«Пришел в военкомат и сказал: заберите меня в армию»
На экраны 31 октября выходит спортивная драма «Федя. Народный футболист» — о звезде московского «Спартака» Федоре Черенкове. Главную роль в картине сыграл молодой актер Станислав Румянцев. О том, что ему сказала дочь легенды советского и российского спорта, увидев в кадре, а также о своем военном прошлом, отношениях с Равшаной Курковой и недавней свадьбе актер рассказал в эксклюзивном интервью «Известиям».
«Мы не играли в футбол — всё было отрепетировано, это балет»
— Роль Федора Черенкова — твоя первая главная. А что делал на кастинге? Финты?
— Мне написала кастинг-директор Юля Марина. Она меня приметила еще в театральном институте и звала на многие проекты. Сказала: «Стас, есть роль. Она твоя — иди и бери ее». Сложно найти героя, который будет органично смотреться и молодым, и постарше. Мне часто говорили: «Молодо выглядишь». Вот эта моя особенность как раз здесь и сыграла на руку — пригодилось то, что где-то мешало. То, что я занимался с детства футболом, сколько себя помню, тоже пригодилось. И личный опыт тоже: моей дочери четыре года. Я с ней очень близок, хотя не так много времени с ней провожу — в основном я воскресный папа. И это соотносилось с нашей историей. Федор Федорович очень любил свою дочь, но тоже не так часто с ней виделся, потому что всё время был на тренировках и играх. Все эти совпадения помогли мне соединиться с героем и попасть в видение режиссера на пробах.
Параллельно я работал в проекте «Этерна» актерским коучем. Снимали в Дагестане. И в этот момент меня вызвали на повторные пробы. Мы снимали день, уходящий в ночь, где-то в горах, никакое такси там не вызовешь. Закончилась смена в четыре утра. И вот вижу — «шестерка»: человек ехал в Дербент покупать клубнику. Я с ним автостопом в аэропорт Махачкалы, чтобы прилететь в Москву на повторные пробы. И 1 июня меня утвердили.
— Как отреагировал?
— Я поехал в сад «Эрмитаж». Там собираются артисты 1 июня — есть такая традиция. И я ходил и всем рассказывал, что меня утвердили, что будет главная роль, как я рад. Это мечта, к которой я шел 10 лет! А мне отвечали: «Подожди! Еще не началось! Еще же даже первого съемочного дня не было. Нельзя рассказывать!»
— Это суеверие такое?
— Ну да. Мол, можно сглазить. Я в это не верю. Это — выбор жить осторожно. А я не хочу жить осторожно. Сейчас случилось радостное событие и я буду радоваться. Если разутвердят — такое бывает — я расстроюсь. Но выбираю и радоваться, и грустить — это и есть жить! Я сказал, что как раз проверю свою теорию и развею суеверия.
— В фильме много игровых футбольных сцен. Многое из этого ты делал сам?
— У меня был дублер Роман Воробьев. Он играл в Премьер-лиге, даже в сборной России был. И мы использовали новейшую технологию дипфейк. Я, как человек, который занимался физическим театром, понимаю, что язык тела — определенный у каждого. Если большую часть своего времени я трачу на то, чтобы заниматься актерской профессией, он тратит его на то, чтобы заниматься футболом. И как бы долго я ни играл на любительском уровне, до Ромы мне далеко. Так что сложные футбольные моменты были на нем.
Задача была снять кино с невероятной точностью к футболу. Месяца три, наверное, ребята не выходили с поля, где учили схемы. Мы снимаем матч с «Андерлехтом», например — там пять схем. Люди досконально знали, откуда мяч перейдет, кто примет, сколько пробежит, кому отдаст. Мы не играли в футбол — всё было отрепетировано, это балет. Сложнейшая штука, колоссальная работа, которую проделали футболисты. Мы, артисты, тоже знали эти схемы и менялись. Дубль с артистами, дубль с футболистами, и так по очереди.
— А что без дублера делал?
— Во-первых, у меня была огромная подготовка по изменению структуры своего тела. Я шесть дней в неделю в зале крутил педали, бегал, раскачивал большие футбольные ноги, а верх — худел. Были моменты, которые надо было конкретно разучивать. Например, плассер — это удар таким образом, чтобы мяч вращался, его удобно принимать. Было две футбольные тренировки в день, и я еще отдельно договаривался с Ромой, моим дублером, он со мной занимался дополнительно — ставили «шашечки», бегали. Например, я знал, что мне надо будет бить пенальти в одной из сцен. Мы могли в день пятьсот ударов сделать. Тренировались и репетировали, чтобы выполнить задачу промахнуться рядом со штангой. А еще я забрал много каскадерской работы на себя. Почти все моменты, где меня сбивают, бьют по лицу, пинают, толкают, — это всё выполнял сам.
«Давайте сделаем это точнее — мне фанаты машину сожгут!»
— А конфликта интересов не было? Я имею в виду, ты за какую команду болеешь?
— Получилось так, что первое знакомство со «Спартаком» произошло в школе, потому что болели одноклассники, а второе — уже на съемках фильма. Настоящий болельщик — это человек, которого приводят на матч в детстве. Мне кажется, в этом секрет «Спартака», почему за команду болеют — это про семейные ценности. Папа привел тебя в детстве на матч. Ты болеешь, кричишь, хоть и не понимаешь что-то, но видишь единение людей, как они по-настоящему переживают, борются, как расстраиваются и радуются. И все эти эмоции рядом с тобой разделит близкий человек. Меня в детстве на матчи не водили, поэтому я считаю себя не фанатом, а другом «Спартака», но думаю, что настоящим болельщиком будет моя дочь (улыбается).
— Ты уже водил дочку на матчи?
— Да, в три года. Начались съемки фильма, и меня пригласили на матч как исполнителя роли Федора Черенкова. Режиссер сказал: «Давай посмотрим, принесешь ли ты удачу команде». Очень жесткий был матч, плотный. Но выиграли 3:2. Дочка не очень понимала, что все вокруг кричат, и кричала: «Москва три кота» Ну, что знала. Сейчас ей четыре. Она уже болеет за красно-белых и знает, что это — команда «Спартак».
— Я думаю, что люди футбола, его фанаты, очень трепетно относятся к теме. Не боишься их реакции, особенно учитывая, что играл реального человека?
— Чтобы быть артистом, надо научиться абстрагироваться от чужого мнения. Невозможно всем угодить. Это искусство, и оно субъективно. Да, есть сложность и ответственность, ведь я играю реального человека, которого многие очень любят. Мы с режиссером Николаем Акелькиным старались следить за каждой деталью, и когда нам казалось, что что-то идет не так, прическа, например, не та, шутили, что нас убьют, если мы так оставим. Он говорил: «Давайте сделаем это точнее — мне фанаты машину сожгут!» (смеется).
Дочка Федора Черенкова Настя (мы очень подружились) приезжала на съемки. Когда увидела меня в кадре, сказала: «Двигаешься как папа. Пластику узнаю, руки». Она очень довольна моей работой, а для меня это самый строгий критик. После этих слов волнения уже чуть меньше. А еще познакомился на матче «Спартака» с другом Федора Черенкова Сергеем Родионовым. Он мне сказал: «Соболезную, очень сложная роль. Я не знаю, как его сыграть. Интересно будет посмотреть». Я ответил, что после премьеры у него спрошу, справился ли я с задачей.
— А ты, насколько знаю, мечтал стать военным?
— Мой папа — человек с двумя высшими образованиями, военный офицер, но в 1990-е времена были нелегкие, он продавал видеокассеты. Мама очень любила фильм «Офицеры». Мы много раз его смотрели. А по выходным — программу «Сто к одному». В одном из выпусков играли Первый московский кадетский корпус против питерских кадетов-моряков. Я увидел и сказал родителям, что хочу быть кадетом.
Мы приехали с папой в Москву сдавать экзамен в Первый кадетский корпус. Сделал, по-моему, около 35 ошибок в диктанте. Конечно же, меня не взяли. Там не осталось слов, в которых я не ошибся. А в Третий кадетский корпус налоговой полиции нужно было не диктант писать, а сдавать тест — это совершенно другое. Я думаю, как легко сейчас людям, у которых ЕГЭ в школе. Конечно, я знаю правила. Что там? «Ча/ща», галочки поставил, и всё. Я сдал лучше всех экзамен по русскому языку и математике, и меня приняли. Но если честно, не хотел быть военным, это был просто яркий образ из детства.
— Возможно, ты хотел быть военным в кино?
— Это правда. Но быть кадетом мне нравилось. У меня были футбол, перекладина, рукопашный бой, хор, вокал, полонез, этикет, зарядка в семь утра — голые по снегу бегаем, обтираемся. Из нас создавали закаленных, сильных людей. Чуть-чуть было слабовато образование, и я в 9-м классе перешел в физико-математическую школу. Поступил в Бауманку, но и это оказалось не мое место. Я каждый день говорил маме, что хожу на каторгу. В начале второго курса я просто забрал документы. Пришел в военкомат и сказал: «Заберите меня в армию». Я не знал, чем хочу заниматься, и решил, что у меня будет целый год, чтобы об этом подумать.
— Куда определили?
— Морфлот. Как папа — он моряк. Но брать не хотели — у меня зрение упало, много читал — книга за три дня. Зрение проверили, сказали, что не могут поставить категорию на флот. А я говорю: «А можете поставить? Я выучу эту таблицу, она ж одинаковая, чего там выучить буквы-то по порядку? Сказали: «Если проколешься, тебя могут вернуть», — но поставили «годен». Этот трюк мне папа подсказал. Забрали на Северный флот на эсминец «Гремящий», где я и решил стать артистом.
«Представим ужаснейшую сцену в кино — и я в ней участвую»
— А в кино ты все-таки военного играл — в фильме «Жена Чайковского». Помог бэкграунд?
— Военных интересно играть. Объясню почему, и почему вообще столько снимается про войну. Война — некий катализатор, обстоятельство, которое сильно повышает ставки. Если я на войне встречаю девушку, медсестру — я люблю, я женюсь, завожу с ней детей, потому что меня завтра может не быть. Если я на войне дружу, я умираю за этого человека. В обычной жизни это мой приятель, знакомый, товарищ, коллега, друг. А умрешь ты за него? Ну не знаю. А эта девушка? Ну, мы с ней пока встречаемся. На войне такого нет. Поэтому любая военная история снимается не потому, что мы празднуем войну и хотим ее. Это некая среда, в которую человек помещается лабораторно, чтобы посмотреть, как люди в ней живут. Интересно увидеть обостренное восприятие.
Как я попал в «Жену Чайковского»? Я работал в «Гоголь-центре», был задействован в нескольких спектаклях. Я и в других театрах играл: Маяковского, во МХАТе. Меня позвали в фильм по ряду причин. Во-первых, потому что знаю французский. Там французский офицер знакомится с женой Чайковского. Во-вторых, потому что могу голым сниматься. Это не пошлость, есть в этом искусство. Ну, и офицерская стать во мне есть. Я всегда говорил, что меня взорвут две вещи — спортивная драма, потому что я очень понимаю, что значит остаться вне профессии, не выходить на поле, а второе — это дворянин. Я думаю, что следующая роль, в которой меня зритель увидит, — я буду фехтовать, стрелять, могу галопом нестись на лошади, говорить на французском, и еще мне очень идут высокие воротники и бакенбарды (смеется).
— Ты сказал про откровенные сцены, а есть ли для тебя пределы допустимого?
— Я могу всё. Почему? Первое — я себя принимаю таким, какой я есть. У меня такие глаза, такие волосы, такие зубы, тело, руки. Второе — представим ужаснейшую сцену в кино, на которую никто не согласится, — и я в ней участвую. Почему? Потому что это не я. Это персонаж. У него даже имя другое. Я просто собой рассказываю историю о нем. Как его, например, пытали. Это сюжет, это сценарий, мы должны рассказать историю этого человека. Это и есть работа артиста.
Когда обсуждают, как реалистично снята, скажем, какая-то постельная сцена... Я понимаю, что задача была снять именно так. Это же гениально сделано, раз зрители думают, что актеры правда сексом занимались в кадре!
— Например?
— Ну, сцена с Кристиной Асмус. Очень талантливо сыграно. Это пять баллов! Вот то, к чему нужно стремиться, — чтобы люди говорили: «Нет! Это не игра! Это было по-настоящему!»
— А что насчет твоего фильма о Черенкове?
— Я думаю, мы сняли кино, которое может потягаться с «Чернобылем» (проект Netflix. — «Известия») по декорациям, по точности эпохи, достоверности кадров. 1980-е не так давно были. Есть запечатленные на видео голы Черенкова, и мы их воссоздавали. Это кропотливая работа. Я верю, что фильм ждет успех. А может, и другие страны захотят увидеть картину. Черенков был известен на весь мир. Когда сборная приезжала на чемпионат мира, люди спрашивали: «А где ваша звезда?» Невероятно, что он делал на поле, и люди хотели увидеть это вживую.
«Пиарщица отеля придумала легенду, что была тайная свадьба»
— Еще одно большое событие в твоей жизни произошло совсем недавно — ты женился.
— Да, мы планировали скромно расписаться в Санкт-Петербурге, но наши друзья решили, что они не будут пропускать это мероприятие, и все решили приехать. Пришлось срочно делать из росписи свадьбу! Костюмы, зал, кораблик, угощения и смешные конкурсы организовали за три дня. Сами выступили ведущими мероприятия — мы же артисты! Алина, кстати, тоже покоряет российский кинематограф. Я смотрю на нее и не понимаю, почему она еще не снимается в кино. Уверен, что скоро и сам приду на премьеру ее фильма.
— Это твоя первая свадьба? В прессе тебя называют бывшим мужем Равшаны Курковой.
— Официально мы не были расписаны. Это чудеса желтой прессы. Была не очень красивая история. Пиарщица отеля решила привлечь побольше внимания к месту, где мы остановились, и придумала легенду, что мы здесь расписались и была тайная свадьба. Ну и, конечно, пресса с удовольствием подхватила эту новость.
А вообще, я думал, что никогда не женюсь. Не видел смысла. Но жизнь полна сюрпризов! Алина прошла кастинг в испанское актерское агентство. Вернулась в Россию делать визу. Мы готовились к тому, что она поедет туда сниматься в кино. Да, мы планировали летать друг к другу, как только будет возможность. Но я понял тогда, что вот она уедет и ее где-то там парень в России ждать будет, — это не очень серьезно. А если муж, оно как-то взрослее, это уже семья... И пусть мы в разных местах, но у нас общая цель, к которой мы идем, и преодолеваем это препятствие. Мы решили, что так нам будет лучше понимать, что мы одно целое.
Визу нам так и не дали, мы трижды попали в эти 10%, которым дают отказ. Видимо, это судьба. И этот отъезд скорее был поводом для свадьбы, а истинной причиной была наша любовь и осознанный выбор быть вместе, как говорится, пока смерть не разлучит нас.