Знание — сила: как император Петр решил «находить славу государству через науки»
8 февраля 1724 года Правительствующий сенат опубликовал указ об учреждении «Академии, или Социетета художеств и наук». Такова была воля первого российского императора — Петра Великого. Как это было, «Известия» рассказывают в статье, а также в специальном выпуске подкаста «Такая история».
Рывок к науке
В допетровские времена светские науки в России почти не развивались, почти всю современную технику приходилось закупать — и первого императора это не устраивало. Во время Великого посольства он с восхищением наблюдал за «чудесами» химических лабораторий, изучал обсерватории, а потом стал почетным членом Французской академии наук — и не просто так, а за составление детальной карты Каспийского моря и его побережья. Собеседником и советчиком русского монарха стал выдающийся ученый, математик и философ Готфрид Лейбниц. Правда, после путешествия по Европе идею создания Российской академии наук пришлось отложить. Страна вела напряженную войну со Швецией, прорывалась к Балтийскому морю, строила порты и корабли.
Император постепенно, осторожно приучал Россию к научному мышлению. В 1714 году Петр организовал первый российский публичный (и, кстати, бесплатный) музей — Кунсткамеру, «кабинет редкостей» «для поученья и знания о живой и мертвой природе, об искусстве человеческих рук». Там, помимо прочего, хранилась коллекция минералов, химических реактивов и диковинных инструментов. Сам Петр подчас проводил экскурсии по своему музею. В будущем Кунсткамера войдет в структуру академии.
Фрагмент гравюры «Проспект вниз по Неве-реке между Зимним Ее императорского величества домом и Академией наук». Санкт-Петербург. 1753 год
Только после победы в Северной войне Петр Алексеевич непосредственно занялся академией. «Оградя отечество безопасностью от неприятеля, надлежит стараться находить славу государству через искусства и науки», — говорил самодержец.
Просвещенный государь
Считается, что Петр создал академию в своей новой столице — Санкт-Петербурге, следуя советам Лейбница. Это верно лишь отчасти. Петр, всегда стремившийся к централизации в области управления, задумал создать могущественный департамент, который отвечал бы и за теоретическую, и за прикладную науку, и за искусства, и — в отличие от европейских академий того времени — за просвещение. К тому же император считал, что академию полностью должно поддерживать государство — чтобы ученые работали на благо России. Аналогов такому научному центру в мире не было. Известно, что даже ближайшие советники Петра в душе скептически относились к такой идее: слишком смелой она казалась. Многие считали, что всё ограничится приглашением в Россию нескольких крупных ученых, которые будут демонстрировать «научные чудеса» для развлечения царского двора.
Но замысел Петра во многом удалось воплотить — не для чьей-то потехи, а для пользы государства российского. Император успел учредить академию, проект утвердили сенаторы. Вскоре при академии заработали гимназия и университет, рисовальная школа и некоторые другие образовательные учреждения. Не хватало учеников, а многие маститые академики с неохотой относились к учебной работе. Но все-таки это были первые в России светские и штатские учебные заведения — и их выпускники стали цветом отечественной науки. Многих академических гимназистов (например, Михаила Ломоносова и основоположника производства фарфора в России Дмитрия Виноградова) отправляли учиться в европейские университеты.
Важной миссией академии должны были стать экспедиции, во время которых следовало вести астрономические, геодезические, географические наблюдения. Петр I стремился как можно больше узнать о России, поддерживая устремления путешественников. Он сам скрупулезно составлял планы экспедиций, и надеялся, что академия продолжит изучение России. Это тоже сбылось: в 1745 году академия выпустила уникальную книгу, плод многолетних исследований — «Атлас Российский», состоявший из 19 подробных карт.
Спустя 12 лет после основания Академии наук известный французский физик Дорту де Меран писал: «Петербургская академия со времени своего рождения поднялась на выдающуюся высоту науки, до которой академии Парижская и Лондонская добрались только за 60 лет упорного труда».
Первые шаги Академии наук
Верховным руководителем академии считался император. Но ученые получили право выбирать своего президента — пожизненно или на определенный срок. Эта традиция сохраняется до нашего времени. Первым президентом академии стал Лаврентий Блюментрост — лейб-медик императора, с которым он советовался, разрабатывая проект положения об академии. Его отец прибыл в Россию во времена царя Алексея Михайловича и стал организатором Аптекарского приказа. Сам Лаврентий Лаврентьевич родился в России, иностранцем его не считали.
Первое торжественное заседание Академии наук и художеств в Санкт-Петербурге прошло уже после смерти Петра Великого, 27 декабря 1725 года, — в присутствии императрицы Екатерины I и всесильного «полудержавного властелина» Александра Меншикова, который, кстати, был почетным членом британского Королевского общества. Ученые и сановники собрались в одном из самых роскошных зданий Петербурга — в бывшем дворце опального вице-канцлера барона Петра Шафирова. Присутствие императрицы и самых влиятельных вельмож подчеркивало высокий статус научного собрания.
В первые годы существования академия состояла из трех «классов» — физического, математического и гуманитарного, в каждом из которых работало несколько кафедр.
Костяк академии на первых порах составили европейские исследователи, среди которых было несколько
Картина «Первое торжественное заседание в Российской академии наук»
крупных ученых. Это французский астроном и картограф Жозеф-Николя Делиль, швейцарский математик и механик Леонард Эйлер и его соратник, физик, механик и математик Даниил Бернулли. В России им недурно платили, обеспечивали всем необходимым для научной работы. При академии удалось собрать богатую библиотеку, которой пользовались ученые. Заработала типография — по сути, издательство. Петр гарантировал иностранным ученым 25 тыс. рублей в год и обещал академикам «довольное жалованье», квартиру, дрова, свечи. По его замыслу, они должны были стать наставниками для русских «пытливых умов», которые со временем выйдут на первые роли в мировой науке. Известно высказывание Петра: «Я предчувствую, что россияне когда-нибудь, а может быть, при жизни нашей пристыдят самые просвещенные народы успехами своими в науках, неутомимостью в трудах и величеством твердой и громкой славы». Он верил в это — и, как оказалось, не напрасно.
Славу покровительниц наук снискали две женщины, близкие к Петру Великому. Первой оказалась его вдова — императрица Екатерина I, которую вряд ли можно считать сознательной сторонницей прогресса. Но она честно следовала петровскому замыслу в отношении академии, опиралась на наработки Блюментроста — и помогала ученым, чем могла... С еще большим размахом взялась за дело Елизавета Петровна, воспетая Михаилом Ломоносовым как просвещенная императрица. Она придала академии статус императорской и утвердила ее первый регламент.
Школа Ломоносова
В елизаветинские времена президентом академии стал молодой брат фаворита императрицы, граф Кирилл Разумовский — человек, обладавший здравым смыслом и широкими возможностями. Но самое главное, что в елизаветинские времена для влиятельных придворных стало престижным поддерживать науки. Меценатами просвещения в той или иной степени были почти все вельможи того времени. А Иван Шувалов, считавший себя другом и учеником Ломоносова, был из них наиболее последовательным и бескорыстным.
Важнейшую роль в просвещении сыграла в то время и академическая типография, ставшая крупным центром научного книгоиздания. Там работали талантливые художники, граверы. Там выходили первые отечественные научные и литературные журналы — и весьма высокого уровня. Исследовательские работы профессоров и адъюнктов после обсуждений (подчас весьма горячих!) на заседаниях академии публиковались в «Комментариях» — периодическом печатном органе высокого собрания, который издавался на латинском языке, тогдашнем языке науки. Ну и первая настоящая отечественная газета «Санкт-Петербургские ведомости» — выходила именно в академической типографии на двух языках — русском и немецком. Расширялись академическая библиотека, весьма богатая уже в XVIII веке, обсерватория, ботанический сад, физический кабинет...
Академию того времени нередко критикуют, представляют почти бессмысленным собранием иностранцев, многие из которых вовсе не были выдающимися учеными. Это несправедливо. Благодаря академии в России стали системно развиваться науки, а среди ученых очень скоро появились «природные русские» — это один из первых адъюнктов академии, математик и филолог Василий Адодуров, замечательный филолог, переводчик и поэт Василий Тредиаковский, географ и путешественник, исследователь Сибири и Камчатки Степан Крашенинников. Важную роль в академии играл и постаревший любимец Петра, талантливый механик, изобретатель Андрей Нартов. Но всех, конечно, затмевает Михайло Васильевич Ломоносов.
Ломоносов был не только выдающимся химиком, физиком, филологом, поэтом, основоположником целых направлений в науке, основателем первой в России химической лаборатории, в которой совершил немало открытий. Он, следуя замыслам Петра, стал неутомимым педагогом, создавая в России научные школы.
Историк Сергей Соловьев писал, рассуждая о русской науке XVIII века: «У современников была привычка дурно отзываться об Академии, говорить, что она наполнена иностранцами. Забывали, что в Академии находится русский ученый, который один стоит многих-многих других и которого знаменитая деятельность тесно неразрывно была соединена с Академией. Ломоносов — без Академии, Академия без Ломоносова были немыслимы». Он и в наше время — символ российского просвещения, символ нашей Академии наук.
Автор — заместитель главного редактора журнала «Историк»
