Счастливое число: в Москве вспомнили советскую группу «13»
Быстрые городские пейзажи, пикантные ироничные ню, дружеские шаржи и дерзкие книжные иллюстрации. Всё это зрители увидят на выставке «Группа «13». В переулках эпохи» в Музее русского импрессионизма. По формальным признакам экспозиция, посвященная московской арт-группе рубежа 1920–1930-х, получилась одним из самых масштабных музейных проектов зимы: несколько сотен работ из 33 государственных и частных собраний, включая крупнейшие (Третьяковка, ГМИИ имени Пушкина), заняли два этажа, причем с довольно плотной развеской. Но парадоксальным образом это повествование воспринимается отнюдь не монументальным, а как раз таки камерным, неформальным. Что созвучно искусству самих художников. «Известия» в числе первых отправились в получившееся визуально-историческое путешествие.
Вспомнить все
Музей русского импрессионизма уже давно не фокусируется на одном стиле. Начав с отечественных последователей французов, эта сравнительно молодая институция сделала шаг в другую сторону и посвятила целый ряд выставок авангарду первой трети XX века. И еще одна важная линия — возрождение забытых имен. Будто наперекор существующему тренду на привлечение аудитории за счет «звезд» МРИ раз за разом рискует делать ставку на фигуры, оставшиеся в тени гениев, и как минимум создает тем самым объемный портрет эпохи, а как максимум — предлагает пересмотреть сложившуюся «табель о рангах».
В новом проекте — детище куратора и исследователя Надежды Плунгян — все эти линии сходятся воедино. Участники художественного объединения — группа «13», появившегося в 1929-м и просуществовавшего всего три года, не особо известны широкой публике. Разве что творчество Владимира Милашевского узнаваемо благодаря оформлению книг (это, например, многотиражные советские издания «Конек-Горбунок» Ершова и «Уральские сказки» Бажова), ну а об Александре Древине и Надежде Удальцовой в последнее время много говорят в контексте истории послереволюционного авангарда.
Надежда Плунгян и МРИ возвращают работам этих авторов первоначальный контекст, а кроме того — показывают искусство их соратников и коллег. Забегая вперед, скажем: пути героев проекта в искусстве и жизни оказались во многом различными, но даже те, кто отошел от первоначальных принципов группы, занялись чем-то другим, потом нет-нет да и возвращались к мотивам своей юности. Что же это были за принципы?
Соединить французское с советским
Участники группы «13» стремились изображать повседневную реальность как таковую. Их не прельщал ни конструктивизм, ни монументальность ОСТа, ни соцреализм, вскоре утвердившийся в роли магистрального (и единственного «официального») течения сталинской эпохи. Милашевский, Даниил Даран, Николай Кузьмин, Татьяна Маврина, Борис Рыбченков, Валентин Юстицкий предпочитали писать спонтанно, свободно, неформально, передавая непосредственные эмоции и избегая пафосной серьезности, нарочитого щеголяния мастерством.
Во многом они идут вслед за французами — Ренуаром, Дега, Матиссом, Вламинком, Дени. И на выставке эти параллели постоянно проводятся. Вот, например, акварель «Антиб. Железная дорога» Рауля Дюфи, а рядом — «Сухарева башня» Татьяны Мавриной. Такая же воздушная, динамичная, полная «дыхания» оживленного города. С определенной натяжкой группу «13» действительно можно назвать русскими импрессионистами. И этого европейского следа они не скрывали. Но вместе с тем в некоторых своих проявлениях, экспериментах с формой, цветом, самим образом герои экспозиции зачастую вплотную подходят к авангарду.
Самый яркий пример, конечно, Александр Древин. Работ его здесь совсем немного — всего три, зато каких! Холсты «Куст», «Газели» и «Две купальщицы» представила Третьяковская галерея, и они неизбежно оказываются кульминацией повествования, резко сменяя его чуть легкомысленную интонацию, будто призванную показать, что вокруг всё хорошо и беззаботно (хотя такую цель живописцы перед собой не ставили), мрачным пророчеством. Предметы и само пространство у Древина почти теряют связь с реальностью, растворяясь в серо-землистом мареве.
Во многих его полотнах, и эти не исключение, есть ощущение выкачанного воздуха, потери гравитации и разлитого во всем пространстве метафизического ужаса. Художник будто предвидел собственный трагический конец: в 1938-м он был арестован и вскоре расстрелян. Его супругу Надежду Удальцову напрямую репрессии не коснулись, уже после войны она много преподавала и была уважаема коллегами, но клеймо супруги «врага народа» долгие годы мешало ей выставляться и полноценно трудиться. В крупном автопортрете 1948 года, где Удальцова написала себя на темно-красном фоне, мрачные повороты ее судьбы читаются и в глазах героини, и в общей тональности.
Конец истории
Собственно, выставка поделена на два больших раздела: на нижнем этаже — довоенное творчество группы (плюс небольшой отсек военных рисунков), а поднявшись наверх, мы узнаем, как же закончился путь этих талантливых оптимистов. Юстицкий, как и Древин, попал под каток репрессий, но, правда, избежал гибели и после десяти лет лагерей вернулся в родной Саратов, где прожил совсем недолго, здоровье было подорвано. Именно там он написал пронзительные парные портреты — себя самого и жены. Вроде бы сугубо реалистичные, исповедальные образы поднимаются до метафоры, обобщения трагедии всего поколения.
Остальным на первый взгляд повезло больше. Но были ли они счастливы, реализованы? Вопрос открытый. Милашенков, Даран и Николай Кузьмин в итоге сфокусировались на оформлении книг, причем именно перу Дарана принадлежит обложка «Оттепели» Эренбурга — четверть века спустя после основания «Тринадцати» его легкий, изящный, воздушный стиль снова оказался уместен. Правда, в 1964-м мастера не стало.
Ну а Борис Рыбченков, покаявшись в «заблуждениях молодости», стал писать официозные масштабные полотна (их в экспозиции нет) и один из немногих смог полностью встроиться в систему. Но под конец своей долгой жизни, уже в 1980-х, он почти полностью ослеп — и на ощупь, по памяти создавал пейзажи гуашью и акварелью, удивительно созвучные тем идеалам, которые исповедовала группа «13». Считать ли это хеппи-эндом — решать зрителю.
