мы сохраняем нашу художественную идентичность, создавая востребованный в мире репертуар русского психологического театра балета.
— «Русский Гамлет», который будет представлен в рамках фестиваля «Черешневый лес», — спектакль знаковый не только для вашего театра, но и для Большого, для труппы которого вы поставили его в 2000 году. С какими чувствами вспоминаете это время?
— Труппа Большого в те времена была не в лучшей моральной и профессиональной форме. Поначалу артисты просто не принимали меня, не хотели работать. Я полтора месяца практически не выходил из балетного зала, внушая людям, что служение искусству — высокая миссия, которая должна доставлять особую радость. В последние недели перед премьерой мне это удалось.
Времени довести исполнение до необходимого уровня уже не хватало, и всё равно я уезжал, вспоминая горящие глаза артистов. Тот период был трудным, но я бесконечно благодарен Владимиру Викторовичу Васильеву (директор Большого театра в 1995–2000 годах), который пригласил меня на эту постановку.
— Если нынешний директор ГАБТа Владимир Урин предложит вам поставить балет, вы согласитесь?
— Большой театр сегодня обладает уникальными артистами, с которыми был бы счастлив сотрудничать каждый хореограф. Творческая работа в Большом — пик в карьере любого художника. Я бы с радостью поставил здесь спектакль, но уехать в Москву на долгий период мне стало намного сложнее. Я ответственен за Академию танца и строительство при ней Детского театра танца, за свою труппу, которая должна постоянно гастролировать и выпускать премьеры…
— С каким настроением сейчас выходите на сцену Большого?
— Возможность провести на Исторической сцене Большого в год 40-летия нашего театра двухнедельные гастроли — воистину царский подарок. Владимир Георгиевич Урин очень хорошо знает психологию артиста. Он — человек театральный, творческий. И приглашение выступить на главной сцене страны, которое мы получили от него, — не чиновничий жест, а подарок коллегам. Низкий ему поклон и сердечная благодарность. Надеюсь, мы достойно проведем все спектакли.
— Вы недавно вернулись из США и Канады, где с большим успехом прошли гастроли театра. Один из театральных порталов назвали вас «балетным Дональдом Трампом». Как вы относитесь к этому сравнению?
— Статья начиналась с утверждения «Борис Эйфман — Дональд Трамп в балете». Это всех насторожило. Однако заканчивалась она словами о том, что меня можно любить или ненавидеть, но я, как и Дональд Трамп, — победитель. Отношусь к такой метафоре, безусловно, позитивно. Все-таки Трамп — действующий президент Америки.
В то же время любую критику — как позитивную, так и негативную — я уже давно воспринимаю с некоторой иронией. Для меня существуют три критика. Первый — я сам, второй — мой зритель, а третий, главный, — тот, кто ниспослал мне дар хореографа. За его достойную реализацию я в ответе перед Всевышним. Всё остальное — суета сует.
— В Америке вы показывали два спектакля — «Красная Жизель» о балерине Ольге Спесивцевой и «Чайковский. PRO et CONTRA» о великом композиторе. Чем обусловлен выбор?
— В 1998 году наш театр впервые приехал в Нью-Йорк именно с «Красной Жизелью», а также с балетом «Чайковский», выпущенным еще в 1993-м. После первого же спектакля — это была «Красная Жизель» — критик «Нью-Йорк Таймс» Анна Киссельгофф написала: «Балетный мир, находящийся в поиске главного хореографа, может прекратить поиск. Он найден, и это — Борис Эйфман». Данное высказывание шокировало и моих недругов, и друзей. На протяжении следующих 20 лет я делал всё возможное, чтобы доказать правоту Киссельгофф.
Балет не спорт, здесь нельзя определить, кто первый, кто второй. Но грандиозный успех нашего искусства не случаен. Это не популярность среди балетоманов, а признание мировой аудитории. Глубокий психоанализ личности, выраженный языком тела, серьезная драматургия, современный танец, музыка, актерская игра, яркая сценография, свет — всё синтезировалось в нашем театре. Люди приходят к нам на спектакли за особой эмоциональной энергией.
— Изменилась ли реакция американской публики за эти годы?
— Благодаря сотрудничеству с Ardani Artists это был наш 14-й приезд в Америку за последние 19 лет. Наверное, ни один театр в мире не гастролирует в Штатах так часто и не имеет там такой популярности. Успех был ошеломляющий. Мы дали 27 спектаклей в Канаде и Америке, выступали в огромных залах. После каждого представления — нескончаемые аплодисменты, крики «Браво, русские!».
В последние годы, когда приезжаешь в США, невольно думаешь о возможных последствиях политических проблем между нашими странами. Но всё оказывается с точностью до наоборот. Мы чувствуем, что востребованы, видим подтверждение силы и значимости искусства танца. Балет сближает представителей разных культур, религий и политических убеждений.
— Закончился очередной год в вашей Академии танца. Радуют ученики?
— Многое радует и многое беспокоит. Радует, что задуманное мною работает: мы принимаем детей с семи лет, и к началу занятий классикой — в 9–10 лет — они уже по-настоящему влюблены в балет и хотят состояться в этом искусстве.
Есть и проблемы, в первую очередь кадровые. Сегодня практически некому преподавать. Выдающихся педагогов раз-два и обчелся, педагогов крепкого среднего уровня — мало, а все остальные просто не имеют права работать с детьми.
— Некому преподавать в балетном городе Петербурге?
— В этом-то вся трагедия. Нет педагогов, хореографов, артистов балета в том количестве и качестве, которые необходимы для нашей страны. А потребность в них колоссальная. Сегодня все российские театры, кроме разве что Большого, испытывают кадровый дефицит. Это очень серьезная проблема. Ведь балет в России — больше, чем балет.
— Что это такое — балет в России?
— Я не раз размышлял о том, почему балетное искусство во второй половине XIX века, когда прима-балерина получала жалованье на уровне министра, приобрело у нас такую популярность и стало привилегированным. Возможно, кто-то проницательный осознал, что публика, собирающаяся на спектаклях в зале императорского театра, представляет собой модель всего российского общества.
В партере сидит аристократия, чуть повыше в бельэтаже — приближенные к монаршей семье особы, в царской ложе — император. Выше на ярусах расположились мещане и разночинцы. Балет объединял эту общественную вертикаль эмоциональным порывом, красотой.
Примечательно, что члены царской семьи часто отмечали различные праздники на Театральной улице, где находилась балетная школа, пили чай с ее воспитанниками, знали поименно чуть ли не всех выпускников, не говоря уже о звездах. И не только потому, что были балетоманами.
Думаю, интуитивно они понимали: это искусство несет в себе интегрирующее начало. Кстати, оно успешно проявило себя в период «холодной войны», когда советские танцовщики растапливали лед сердец заокеанских зрителей. И сегодня магия балета может использоваться еще более эффективно для преодоления разногласий, антагонизма, отчуждения…
Балет нужен и старым, и малым. Он питает нас энергией. Я был хорошо знаком с недавно ушедшим Даниилом Александровичем Граниным. Когда у нас готовилась очередная премьера, я его с радостью приглашал. Даниил Александрович жил в Комарово, за городом, и после спектакля я спрашивал: «Вам, наверное, было тяжело добираться в театр?». А Гранин отвечал: «Борис Яковлевич, ваш балет продлевает мне жизнь».
— Вы были в числе тех, кто проводил писателя Даниила Гранина в последний путь…
— Это действительно невосполнимая утрата, но духовный потенциал Даниила Александровича будет питать еще многие и многие поколения. Ушел Лихачев, ушел Гранин. Уходит поколение той России, и мы должны думать, как нам способствовать появлению новых талантов и ярких личностей, как помочь им реализовать себя. Но главное, чтобы с уходом «последних из могикан» мы не потеряли базовые ценности нашей идентичности, нашей бесшабашной, непредсказуемой, но пронзительно тонкой, трепетной и доброй души.
