Русь-троица: в «Новом Иерусалиме» показали диалог икон и авангарда
Выставка-лабиринт, выставка-путешествие, выставка-диалог. Так можно охарактеризовать масштабный проект музея «Новый Иерусалим» «Формула Руси 17/20. Образ допетровской России в искусстве Серебряного века». 240 предметов из 19 собраний, в том числе из Третьяковки и других важнейших арт-институций страны, были свезены под Истру, чтобы показать, как в искусстве формировалось национальное самосознание и на чем оно базировалось. «Известия» оценили получившуюся теорему и ее доказательство.
Временное и постоянное
«Формула Руси 17/20» сделана в популярном некоторое время назад жанре «выставка-интервенция». Он предполагает, что привезенные предметы занимают не отдельное пространство, а интегрируются в постоянную экспозицию. В идеале это помогает лучше раскрыть не только «гостевые» арт-объекты, но и собственную коллекцию. Пик востребованности подобных проектов пришелся на допандемийное время и был связан прежде всего с современным искусством, мода на которое была в самом разгаре.
Сейчас же музеи всё больше обращаются к классике, но «интервенции» снова могут прийтись ко двору — уже по иной причине: найти много высококлассных произведений, чтобы сделать громкий проект в условиях прекращения международного музейного обмена стало куда сложнее. Если же добавить с трудом добытые шедевры к собственным вещам, то общее впечатление будет иным, более объемным. Правда, становится вдвойне важно придумать красивую концепцию, оригинальный кураторский подход, который сделает оправданным это решение.
Новая выставка — хороший тому пример. Поскольку основу коллекции музея «Новый Иерусалим» составляет искусство XVII века, выстроить экспозицию было решено вокруг взгляда на этот период из более позднего времени, а именно — из Серебряного века, столь любимого публикой. Но идея куратора Василия Успенского — не только в выстраивании параллелей (многие из них вполне очевидны и напрашиваются сами собой), но и в том, чтобы посмотреть на допетровскую Русь как на источник того исконного, подлинно национального «кода», который становится объединяющим элементом для всех последующих явлений, — исторических, культурных, идеологических.
Идеальный русский град
В первом же зале мы видим агитационный плакат времен Первой мировой — и рядом пацифистскую серию литографий Наталии Гончаровой «Мистические образы войны». Но обнаруживаем, что столь разные произведения тем не менее в равной степени используют старорусские мотивы. В свою очередь, между Гончаровой и Иваном Билибиным, еще одним важнейшим героем экспозиции, пропасть не идеологическая, но эстетическая. «Амазонка авангарда» и великий сказочник писали в совершенно разных манерах, жанрах, форматах. Однако оба были заворожены иконописью, лубком и фольклором.
Здесь, конечно, стоит говорить не только о XVII веке, но и в целом о доимперской Руси. Может, даже не реальной стране, а мифологизированной, сказочной. И тогда оказывается, что даже у столь разных художников можно найти неожиданные пересечения. Например, в билибинском эскизе декорации к опере «Золотой петушок» Римского-Корсакова в центре композиции — столица царства Додона со златоглавыми церквями. В свою очередь, в гончаровском эскизе задника для «Жар-птицы» Стравинского почти всё видимое пространство занимают купола и башенки храмов, треугольные крыши домов. И то и другое — образы идеального русского града, созвучные друг другу.
Максимально ярким, полнозвучным диалог эпох становится в залах иконописи. И хотя для зрителей, более-менее разбирающихся в искусстве, не будет сюрпризом, что прекрасные триптихи Гончаровой «Богоматерь (с орнаментом)» и «Спас» (оба — из Третьяковки) вдохновлены религиозным искусством, увидеть их именно в соседстве с подлинными образцами традиции Русского Севера особенно ценно. То же касается эскизов к несостоявшемуся балету «Литургия». Сколько раз мы смотрели на них в контексте авангарда или же театральной революции Дягилева! И вот теперь нам со всей наглядностью демонстрируют генезис этих образов.
Полотна и эскизы Гончаровой — безусловные хиты экспозиции. Но встречаются здесь и куда менее примелькавшиеся вещи. Удивительная акварель «Троица» Кузьмы Петрова-Водкина; гипнотическое «Поклонение волхвов» Павла Филонова из частной коллекции; шесть небольших ранних картин Николая Рериха с видами древних русских городов-крепостей; наконец, аллегорическая серия «Времена дня» Дмитрия Стеллецкого. Имя этого живописца сегодня не так широко известно, однако специалисты обращаются к нему всё чаще, отмечая парадоксальное сочетание мотивов лубка и иконописи. В чем-то Стеллецкий близок к Билибину, но в его кубистически-изломанных образах уже рукой подать до той же Гончаровой.
Теорема без доказательства
В чем же, по мнению куратора и музея, заключается та самая «формула Руси», вынесенная в заглавие проекта? Ответ игровой, условный подсказан в сквозных сюжетах экспозиции, обозначенных с самого начала: это дерево, золото, серебро и огонь. Перечисленные мотивы действительно встречаются постоянно, даже когда формально и не присутствуют в изображении. Пылает закат над видом старой Москвы у Аполлинария Васнецова. Сверкает позолотой купол собора на картине «Соперницы» Михаила Нестерова…
Но все-таки это внешнее, лежащее на поверхности и не отражающее сути. Так может на самом деле и нет никакой формулы? XVII век оборачивается сотнями лет истории страны, вплоть до языческих времен в сказке о Снегурочке (она представлена не только эскизами разных авторов, но и майоликой Михаила Врубеля). Византийские корни соседствуют с монгольскими отзвуками — еще одной неожиданностью для зрителя могут стать рисунки Петрова-Водкина по мотивам «Бориса Годунова», где и у царя, и у юродивого явные азиатские черты лица.
Выставка, правда, и не претендует на всеохватность. Но всё же у «Нового Иерусалима» получается достаточно широкая панорама «русскости» в искусстве, тем более вкупе с постоянной экспозицией. Вот только чем больше размышляешь о составляющих этой панорамы, их удивительных сочетаниях, перекличках, столкновениях, тем больше понимаешь, что лучше Тютчева формулу нашей страны, которую «аршином общим не измерить», пока еще никому не удалось вывести — и одновременно доказать принципиальную невозможность такой формулы. «В Россию можно только верить».
