"Россия - как художник, не продавший ни одной картины" | Статьи

Результаты президентских выборов и продолжающееся формирование "технического" правительства обсуждает известный экономист, директор <A href="http://www.inme.ru/" style="COLOR: blue" target="_blank">Института национальной модели экономики</A> - один из самых ярких московских интеллектуалов Виталий НАЙШУЛЬ. - Как только накануне президентских выборов был назначен премьер и утверждены министры, все сразу заговорили о "техническом" правительстве. Эта характеристика, по-вашему, верна? - Интереснее не это определение, а сопровождающее его удивление. В нем чувствуется разочарование: ждали не "технического" премьера. - А какого? - Наверное, политического. - В этом смысле Касьянов был… - Более политической фигурой. И Черномырдин. И Гайдар. Фрадков - первый по-настоящему "технический" премьер. Кого-то это радует: порядок наведет, аппарат сократит... - Народ всегда мечтает, чтобы бюрократию прижали. - Да, есть такой политический месседж "укротить бюрократию". Но все-таки для обычного человека вопрос "сколько министерств должно быть в правительстве?" звучит примерно как "сколько подшипников должно быть в автомобиле?" Да сколько надо, столько и ставьте. На политическом языке в нашей стране ничего не выражается - А что же с политикой?</> - Она ныне сосредоточена в одном лице - президенте. На декабрьских выборах народ уже сделал Думу "техническим" инструментом принятия законов при президенте. Еще раньше Путин произвел деполитизацию магнатов. До этого - губернаторов на федеральном уровне. - И что, теперь никаких политических баталий? - От прежних баталий народ устал. Первый президент жаловался, что ему мешают (коммунисты, депутаты и пр.). Как хозяин дома, которому мешает плохой электрик, потом плохой водопроводчик. Вот народ и сказал нынешнему президенту: да возьми ты нормальных электриков и наведи порядок, в конце концов! - Чем вы объясните такую высокую явку и процент голосов, отданных президенту, идущему на выборы почти без альтернативы? - Она естественна. На самом деле по-русски выборы включают два этапа: собственно выбор и избрание, легитимизацию (об этом вы можете прочесть у Даля). На нынешних президентских выборах предпочтения народа были ясны заранее, поэтому люди приходили не отбирать, а избирать. Да и по-английски выборы - election, избрание, а не selection - отбор, выбор. А "демократическая общественность", которая не особенно чтит Путина, цепляется за слово "выборы", не понимая его значение ни по-русски, ни по-западному, что вообще типично. Получается, что, если у Путина нет реального соперника, он должен его откуда-то достать, чтобы был настоящий боксерский поединок. А иначе нечестно, недемократично. И много говорят об административном ресурсе, хотя очевидно, что Путин победил бы и с ним, и без него. - С проигрышем правых сил страна потеряла последнюю надежду на политическую оппозицию? - Проценты, набранные СПС и "Яблоком", - это смешные цифры, в демократических странах никто не обратил бы внимания на такие партии. А мы схватились за сердце, потому что потеряли свой последний ...политический язык. Это был, конечно, западный, калькированный язык, но именно на нем написана наша Конституция, и только на нем можно произнести какие-то слова о нашем государственном устройстве. Как только его носители, европеизаторы, сошли с политической сцены, оказалось - нам не о чем говорить. - Сплошная техничность… - Нет, полная немота. Обратите внимание, что президент ни с кем не вступал в предвыборную полемику, и его партия "Единая Россия" - тоже. Добавлю, что оба демократических президента за 12 лет ни разу не говорили народу (а не номенклатурным собраниям) о положении в стране и о том, что они собираются делать! При этом они, конечно, находятся в общении со страной -- но это не полноценная речевая коммуникация. Можно сказать, что президент и страна общаются друг с другом, как деревенские парень и девушка с двумя классами образования. До "помню чудное мгновенье" тут бесконечно далеко. Дело в том, что высокого русского политического языка не существует. А поэтому, чем меньше кандидат говорит на современном уродливом политическом языке, тем лучше его электоральные результаты. Неудачи СПС и "Яблоко" это подтвердили. Президент перестал на нем разговаривать, народ никогда и не разговаривал. И только СМИ страшно растерялись, потому что другого языка у них не было и нет. - Как давно возникла эта проблема? - Послушайте цитату: "Положим, что русская поэзия достигла уже высокой степени образованности.., но ученость, политика и философия еще по-русски не изъяснялись; метафизического языка у нас вовсе не существует". Это сказано Пушкиным в 1825 году, и с тех пор положение не изменилось. От Сперанского до современных демократов - один и тот же калькированный язык. Двести потерянных лет! Лучше один плохой начальник, чем два хороших - И что, это естественно, когда единственная политическая фигура в стране - президент? - Для нашей страны - естественно. Вот две пословицы. Одна старая - из Даля: "Один Бог на небе, один царь на земле". А вот советская, госплановская: "Лучше один плохой начальник, чем два хороших". Последние 12 лет мы пытались чрезвычайно топорно копировать западную демократическую систему. В результате их система "сдержек и противовесов" почила в бозе и президент оказался в политически неограниченном пространстве. - Это неограниченное единовластие не опасно? - В русской политической культуре есть своя система "сдержек и противовесов", но ее не знают и ею мало пользуются. Вот, например, очень важная пословица из Даля - "Без правды боярской царь Бога прогневит". Это - основание российского парламентаризма. - Ого, так может, еще Ходорковского из тюрьмы выпустят? - Ну есть и другая пословица про бояр: "Царь строг и казнит бояр опалой". Вместе они определяют границы влияния бояр. Очень важно, что не "без боярина", а "без правды боярской". Нужно, чтобы за боярином была правда. Зато если за боярином есть правда, то, игнорируя ее, царь не просто совершает техническую ошибку, он Бога гневит! Кстати, и сама опала - очень полезный институт. Ведь опалой "казнят" не за вину, а за слишком большое влияние на государство, угрожающее его политической стабильности. В Древней Греции на эти случаи был остракизм, в современных США - антитрестовское законодательство, у нас - опала. На примере олигархов хорошо видно, сколько преимуществ дало бы использование собственной политической культуры: не надо искать нарушений налогового законодательства, опять же из опалы можно вернуть и т.д. - А мы эту "боярскую правду" сегодня хоть как-то собираем? - Всякий раз, когда президент встречается с влиятельными людьми, считайте, что работает Боярская дума. Ведь Боярская дума не учреждение, как многие думают, а процесс размышления бояр. Из нынешних государственных органов роль Боярской думы больше всего подходит Госсовету, где собираются губернаторы с большим практическим опытом. Но это все-таки не настоящая Боярская дума, та должна быть правильно организована. Очень важно, что у настоящей Боярской думы, хотя она и назначенная, есть мощная защита: игнорируя ее мнение или распуская Думу, царь должен объясняться со страной. - У меня современные "бояре" все-таки ассоциируются если не с магнатами, то с деловыми людьми. - Нет, бояре - это все-таки люди с государственным мышлением и независимым общенациональным авторитетом. Боярином может быть высокопоставленный чиновник, действующий или даже отставной, как Генри Киссинджер, без которого не обходились слушания по иностранным делам в конгрессе США. Среди бояр мог быть и такой человек, как академик Сахаров, и другие создатели оружия, может быть, академик Лихачев. А наша Государственная дума больше напоминает вече. Она хороша, когда надо принимать резолюции и показывать кулак. Из нее получился бы прекрасный всенародный митинг: "Осуждаем! требуем!" - и избирать туда надо было бы лучших говорунов специально для зажигательных речей. Все, о чем мы говорим на кухнях и в трамваях, можно вынести туда, и это будет праздник русского политического языка, такой всенародный представительный Гайд-парк. Через такую Думу-вече, Думу-митинг озвучивался бы пафос населения: что оно любит, чего не любит. А вот законы лучше писать назначенным "боярам". Мы живем в доме с трещинами в капитальных стенах - Можно ли говорить после выборов - Думы и президента - о возникновении каких-то институтов, которые будут находиться вне "административной системы" и влиять на нее? - Пока на федеральном уровне мнение народа репрезентирует только президент. Все остальные говорят от себя. Политический центр в стране один. Алексис Токвилль писал об американской демократии как о тирании большинства: и исполнительная, и законодательная, и судебная власть работает от воли народа. У нас сейчас ситуация похожая с той лишь разницей, что у них мнение народа представляют разные институты, а у нас один институт президентства. - А вы бы на месте президента тоже строили такую систему? - Я думаю, что на месте Путина любой политик строил бы такую систему. Это просто движение в сторону большей функциональности. Мы ведь купили чужую политическую игру и честно играли в нее с 1991-го по 1993-й, искренне веря, что все наши беды от того, что мы когда-то пошли "своим" дурацким путем - пока все не закончилось расстрелом парламента. И уже в ельцинской Конституции за внешне общедемократичными формами было спрятано усиление президентской позиции, ослабление парламента. А после 2000 года все тайное стало явным: вместо того чтобы покупать парламент, который мешает президенту, сделали парламент, который бы не мешал президенту. И это естественный процесс. А теперь бы я хотел вернуться к вопросу о том, что осталось вне административной системы. - Суд? Прокуратура? - Конечно. Суд, прокуратура, Центробанк имеют формальные признаки автономии, но это большого значения не имеет. - Разве тогда осталось что-то независимое? - Вот это самый интересный вопрос. Я бы ответил на него так: если политика президента олицетворяет все политические чаяния народа, то нет. А если не все, то да. - Ну а если все? - Тогда в ближайшие четыре года президент по мере сил и возможностей улучшит административную систему и обеспечит стабильность, которая сама по себе является мощным фактором экономического роста. Население продолжит адаптацию к рынку, а вся страна будет спокойно двигаться в избранном направлении. - Но все-таки есть ощущение, что этим не исчерпываются чаяния народа. - У меня тоже. Россия - великая держава. Не по территории, военной или экономической мощи, а по самоощущению. Так можно чувствовать себя художником, не продав ни одной картины. Но, конечно, мы хотим, чтобы жизнь подтверждала это. А сейчас величие России не подтверждается ничем. Мы живем в покосившемся доме с трещинами в капитальных стенах. Можно долго жить, замазывая эти трещины, но все равно это даст о себе знать. - Назовите нашу главную трещину. - Целых две: слабая общественная мораль и низкая государственная культура. Общественная мораль важнее, но поскольку тут шага не ступишь, кого-нибудь не обидев, скажу о государственной культуре. Ее надо не ремонтировать, а заново строить. Хороший показатель состояния дел в культуре - поток заимствований. Так вот, во всем, что касается государственной культуры, поток заимствований с давних времен направлен от Запада к нам. Причем заимствуем, как видим, неудачно. Мы давно уже должны были бы начать жить своим умом. А у нас так и не возникли собственные государственные идеи. - Кто же их должен продуцировать? - Их должна продуцировать высокая русская государственная культура. Если ее не будет, мы будем обречены на второсортные государственные решения. - Что такое высокая государственная культура? Другие политики? Другие чиновники? - Вот пример. В 1992 году перед нашими реформаторами выступал Серхио де ла Кватро, директор ЦБ и министр финансов в правительстве Пиночета. Он сказал, что единственное, что они скопировали в ходе реформ, была американская банковская система, и добавил: "Это было худшее, что мы сделали". Если бы это замечание сделал кто-то из россиян, его бы освистали. А тут пауза... и сдавленный голос: "Что же вы тогда посоветуете?" И ответ: "Мне больше всего нравится исламская банковская система". В таких масштабах в России никто не мыслит, такого диапазона принимаемых решений нет и быть не может. А вот в Чили экономические реформы не имели мировых аналогов, а теперь тиражируются по всему миру. Кстати, наша накопительная пенсионная система родом оттуда. Приглашать не лауреатов, а их племянников - Так что, приглашать Серхио де ла Кватро на должность Михаила Фрадкова? Или создавать какое-то клубное пространство, где такие слова и мысли можно услышать? - Ни то и ни другое. Нужна долгая и кропотливая работа. Как "сделать атомную бомбу" - это же было недешевое дело! Во-первых, нужно собрать и систематизировать собственные русские общественные и государственные образцы всех эпох, сохранившиеся в текстах культуры. Во-вторых, на их основе построить высокий русский политический язык. На этом языке мы наконец-то сможем узнавать, что происходит в нашей стране и окружающем мире. В-третьих, нужно заимствовать высокую зарубежную государственную культуру. В-четвертых, создать в обществоведении собственные научные школы мирового класса. И тогда их идеи послужат основой для создания общественных институтов, подобающих великой державе. А пока мы страна со слабо развитой государственной культурой и должны ее заимствовать. - А разве мы не заимствуем? Разве наши молодые люди не учатся в западных университетах, а экономисты не ездят в Гарвард? - Мы заимствуем что ни попадя. Не высокую западную культуру, а современное западное мышление. Заимствовать высокую культуру надо по-другому. Петр I в свое время пригласил в Россию жить и работать великого математика Бернулли. Тот, будучи в летах, предложил вместо себя талантливого племянника - Леонарда Эйлера, впоследствии одного из самых выдающихся математиков всех времен и народов. Он приехал и жил в России 18 лет. Так возникла великая русская математическая школа. - Может, нам Милтона Фридмана позвать? - Я бы все-таки звал не лауреатов нобелевских премий - они уже сделали свое дело, а их талантливых учеников - ведь надо решать новые задачи. Нам важно, чтобы они у нас "поставили" государственную мысль и воспитали бы учеников, которые бы думали в диапазоне Серхио де ла Кватро. - Это, наверное, очень дорого - пригласить к нам Эрнандо де Сото на 10 лет? - На самом деле это не так дорого в смысле денег. Я разговаривал с американскими коллегами. Ученых интересуют научная деятельность, интересные задачи, дискуссии, зарплата такая же, как в Америке, ну и чтобы жена могла ходить в театр. Это по деньгам недорого, это дорого по общественному вниманию, которое им надо уделить. Это должно быть очень напряженное заимствование, а не командировки фланирующих граждан. В прежние времена у руководителей таких проектов был прямой телефон к Сталину. Раньше мир конкурировал в военной области: армиями и их вооружениями. Теперь мир конкурирует в экономике: людьми и их институтами. Когда создают новое оружие, оно должно быть лучше, чем у противников. И мы должны отстраивать институты, которые были бы лучше, чем у наших экономических противников. Возьмем самое слабое звено в нашей государственной системе - суд, а это один из главных институтов рыночной экономики. Значит, наша задача не в том, чтобы провести судебную реформу, а в том, чтобы создать судебную систему лучшую, чем в Англии и США! -Вы два раза лично встречались с президентом Путиным. О чем вы с ним говорили? - О необходимости изучения государственных образцов. - Сколько времени длились встречи? - По полчаса. - Мало. - Не так уж мало. - И что он вам говорил? - В первый раз одобрил идею. Во второй раз сказал: "До скорой встречи".