«НАТО должен нам €500 млрд за то, что они сделали в 1999-м»
Сербия готова помочь с лечением пострадавших в теракте в «Крокус Сити Холле», заявила в интервью «Известиям» министр здравоохранения республики Даница Груичич. Сербский политик прибыла в Сочи для участия в форуме «Атомэкспо-2024», который проходил с 25 по 26 марта. Белград заинтересован в обмене опытом и технологиями с Россией в области ядерной медицины и лечении онкологических заболеваний. Это особенно актуально для страны, пострадавшей от бомбардировок снарядами с обедненным ураном в 1999 году. По вине НАТО, осуществившего агрессию против Югославии, количество заболевших раком за последние 20 лет возросло в два раза. По мнению Даницы Груичич, плата за ущерб Сербии со стороны альянса должна составить не менее €500 млрд. Кроме того, она напомнила, что обращалась к украинским властям с просьбой не использовать в ходе боевых действий снаряды с обедненным ураном.
«В Сербии ежегодно лечатся от онкологии около 200 тыс. человек»
— Вечером 22 марта в «Крокус Сити Холле» произошел теракт. По последним данным, число пострадавших возросло до 360 человек. Готова ли Сербия оказать содействие в помощи им, если последуют такие обращения?
— Конечно. У людей очень тяжелые ранения. Я смотрела. Я позвонила российскому министру Михаилу Мурашко в тот же вечер. Это было ужасно. Самое страшное, что у людей, которые выжили, очень-очень серьезные ранения. Мне очень жаль, что это произошло. Я просто не знаю, как называть стрельбу по беззащитным людям. Я уверена, что нападавшие были под наркотиками.
— В марте исполнилось 25 лет со дня бомбардировок НАТО Югославии. Какой ущерб агрессия блока в 1999 году нанесла народу Сербии?
— Количество заболевших онкологией значительно выросло — с 19 тыс. в 1999 году до 40 тыс. в 2021-м. Всего в Сербии ежегодно лечатся от нее около 200 тыс. человек. Кроме того, у нас очень высокая смертность от онкологических заболеваний: мы практически всегда занимаем первое место. На втором — Черногория, которая была в составе Югославии. Интересно, что на третьем месте — Венгрия. Я это объясняю более высокой степенью агрессивности опухолей, которые хуже, чем раньше, реагируют на терапию.
Помимо последствий, спровоцированных обедненным ураном, имелись последствия химические, потому что они бомбили предприятия, находящиеся на hazard map («карта риска». — «Известия»). Когда с каким-то предприятием, располагающимся на этой карте, что-нибудь случается, понятно, что может произойти локальная экологическая катастрофа. Таких катастроф у нас было больше 150. Так что это была ядерная и химическая война против моего народа.
Но они не учитывали метеорологическую ситуацию: иногда был дождь, иногда — очень сильный ветер. Например, мы выяснили, что 6 апреля 1999 года было самое большое загрязнение от обедненного урана в Южной Италии. Что мы еще увидели? Все люди, участвовавшие в расчистке местности от снарядов с обедненным ураном, либо уже умерли от онкологических заболеваний, либо вынуждены лечиться.
Кроме того, в два-три раза возросло бесплодие у мужчин, под влиянием обедненного урана увеличилось количество аутоиммунных заболеваний. С одной стороны, из-за канцерогенов, с другой стороны, — из-за ослабления иммунной системы. Также имеются генетические и ментальные аномалии у новорожденных детей. Многие молодые пары не могут нормальным способом иметь детей. Много всяких вещей. Возможно, есть что-нибудь, чего мы еще не знаем.
— Есть ли в Сербии места, которые всё еще представляют большую опасность для проживания?
— У нас предлагалась инициатива, которая требовала от правительства провести такое исследование. Не вся Сербия загрязнена, но есть, наверняка, места, где уран всё еще есть. Например, в южной части Центральной Сербии, был обедненный уран, но наши войска, физики из Института ядерных наук «Винча» всё очистили. Однако в Косово и Метохии всё еще остались снаряды.
— Обращается ли Сербия с требованием к НАТО возместить этот ущерб?
— Нет, это не имеет смысла. Вы знаете, они нам предлагают какой-то $1 млн или €1 млн, 200, 300 млн. И все говорят, что мы в Сербии неблагодарны, потому что они дают нам деньги. НАТО должен нам €500 млрд за то, что они сделали в 1999-м. Я им объясняю, что они нас настолько уничтожили тогда, что пусть дадут нам эту сумму безвозмездно, и может быть мы подумаем, стать ли нам друзьями. И некоторые послы говорят, что это логично, потому что во время бомбежек погибло около 2 тыс. человек. Потом мы рассчитали, что в первые 10 лет от онкологических заболеваний умерло 10–18 тыс. Это очень большое число.
— Предоставляются ли на Западе какие-либо программы поддержки пострадавших?
— Нет. Мы только хотим, чтобы наше государство выделило деньги, чтобы мы научно доказали связь обстрелов НАТО снарядами с обедненным ураном и ростом смертности от раковых заболеваний. И потом, наверняка, снаряды с обедненным ураном запретили бы. Я обращалась к украинским властям, призывала их не использовать на своей земле, поскольку люди будут страдать сотни лет после этого.
«У нас относительно хорошая обеспеченность лекарствами»
— Происходит ли обмен опытом между Сербией и РФ по линии здравоохранения?
— Министр здравоохранения России Михаил Мурашко в январе посещал Сербию. У наших стран одинаковые взгляды на эту сферу. Первичное звено здравоохранения — самое важное. Главное в нем — технологии и знания, чтобы вовремя диагностировать болезнь. В Сербии как раз сейчас реформируют эту область. Если мы это сделаем, через 10 лет у нас будет очень высокий уровень здравоохранения.
В России такой процесс провести сложнее, так как страна огромная. Но Мурашко очень старается. Без качественного первичного здравоохранения не будет качественного здравоохранения в общем.
— Ощущает ли сербская медицина давление со стороны европейских государств за поддержку России?
— Есть определенные попытки [давления], но я не могу сказать, что они успешные. У нас относительно хорошая обеспеченность лекарствами. Мы хотим принять закон, позволяющий регистрировать лекарства не только из Европейского союза, но и из России, Индии, Китая и других стран. И я надеюсь, что он будет принят в этом году.
— Как развивается здравоохранение Сербии в настоящий момент?
— Мы стремимся к новым технологиям в здравоохранении. Мой приезд в Сочи означает дальнейшее сотрудничество с «Росатомом». Особенно мы заинтересованы в ядерной медицине. Российские технологии в ядерной медицине уже будто в XXII столетии. Я надеюсь, что эту технологию мы сможем использовать и в Сербии. У нас сейчас осуществляется проект одного регионального онкологического института, суть которого в использовании ядерной энергии. Совмещение инновационных биологических лекарств и изотопов сможет продлить жизнь больным, улучшить их состояние.
Россия в ядерной медицине — абсолютно первая. В остальных отраслях есть более развитые страны. Но есть большая разница между медициной 1990-х годов и нынешней: вы за 20 лет сделали шаг в 200 лет.
— Есть ли у нас какие-то совместные медицинские проекты?
— Да, есть. Например, между Обнинском и Институтом онкологии и радиологии в Белграде. Научные проекты сохраняются уже несколько лет, и у нас есть также сотрудничество с Санкт-Петербургом. Каждые две недели у нас проводятся семинары через интернет. Мы подписали очень много соглашений о сотрудничестве особенно в сфере онкологии, чтобы ваши доктора приезжали к нам, а наши — к вам.
Сербские специалисты уже применяют российские технологии в гинекологии и акушерстве. Мы рассчитываем на то, что мы и дальше будем перенимать российский опыт. Для Сербии это большая честь.
«Сербия заинтересована в антибиотиках»
— Поставляет ли Россия какие-либо медикаменты Сербии?
— К сожалению, мы должны изменить законодательство, чтобы ввозить лекарства из России.
— А в каких лекарствах заинтересована Сербия?
— Сербия заинтересована в антибиотиках, средствах для антиагрегантной терапии (направлена против появления тромбов. — «Известия»), инновационной терапии, против онкологии — не только гемотерапии, но и гено- и иммунотерапии.
— Экспортирует ли Сербия какие-либо лекарственные препараты в Россию?
— Может быть, но у нас нет собственных производств. Hemofarm принадлежит немцам, Galenika — бразильцам, а Zdravlje Leskovac — англичанам. Так что у нас нет наших фабрик. Вероятно, сюда что-нибудь поставляется, но мне не известно о таком экспорте из Сербии в РФ.