«Цивилизационный путь и опыт каждого из народов уникален»
На протяжении многих лет внешнеполитическая стратегия КНР заключалась в декларированном еще Дэн Сяопином «сокрытии своих способностей и пребывании в тени». Однако в XXI веке ситуация изменилась. Китай заявил об амбициях глобального лидерства и представил миру свою концепцию будущего международных отношений, которая кардинально отличается от западного подхода. В чем суть этих различий, «Известия» в рамках подкаста «Посольский приказ» обсудили с программным директором дискуссионного клуба «Валдай», деканом факультета международных отношений МГИМО МИД России Андреем Сушенцовым.
«Китайский подход парадигмально отличается от западного»
— Когда Китай впервые представил свою глобальную стратегию?
— Концепция «Сообщество единой судьбы человечества» была впервые изложена Си Цзиньпином в России, в ходе выступления в МГИМО в 2013 году. В ее ядре лежит традиционное философское понимание Китаем своей роли в международных отношениях и те практики и подходы, которые государства должны применять, чтобы их отношения были мирными и стабильными, несмотря на внутренние различия и разницу в их взглядах.
Вполне закономерно, что КНР, которая является крупнейшей мировой экономикой, занимает довольно солидное пространство в политических делах и стремится получить большее значение в вопросах международной безопасности, предлагает миру независимую от условного Запада концепцию, определяющую подход к пониманию гармоничного взаимодействия стран друг с другом. На определенном этапе китайские руководители посчитали, что страна накопила достаточный гравитационный вес, чтобы изложить миру автономные от Запада идеи. Если прежнее видение состояло в том, чтобы находиться в тени, сберегать и накапливать ресурс, «играть вторым номером», то эта концепция носит глобальный характер. При этом надо отметить, что она принципиально не конфронтационная и парадигмально отличается от западного подхода.
Председатель КНР Си Цзиньпин во время выступления с лекцией в МГИМО, Москва, Россия, 2013 год
— В чем это отличие?
— Запад по итогам холодной войны, находясь по-прежнему в ее логике, опирался на тезис о том, что существует один центр, условно, либерально-демократический, сосредоточенный вокруг Северной Америки и Западной Европы. Он объединен общими принципами во внутренней жизни и предполагает проведение общей внешней политики на основе общих ценностей. Идея состояла в том, чтобы расширять это ядро, постепенно включая в него другие регионы мира, «перемалывая» их, устраняя импульсы к автономности в сфере безопасности и политической стратегии.
Исчерпывающе эту линию в 1993 году в своем выступлении в университете Джонса Хопкинса изложил тогдашний советник по национальной безопасности президента США Энтони Лейк, который заявил, что задача Соединенных Штатов состоит в том, чтобы расширять на карте мира зону либеральных демократий. На этом философском фундаменте были основаны и дальнейшие американские стратегии: доктрина борьбы с террором, преобразование Большого Ближнего Востока, повестка дня свободы (Freedom Agenda). Важно отметить относительную негибкость этой концепции, которая не воспринимает сложность этого мира, многообразие взглядов народов и национальных элит на свое место в историческом процессе.
Китайские руководители, как и мы, довольно рано столкнулись с этим навязчивым подходом и осознали, что при тех благах, которые их страна получает от сотрудничества с Западом, есть и целый багаж проблем, которые не позволяют строить отношения на принципах равенства. Поэтому спустя время они решили представить свое понимание принципов равноправного и стабильного сосуществования.
«Благородные люди находятся в понимании друг с другом, имея разные взгляды»
— При разговоре о западных концепциях всегда, так или иначе, речь идет об экспансии в том или ином виде. Как видит себя Китай, будучи глобальным лидером во многих сферах? Чем лидерство будет уравновешено в соответствии с китайской стратегией?
— Ответ на этот вопрос заключен в понимании разницы западного и восточного мировосприятий. В западной традиции заложены принципы конкуренции, индивидуализма, первенства, поиска оптимального сценария победы, причем в игре с нулевой суммой. В западной конфликтологии подразумевается, что сама игра состоит из множества раундов, в каждом из которых желательно побеждать.
Восточный подход иной. Одним из первых на Западе его психологическое измерение стал исследовать Карл Юнг, который видел в нем источник творческой энергии для выхода из «спазмированных» международных политических ситуаций вроде положения перед двумя мировыми войнами. Восток меньше акцентирует внимание на причинно-следственном принципе. Тот же Юнг в одной из своих лекций приводил следующий пример. Если западный человек, оказавшись в толпе людей, спрашивает, что они здесь делают и зачем они здесь собрались, то восточный посмотрит на это и спросит — что всё вместе это означает? Что Провидение, заведя меня сюда, хочет мне сообщить?
— Как активное и пассивное начала…
— Используя западную терминологию — да. Восточный человек на это смотрел бы иначе. Здесь парадигмально никакой солидарности добиться невозможно. Почему это важно с позиции международной политики? Восточный принцип неплохо отражен в конфуцианстве как идея о том, что благородные люди находятся в понимании друг с другом, имея разные взгляды. Эта идея заключена в китайской внешнеполитической стратегии. Причем на Западе большинство экспертов рассматривают ее как победную стратегию в футбольном матче: тактика или расстановка игроков на поле — победит ли Китай в этом сезоне или нет. В самом же Китае на это смотрят как на наиболее естественные законы человеческого взаимодействия, которые сопоставимы с физическими законами. Это мировоззрение важно понимать, когда ты интерпретируешь это китайское творчество в сфере международных отношений.
«Равенство, невмешательство, уважение взаимных интересов — принципы, объединяющие Россию и Китай»
— В китайской стратегии уделено немало внимания экономическому развитию КНР. Предполагается к определенному сроку выйти на лидерские позиции в самых разных сферах. Пекин таким образом презентует остальному миру успешность своего проекта?
— Китайская политическая и экономическая мощь является естественным продуктом их способа жизни, это очевидно для всех. Да, они гордятся этим путем и, конечно, презентуют его как работающую схему. Но, что важно, делают это без нажима. Запад представляет себя миру как эталон, который нужно просто воспроизвести и тогда исчезнут все проблемы во взаимоотношениях. В соответствии с этой логикой, пока этого не произошло, трудности неизбежны.
Китайская модель этого не подразумевает. Она признает уникальность опыта других народов и их цивилизационного пути. И в этом есть значительная схожесть с российской концепцией мироустройства, которая разрабатывалась еще в начале 1990-х нашими исследователями.
В 1997 году единство российского и китайского подходов было зафиксировано в совместной декларации о многополярном мире и формировании нового международного порядка. Она содержит всё тот же набор принципов: равенство, невмешательство, уважение взаимных интересов, признание того обстоятельства, что наши цивилизационные различия не являются препятствием для нашего взаимодействия. В 1997 году в мейнстриме были совершенно другие идеи, глобалистские, либеральные взгляды: что мир плоский, что «история закончилась», что мы все должны быть одинаковые и что если кто-то акцентирует внимание на своей цивилизационной уникальности, это неизбежно ведет к конфликту.
Несмотря на такой немного комедийный западный оптимизм в видении будущего, в этой концепции легко допускалось, что путь в это будущее может быть проложен через конфликт. Как ответил глава Пентагона Дональд Рамсфельд, когда в Ираке началась гражданская война после американского вторжения с огромным количеством жертв, «демократия пробьет себе дорогу».
Российский и китайский подход обратный. Он понимает мир как очень хрупкое и редкое состояние международных отношений. Мир необходимо поддерживать и прикладывать усилия, чтобы он не обрушился. В этой связи несколько государств должны не просто наблюдать за происходящим в своих регионах, но и обеспечивать структуру общего взаимодействия. У западников нет этого ощущения хрупкости. Напротив, наступательная, во многом провокационная тактика: вывести из равновесия и посмотреть, что будет. Она подразумевает мышление короткими политическими циклами. Кроме того, вероятно, тут есть избалованность американских политических элит продолжительным периодом мира и удаленностью от географического центра крупных конфликтов: за двумя океанами, конечно, безопасно жить и можно легко представить, что во всем остальном мире жизнь протекает в той же безопасной среде.
«Консенсуса относительно реформы ООН не будет, пока не будет установлен новый баланс сил»
— Мы видим, как многие мировые лидеры постоянно критикуют работу ООН и требуют ее реорганизации. Каким ее видят в Китае и какое значение глобальным институтам отдано в китайской стратегии?
— Проблемы в работе глобальных институтов для КНР очевидны, так же как и для многих других. Пекин по-прежнему придерживается точки зрения о том, что можно победить примером, добродетелью и что существующая система может быть реформирована через озарение, возможно — после кризиса.
Что мы видим сегодня? В мире ушло понимание очевидного для всех баланса сил. И это часто делает международные отношения более сложными: «малые» и «средние» страны видят для себя возможность «протестировать» систему. «Большие» страны начинают совершать ошибки. Мы замечаем это по тому, как шарахаются США в отношениях со своими союзниками. Сначала Вашингтон побудил всех помогать Украине, а теперь выясняется, что в самих Штатах далеко не все уверены в необходимости этой помощи. Неясность общего баланса и его медленное складывание через кризис отражается на работе многосторонних организаций, потому что они функционируют нормально только при наличии консенсуса ключевых стран относительно равновесия сил. Сейчас же Запад, владея инициативой, стремится намеренно нанести ущерб России, Китаю, своим нелояльным союзникам вроде Турции.
В контексте палестинского сюжета они внимательно следят за европейцами, которые испытывают очевидные сложности в определении своей позиции, и своими союзниками на арабском Востоке. Всё это сильно усложняет работу системы. Еще 20 лет назад палестино-израильский кризис не продлился бы так долго и не привлек бы внимание чуть ли не половины мира, что мы видим сегодня.
В замысле ООН два ключевых понятия: суверенное равенство государств и избежание большой войны между ядерными державами. В ходе кризисов холодной войны соперничество не выходило за пределы этих правил. Это, конечно, не означает, что с сегодняшним ООН всё в порядке. Там есть значительный перекос в региональном представительстве, особенно в аппарате Организации. В этом смысле ООН перестала быть абсолютно инклюзивной. Российская и китайская точки зрения там представлены в гораздо меньшей степени, чем западная. И если этот перекос сохранится, то это, конечно, будет ставить вопрос о жизнеспособности ООН. Организация Объединенных Наций создавалась при очевидном для всех равновесии баланса сил. Сейчас она действует в условиях отсутствия этого равновесия. Именно поэтому возникают идеи о необходимости ее реформирования. Я не исключаю, что это произойдет, но консенсуса по поводу того, как именно это нужно сделать, не будет, пока не установится новый баланс сил.
Полную версию интервью можно послушать в подкасте «Известий» «Посольский приказ».
