«Самая явная опасность — артобстрел или удары БПЛА по станции»
Критическая ситуация на Запорожской АЭС — это не теоретическая, а вполне реальная угроза, заявил глава МАГАТЭ Рафаэль Гросси в интервью «Известиям». При этом агентство не может возложить ответственность ни на одну из сторон, пока «нет доказательств, достаточных для проведения независимой оценки», — в первую очередь ее затрудняют атаки беспилотников. По мнению Гросси, хранилище ядерных отходов на станции даже более уязвимо, чем реакторы. Глава МАГАТЭ назвал важной возможность вести диалог с Владимиром Путиным в контексте продолжающегося конфликта. О неочевидных опасностях на ЗАЭС, рисках ее перезапуска и ядерных программах Ирана и КНДР — в эксклюзивном интервью главы МАГАТЭ «Известиям».
«Это не теоретическая угроза, а вполне реальная»
— Во время своего выступления на Совете управляющих МАГАТЭ вы упомянули, что на Запорожской атомной электростанции были нарушены все семь столпов безопасности МАГАТЭ. Насколько это опасно для работы станции?
— На этой территории продолжается вооруженный конфликт, и этот район, в частности, всё еще в зоне боевых действий. Я видел это своими глазами, так же как и мои инспекторы и эксперты: они видят и слышат всё это, а иногда даже сами оказываются под ударом. Было бы правильнее сказать, что в определенный момент эти столпы, то есть базовые вещи, которые необходимо соблюдать для обеспечения работы любой АЭС в нормальном режиме, нарушены или поставлены под угрозу.
Я не вижу, чтобы текущая ситуация перешла в стабильную стадию, пока мы сами в контексте конфликта не окажемся в более стабильных обстоятельствах — я имею в виду окончательный мир, или прекращение огня, или что угодно, что значительно понизит интенсивность военных действий.
— При каких обстоятельствах ситуация будет считаться критической?
— Здесь необходимо провести некую грань. Я думаю, что самая явная опасность — это прямая физическая атака, например артобстрел или удары беспилотников по АЭС, как уже было. Но есть и другие, менее очевидные опасности, или, по крайней мере, менее очевидные для широкой общественности, которые связаны, например, с прекращением внешнего электроснабжения: у вас пропадает электричество, отключается функция аварийного охлаждения, но это не значит, что немедленно произойдет авария, потому что станция все-таки оснащена аварийными генераторами, но это уже последний рубеж обороны. Эти аварийные генераторы заправляются газом, бензином и прочим, и когда это топливо заканчивается, возникает затруднительная ситуация. И ни один оператор, ни один регулятор не хотел бы оказаться в таких условиях даже в зоне расположения аварийных дизельных генераторов.
Генеральный директор Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) Рафаэль Гросси (слева) во время посещения Запорожской атомной электростанци
Так что это уже проблематично, потому что от этого зависит последняя линия защиты. И подобное происходило уже девять раз, кажется, начиная с 2022 года. Это не теоретическая угроза, а вполне реальная.
— Есть ли последствия для местных жителей и прилегающей инфраструктуры?
— Это, безусловно, сказалось. Многие люди покинули свои дома. Я думаю, в Энергодаре, где проживали тысячи человек, население стало намного меньше. Это первое прямое последствие. Затем — эксплуатация самой станции, которая сейчас работает в очень специфическом режиме shutdown, то есть когда реактор не вырабатывает никакой электроэнергии, никакой мощности. Иногда он работает в пониженном, но необходимом режиме мощности.
«Я буду сообщать Совбезу ООН и Совету управляющих МАГАТЭ о том, что происходит»
Обломки беспилотника на дороге, по которой военнослужащие ВС РФ обеспечили безопасное проведение очередной ротации наблюдателей миссии (МАГАТЭ), 16 апреля 2024
— Вы ранее упоминали, что МАГАТЭ назовет виновных в обстреле Запорожской АЭС, если будут неопровержимые доказательства. Какие доказательства можно считать неопровержимыми или, другими словами, каких доказательств сейчас не хватает?
— Это очень сложный вопрос, и ваши коллеги в Нью-Йорке, когда я был на заседании Совбеза ООН, или здесь, в Вене, всегда спрашивают меня об этом. Мы сейчас в такой ситуации, как говорится в старой поговорке: «Вы называете грех, но не грешника». А мы не можем назвать грешника, потому что нам как инспекции прежде чем показывать на кого-то пальцем, нужно сначала четко определить источник проблемы и его происхождение. И если бы у нас была такая информация, мы смогли бы провести независимую оценку. Не забывайте, мы — независимая инспекция. Так что, если бы представители Российской Федерации или Украины приехали к нам и предоставили какую-либо информацию, мы бы, разумеется, выразили благодарность, только вот сначала я должен увидеть всё сам. В противном случае я работаю не так, как того ждут от независимой организации.
Вести такую работу очень сложно, если речь идет об атаках беспилотников. У них бывает траектория, которая, особенно на линии фронта, может проходить с контролируемой Россией территории до Украины и вокруг нее. И в этом контексте обломки — тоже улики. Иногда это отдельные предметы вооружения — возможно, даже самодельного, — которые нельзя однозначно отнести к ВС РФ или ВСУ.
Мы сразу же, особенно после таких событий, как атаки 7 апреля (когда ВСУ произвели беспрецедентную серию атак по ЗАЭС, в результате чего были ранены три человека.— «Известия»), очень отчетливо и максимально открыто сообщаем об этих происшествиях, придаем им самую широкую огласку, и я сразу же связываюсь с властями обеих стран, сообщая о том, что я знаю, и выражаю обеспокоенность по поводу произошедшего.
— Предположим, вы поняли, какая сторона несет ответственность за обстрел. Какие санкции в отношении этой стороны может ввести МАГАТЭ?
— МАГАТЭ само по себе не может ввести санкции. Что мы могли бы сделать, так это проинформировать международное сообщество, в том числе Совбез ООН. Напомню, в мае прошлого года, участвуя в заседании Совбеза, я сформулировал пять конкретных принципов. В основном это не стрелять по АЭС, не милитаризировать ее и так далее. И там есть одно конкретное положение о том, что МАГАТЭ должно следить за этим. Так что у меня есть своего рода мандат, довольно-таки необычный, но такой, который предусматривает информирование. Поэтому я буду сообщать Совбезу ООН и Совету управляющих МАГАТЭ о том, что происходит. И тогда, конечно, дело за ними.
Военнослужащие ВС РФ и Росгвардия во время обеспечения безопасного проведения очередной ротации наблюдателей миссии МАГАТЭ
— Насколько известно, МАГАТЭ особенно обеспокоено безопасностью хранилища ядерных отходов на ЗАЭС. Рассматриваете ли вы усиление его защиты?
—- На станции приняты необходимые меры, но я лично обеспокоен тем, что эта зона даже более уязвима, чем реакторы. У реакторов есть купола, корпуса, у них невероятная степень защиты. А если говорить о резервуарах или цехах, где может храниться отработанное или свежее топливо, то в обоих случаях это вызывает беспокойство.
«Очень важно, что периодически я могу поговорить с президентом Путиным»
— На встрече с главой «Росатома» Алексеем Лихачевым в мае этого года вы обсуждали, в частности, возможность перезапуска ЗАЭС. Каковы основные риски в случае перезапуска?
— Я бы сказал, что мы пришли к согласию по данному вопросу. Для меня важно, что господин Лихачев разделяет мнение о том, что в нынешних условиях перезапускать АЭС нецелесообразно, потому что при этом повышается температура реактора и происходят реакции деления. Поэтому, если будет нарушена физическая целостность станции, вероятность аварии и радиологических последствий будут выше, чем в текущем режиме приостановки работы. Вот почему я считаю, что в этом плане всё сложилось хорошо, и речь не о том, что я убедил его или, наоборот, он убедил меня, — просто наши взгляды совпадают, ведь было бы действительно неразумно сейчас переходить к перезапуску.
Президент РФ Владимир Путин и генеральный директор Международного агентства по атомной энергии (МАГАТЭ) Рафаэль Гросси
В то же время я напоминаю, что российские власти не собираются отказываться от этого плана. Поэтому для меня вопрос о перезапуске остается открытым: будет ли он и на каких условиях? Так что я бы сказал, что это актуальный пункт нашей общей повестки.
— Вы довольно часто проводите рабочие встречи с Лихачевым. Удалось обсудить какой-то конкретный план действий на будущее?
— Наши регулярные встречи незаменимы, потому что есть много вещей, которые нам нужно обсудить. Один из важных моментов, которые мы наблюдаем в этом досадном конфликте, заключается в том, что, к сожалению, международные институты, за исключением МАГАТЭ, не смогли поддержать конструктивный диалог с обеими сторонами, а я очень хочу сохранить его. Потому что, независимо от нашей позиции по факторам, лежащим в основе конфликта, наша миссия — обеспечить безопасность всех объектов в мире, включая Запорожье, и вести разговор с теми, с кем это необходимо. Естественно, это РФ и Украина.
Сделать это непросто, так как у этих двух стран совершенно разные взгляды на происходящее и абсолютно на все вопросы, начиная от права собственности и заканчивая будущим. И мне придется приложить очень точечные усилия, чтобы попытаться отделить эти внешние факторы, которые нельзя игнорировать, и сконцентрироваться на технических аспектах. Но это важно, и поэтому мы поддерживаем этот диалог. Очень важно, что периодически я могу поговорить с президентом Путиным, потому что очевидно, что я не могу встречаться с ним каждый месяц. Я очень часто встречаюсь с господином Лихачевым и другими. И в то же время с президентом Владимиром Зеленским и министром иностранных дел — со всеми, кто должен понимать, что мы делаем и что нам от них нужно.
— Вы на самом деле довольны уровнем сотрудничества России и МАГАТЭ относительно конфликта на Украине и в целом работы атомных станций?
— Необходимо разделять два этих момента. Первый — это вообще сотрудничество с РФ. Россия — ведущая ядерная держава. «Росатом» — поставщик номер один в мире. Как мы уже говорили, «Росатом» присутствует даже в тех странах, которые вводят антироссийские санкции и которые явно занимают другую сторону конфликта. Несмотря на все эти трудности, Россия участвовала в создании ядерного порядка, страна — одна из основателей.
Само собой разумеется, что это сотрудничество прочное и будет продолжаться. Что касается ситуации на Украине, то это очень деликатный вопрос. Я могу сказать, что мы подходим к нему со взаимным уважением и профессионализмом. И это очень важно.
— Перейдем к иной международной повестке по ядерной тематике. В середине мая Джо Байден подписал закон, запрещающий импорт российского урана. В то же время, по данным минэнерго США, Россия поставляет около четверти необходимого Штатам урана и занимает первое место среди импортеров. Как запрет повлияет на мировой рынок урана в следующем году?
Газовые центрифуги для разделения изотопов урана
— Сразу он, конечно, не повлияет. Мне часто задают этот вопрос. Естественно, в ход идут санкции как инструмент давления. Но я не берусь судить, насколько они хороши или плохи. Но они есть.
Структура международной цепочки поставок в значительной степени включает Россию. Не только США. Здесь, в Европе, много водо-водяных реакторов, которые зависят от российского топлива и услуг, необходимых для дальнейшего обслуживания: я говорю о странах Восточной Европы, где очень высок процент использования ядерной энергии — 30–40%. И этим странам просто необходимо, чтобы реакторы работали исправно.
Я знаю, что в США пытаются укрепить и стимулировать местное производство. Это их суверенное решение, у них есть право на это. Посмотрим, что из этого выйдет. Но думаю, что эти меры были приняты за рядом исключений и оговорок. А это значит, что они понимают нереалистичность этих мер в нынешних условиях рынка.
«Была проведена очень кропотливая работа при содействии авторитетных российских экспертов»
— Актуальной повесткой остается сброс радиоактивной воды с АЭС «Фукусима». Он идет в соответствии с планом безопасности, согласованным с Управлением по ядерному регулированию Японии. Но насколько этот план соответствует стандартам МАГАТЭ и какие экологические риски сохраняются после сброса очищенной радиоактивной воды?
— Когда Япония разработала план по утилизации этой воды, они показали его нам и попросила провести оценку, что мы и сделали. На это ушло два года. Была проведена очень кропотливая работа, и не только техническими экспертами МАГАТЭ, но и при содействии очень авторитетных российских экспертов. Я считаю очень важным привлекать к работе лучших, когда дело касается защиты окружающей среды и вопросов ядерной безопасности. В результате мы пришли к выводу, что при проведении работ в соответствии с представленным планом всё будет в рамках международных стандартов безопасности.
АЭС «Фукусима»
Но я принял и дополнительные меры. Я сказал японским коллегам, что важно позволить МАГАТЭ провести независимую оценку воды до сброса, во время, после, а также оценку осадочных отложений и рыбы. И мы делаем это. И все шесть партий воды сброшены под контролем. Пока нет каких-либо экологических проблем, а уровень трития — единственного радионуклида, от которого система не может очистить воду, — остается чрезвычайно низким, ниже регистрируемых на АЭС. Но мы знаем, что есть опасения по этому поводу.
Я посетил много стран, начиная с Китая и Республики Корея и заканчивая небольшими островными государствами в Тихом океане, где выражали огромное беспокойство по поводу влияния сброса воды на окружающую среду. Уверяю вас, я активно поддерживаю связь со всеми, чтобы попытаться развеять любые опасения, если таковые возникнут. Я отношусь к этому очень серьезно.
«Я считаю, что нам необходимо возобновить сотрудничество с КНДР»
— Еще одна актуальная тема — КНДР, которая продолжает развивать свою ядерную программу, несмотря на резолюции ООН и санкции. Как вы оцениваете нынешний ядерный потенциал Северной Кореи?
— Конечно, это большое разочарование, потому что я считаю, что мы как международное сообщество потерпели неудачу в сдерживании КНДР в сфере ядерного оружия. Было много попыток. И Россия принимала участие во многих таких процессах, причем вместе с другими странами. Но эти усилия не принесли результатов.
И вот в 2006 году КНДР испытала ядерное оружие, и теперь это страна с ядерным оружием. Стоит отметить, что единственными законными обладателями ядерного оружия официально считаются только пять постоянных членов Совбеза ООН в соответствии с Договором о нераспространении ядерного оружия, депозитарием которого является Россия. Таким образом, в вашей стране был создан порядок, который мы охраняем. И этот процесс продолжается. Однако напряженность в отношениях с международным сообществом ни на что не повлияла, потому что теперь у КНДР есть очень большой арсенал. Предпринимаются попытки что-то с этим сделать, но пока это очень сложно.
Я считаю, что нам необходимо возобновить сотрудничество с КНДР. Переписать историю невозможно. Получилось как получилось. Но я надеюсь, что мы сможем возобновить связи с КНДР, например, в области ядерной безопасности. У страны очень амбициозная ядерная программа, включающая производство топлива, переработку урана, регенерацию, ядерные реакторы. И я говорю не о ядерном оружии, а об огромном количестве ядерных объектов, единственных в мире, за которыми не ведется наблюдение.
Так что никто — ни мы в МАГАТЭ, ни соседние страны, включая Россию и Китай, — никто не знает, соблюдаются ли минимальные стандарты безопасности. Я начинаю продвигать идею о том, чтобы попытаться взглянуть в будущее свежим взглядом, не забывая о том, что у них есть ядерная программа, которая идет вразрез с резолюциями Совбеза ООН. Возможно, придется обратить внимание на практические моменты, которые также важны.
«МАГАТЭ не придерживается антииранского курса»
— Еще один вопрос, вызывающий беспокойство. Как вы оцениваете ситуацию вокруг ядерной программы Ирана? Есть ли шансы на возобновление ядерной сделки?
— Я думаю, нам нужно вернуться к дипломатии. У нас был СВПД, сейчас он существует только на бумаге и ничего не значит. Никто его не применяет, никто его не соблюдает. Были попытки возродить его здесь, в Вене. Но, к сожалению, хотя они и были относительно близки к успеху, они провалились по неизвестным мне причинам, потому что я не участвовал в процессе. И неудивительно, что стороны взаимно обвиняют друг друга в провале — в основном это США и Иран.
И я продолжаю говорить своим иранским коллегам, что мы должны обеспечить агентству хотя бы минимальный доступ, чтобы помочь вернуться ко второй версии СВПД или любому другому соглашению. Мы не должны повторить сценарий с КНДР, когда все усилия и переговоры в течение десятков лет оказались напрасны.
Генеральный директор МАГАТЭ Рафаэль Гросси во время пресс-конференции по итогам переговоров о возобновлении доступа агентства ООН к ядерным объектам и камерам МАГАТЭ в Иране
Я думаю, это наша общая ответственность. И Россия играет очень важную роль в этой дипломатии, пытаясь удержать иранскую программу в предсказуемых и мирных рамках. Но опять же, всё нужно контролировать. Если мы не сможем всё проверить, мы не можем дать гарантии, которых ждет от нас международное сообщество.
— А сейчас МАГАТЭ удовлетворено уровнем доступа к иранским ядерным объектам или есть какие-то проблемы?
— Проблемы есть, буду с вами откровенен. Мы действительно сотрудничаем с Ираном. Я этого не отрицаю. Это важно для инспекции. Мои иранские коллеги часто говорят, что Иран — сама инспектируемая страна в мире. Что ж, это так, и не без причины. Но этого мало. С момента подписания соглашения в 2015 году их программа значительно расширилась. Они способны производить центрифуги последнего поколения, строят новые объекты и еще много чего. Я говорю им, что они должны признать тот факт, что на международном уровне к ним нет полного доверия. Мир сомневается. Поэтому мы должны и хотим помочь.
МАГАТЭ не придерживается антииранского курса. Мы не говорим, что Иран не должен использовать свои технологические навыки и возможности. Вовсе нет. Мы лишь говорим о том, что необходимый доступ к объектам принесет пользу обеим сторонам.
