Судьбоносное лишение: у детей могут отобрать право выбора при разводе родителей
Депутаты от трех парламентских фракций внесли в Госдуму законопроект, которым предлагается изменить в Семейном кодексе понятие «интересы ребенка». Этим определением, достаточно размытым сейчас, оперируют при бракоразводных процессах и в других ситуациях, когда так или иначе решается судьба ребенка. В Госдуме предлагают понятие конкретизировать, одновременно исключив из закона положения об обязательном учете мнения ребенка, достигшего возраста 10 лет. Эксперты подчеркивают, что депутаты указали на реально существующие проблемы, но поспорили с наполнением законопроекта. Подробнее — в материале «Известий».
Как собираются понимать термин «интересы ребенка»
Законопроект внесли в Госдуму депутаты Олег Матвейчев («Единая Россия»), Дмитрий Кузнецов и Дмитрий Гусев («Справедливая Россия — За правду»), Иван Мусатов и Станислав Наумов (ЛДПР).
Статью 57 Семейного кодекса РФ, которая сейчас носит название «Право ребенка выражать свое мнение», предлагается переименовать в «Право ребенка на учет его интересов и мнения его родителей». Сейчас она гласит: «Ребенок вправе выражать свое мнение при решении в семье любого вопроса, затрагивающего его интересы». Далее подчеркивается, что учет мнения достигшего возраста 10 лет ребенка обязателен, «за исключением случаев, когда это противоречит его интересам».
Депутаты предлагают исключить положение об обязательном учете мнения ребенка и изложить начало статьи следующим образом: «Учет мнения родителей ... по вопросу, затрагивающему интересы ребенка, обязателен, за исключением случаев, когда это противоречит интересам ребенка».
В то же время в документе предлагается расшифровать понятие «интересы ребенка», из которых и предлагается исходить в спорных ситуациях. Депутаты полагают, что интересы ребенка «заключаются в создании ему условий, необходимых для его жизни и благополучного развития в соответствии с традиционными российскими духовно-нравственными ценностями».
Наивысшими интересами для детей называют «защиту жизни и здоровья и сохранение детско-родительских отношений». Затем выделяется девять пунктов, определяющих «важнейшие интересы ребенка»:
а) крепкая семья и сохранение брака родителей;
б) формирование и сохранение в глазах ребенка авторитета родителя;
в) управление, руководство родителя ребенком и контроль над ним;
г) воспитание в родной семье обоими родителями;
д) не разлучаться с обоими родителями вопреки желанию родителей, в том числе при их раздельном проживании;
е) сохранение... индивидуальности ребенка, включающей в себя семейные связи и общение ребенка со всеми членами его семьи;
ж) обеспечение ребенку реальной возможности перенять жизненный опыт... обоих родителей и всех членов семьи старших поколений;
з) содействие ребенку со стороны каждого из родителей в сохранении семейных связей;
и) получение воспитания и образования, основанного на традиционных российских духовно-нравственных ценностях.
«Отход от ювенальной системы детоцентризма»
Олег Матвейчев сообщил «Известиям», что авторы законопроекта ориентировались на Стратегию национальной безопасности РФ, Основы государственной политики по сохранению и укреплению традиционных российских духовно-нравственных ценностей, Концепцию государственной семейной политики на период до 2025 года.
Мотивация, почему именно такой законопроект предлагают депутаты, подробно изложена в пояснительной записке на 19 листах (эксперты, опрошенные «Известиями», сравнили ее с «полноценной полемической статьей»). Там подчеркивается, что в международном праве есть указание на необходимость соблюдения интересов ребенка, но нет подробного объяснения, что это такое. При этом только ФЗ «Об основных гарантиях прав ребенка в РФ» более 10 раз оперирует термином «законный интерес».
На вопрос, что такое «наилучшие интересы ребенка», отвечает Конвенция о правах ребенка 1989 года, где говорится об обеспечении защиты ребенка и возможностей и условий для его развития. Авторы законопроекта считают, что это дало возможность правоприменителям «заменить решения любого из родителей ребенка своими собственными».
Обязательность учета мнения ребенка, продолжают авторы законопроекта, привела к тому, что правоприменители повсеместно стали толковать эти нормы «таким образом, что мнение малолетнего ребенка является непреодолимым вето на мнение родителя». Кроме того, «мнение ребенка» стало целью манипуляций со стороны взрослых, которые добиваются, чтобы ребенок активно выражал «нужное» и «правильное» мнение.
— Мы предлагаем отойти от навязанной нашему государству в 90-е годы ювенальной системы детоцентризма и совершенно нетрадиционного для нашего народа противопоставления мнения ребенка мнению родителей, — заявил «Известиям» Олег Матвейчев. — Эта норма не добавила объективности, но вовлекла детей в родительские споры. Никто не запрещает при необходимости выслушать ребенка, как это было и до 1996 года, когда ввели эту норму, но нездоровый акцент на мнении малолетнего ребенка теперь будет устранен.
Объясняя тот факт, что в перечне «важнейших интересов ребенка» несколько раз подчеркивается, что ребенок должен воспитываться обоими родителями, даже если они в разлуке, законодатели пишут «о новом виде социального сиротства, когда при живых родителях в жизни ребенка перестает присутствовать один из них». «Треть детей в России (около 11 млн) живет с одним родителем, из них порядка 10 млн — с матерями, в условиях патернальной (отцовской) депривации», — говорится в пояснительной записке.
Олег Матвейчев подчеркивает, что девять пунктов «важнейших интересов» — это открытый перечень, который «позволит правоприменителю в каждом конкретном деле учесть и некоторые другие обстоятельства». Они не расставлены от наиболее важного к менее важному, приоритеты будут выстраиваться, исходя из конкретных обстоятельств.
Пока авторы законопроекта не заручились поддержкой остальных членов нижней палаты парламента. Депутат Станислав Наумов рассказал «Известиям», что изначально инициатива поступила от общественной организации, с которой встречались депутаты — авторы законопроекта. Общественники представляли интересы одиноких родителей, прошедших через развод и участвовавших в судебных спорах по поводу общения с детьми.
— Мы думаем, что по этому законопроекту обязательно возникнет дискуссия в Госдуме. Скорее всего, она пройдет на базе думского комитета по защите семьи, вопросам отцовства, материнства и детства, — сказал он «Известиям». — Допускаю, что в законопроекте могут быть какие-то достаточно существенные изменения. Но важно в принципе обсудить эту тему.
Олег Матвейчев рассказал, что над документом трудились, кроме депутатов, ученые и практики-юристы, психологи, врачи, педагоги, социологи, представители общественных объединений и религиозных организаций, а также региональные уполномоченные по правам ребенка. Основную нагрузку на финальном этапе работы над законопроектом взяло на себя Межрегиональное общественное движение в защиту семьи, отцовства, материнства и детства «Православный родительский комитет».
Нужно ли отбирать у ребенка право выбора
Эксперты, опрошенные «Известиями», согласились со сложностью вопроса о том, должно ли быть мнение ребенка определяющим при разрешении споров.
— Авторы законопроекта правы в том, что очень часто ребенок становится объектом манипуляций того родителя, с которым он находится, — сказала «Известиям» директор Фонда профилактики социального сиротства, эксперт «Народного фронта» Александра Марова. — В бракоразводных процессах при прочих равных — способности содержать детей, социальном благополучии обоих родителей и т. д. — суду становится всё равно, каким образом было сформировано это мнение ребенка.
По ее словам, искусственное формирование мнения ребенка, по сути, не считается судебной системой чем-то опасным для него.
— Как практик, у которого много доверителей, разлученных со своими детьми, я приветствую это предложение перестать опираться на мнение детей, — продолжает Марова. — Но важно подчеркнуть, что ничто не мешает суду принять решение не в пользу родителя, с которым хочет проживать ребенок, если это не в его интересах — такая оговорка в нашем законодательстве есть. Вопрос в том, что ее почти никогда не применяют.
Она подчеркивает, что это вопрос уже не к изменению законодательства, а к изменению практики. Однако в России очень мало экспертов, кто по-настоящему способен отличать действительно самостоятельное мнение ребенка от навязанного ему окружением.
— Я вижу очень много судебных экспертиз разных регионов, и в большинстве случаев очень хочется людям посоветовать идти в Научный центр имени Сербского проходить курсы повышения квалификации: настолько бездарно пишется экспертиза, по которой выносятся решения, которые на ровном месте ломают людям жизни, — сказала Александра Марова.
Программный директор фонда «Дети наши» Светлана Строганова подчеркивает, что манипуляция мнением ребенка действительно нередко происходит, но уверена, что суд всё-таки должен учитывать его мнение, просто оно не должно иметь силу вето.
— Нужно создание комплексной системы защиты интереса ребенка, в которой учтены и мнение ребенка, и мнение родителей, и мнения специалистов, которые сейчас у нас вообще учитывают редко, — сказала она «Известиям». — Найти реально работающий механизм в принятии решений в пользу ребенка можно, но для этого документ нужно вернуть на доработку, создав экспертный совет с приглашением практиков, работающих в сфере защиты детства.
Юрист правовой группы региональной благотворительной общественной организации «Центр лечебной педагогики» Павел Кантор подчеркивает, что право ребенка выражать свое мнение и обязанность это мнение учитывать прямо закреплены в Конвенции ООН о правах ребенка.
— Весь мир, включая Россию, последовательно идет по пути расширения прав детей, в отдельных случаях даже и прав еще не рожденных детей, — заметил он. — Отказаться от обязательств по учету мнения ребенка, то есть в том числе ребенка 15–17 лет, — это значит сделать ничем не обоснованный «шаг назад».
Нужно ли конкретизировать «интересы ребенка»
Светлана Строганова соглашается: сейчас сложилась ситуация, что решение о том, что входит в понятие «интересы ребенка», принимается теми, кто не очень глубоко знаком с ситуацией. Обычно это сотрудник органов опеки или судья, который только ознакомился с материалами дела.
— Многосоставной оценки всех сфер жизни ребенка нет, определение интересов ребенка делается чаще всего «на глазок», — сказала она. — Поэтому мне нравится идея, что мы озаботились формулировкой «интересы ребенка», но представленный список кажется мне, во-первых, неполным, во-вторых, достаточно противоречивым, из-за чего мы можем попасть в тупик — а документ не предлагает никакого выхода.
Павел Кантор также отмечает, что авторы законопроекта указывают на реально существующую проблему, но пока не могут ее решить.
— Нередки случаи, когда на родителей детей-инвалидов оказывается давление с целью помещения детей в закрытые образовательные или социальные учреждения — конечно же, «в интересах детей», а на самом деле потому, что организовать помощь и образование по месту жительства просто сложнее, — заметил он. — Но я не могу согласиться ни с самим подходом авторов законопроекта, ни с предлагаемыми формулировками.
Юрист замечает, что неправильно исходить из того, что у всех детей «одинаковые интересы», которые достаточно просто зафиксировать в законе.
— Гражданский кодекс говорит о том, что граждане, включая детей, осуществляют права в «своем интересе», — замечает Павел Кантор. — Права у всех одинаковые, а вот интересы разные. То, что авторы выдают за «интерес» — например, «воспитываться в семье», «общаться с родными», — это именно права.
Об этом же говорит и председатель совета Национального фонда защиты детей от жестокого обращения Александр Спивак, который замечает, что в Семейном кодексе не случайно не дано дополнительного описания того, в чем именно заключаются интересы ребенка.
— Как раз имеются в виду индивидуальные, конкретные интересы ребенка в каждом конкретном случае, исходящие из его зафиксированных в законе прав и их соблюдения, — сказал он «Известиям». — Когда авторы законопроекты пытаются описать в законе конкретные интересы ребенка, они излагают некую концепцию приоритетов, которая никак не будет связана с предметом судебного рассмотрения.
Павел Кантор подчеркивает, что защитить интересы в реальности можно, только выявляя их в каждом конкретном случае с учетом всех обстоятельств.
— А учесть мнение ребенка можно, если в каждом конкретном случае прилагать усилия для установления этого мнения, защищая ребенка от давления и манипуляций, — замечает эксперт. — А это требует повышения качества подготовки правоприменителей, более тщательной и внимательной работы с семьей. Успех в защите интересов детей, семей и традиционных ценностей лежит именно на этом пути.
