Попали в случай: тайные мужья и лучшие друзья российских правителей
В названии своей книги о знаменитых фаворитах русских царей, императоров и одного советского генералиссимуса Максим Батманов обыгрывает конноспортивную лексику: на многих его героев, пробивавших себе дорогу «с самых низов», но сумевших доскакать до высших эшелонов власти, никто бы не рискнул сделать крупную ставку в начале их жизненного забега. Тем не менее, они сумели дойти до финиша — не всегда, впрочем, славного. Критик Лидия Маслова представляет книгу недели, специально для «Известий».
Максим Батманов
«Фавориты — „темные лошадки“ русской истории»
Москва : Издательство АСТ, 2024. — 288 с.
Первый выдвиженец и самородок в батмановской конюшне «темных лошадок» — Малюта Скуратов, аттестованный в названии первой главы как «слуга и сообщник Ивана Грозного». Напомнив, что «Малюта» — это прозвище Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского, историк перебирает различные версии происхождения будущего главы опричников и делает важный вывод: «Ясно только, что никакого влиятельного покровителя у него не было. Свою карьеру делал он сам». (Последнее предложение выделено жирным шрифтом — так в книге помечены особенно ценные наблюдения.)
В крестьянской семье родился Никита Минов, будущий патриарх Никон («собинный друг» царя Алексея Михайловича) которому посвящена вторая глава. Говоря о низком происхождении лучшего друга и правой руки Петра I, Александре Даниловича Меншикове, Батманов цитирует пушкинскую поэму «Полтава»: «Счастья баловень безродный, полудержавный властелин». Отцом тайного мужа императрицы, Алексея Разумовского был «простой украинский казак Григорий Яковлевич по прозвищу Розум. Говорят, это прозвище пошло от привычки Григория в пьяном виде стучать себя по голове и восклицать: „Що це за голова! Що це за розум!“». Роль счастливого стечения случайных обстоятельств в чудесном возвышении Алеши Розума Батманов подчеркивает особо, в том числе и лексически: «На придворном языке XVIII века стать любовником особы царских кровей называлось „попасть в случай“». Современные словари толкуют этот фразеологизм в более широком, не только альковном, смысле, имея в виду вообще удачную возможность снискать благосклонность сильных мира сего.
Уже в самом начале книги Батманов обнажает свой метод: сначала напомнить о сложившемся негативном имидже того или иного деятеля («При упоминании опричников нам представляются орды убийц, приторачивавших к седлам метлы и собачьи головы, а имя Малюты Скуратова не вызывает ничего, кроме дрожи омерзения»), а потом проявить собственную непредвзятость, незашоренность и способность посмотреть на самую пугающую фигуру с разных сторон. «Современные историки при всей своей неприязни к Скуратову признают, что он погиб как герой», — такой комплимент делает Батманов Малюте, называя его «странным человеком, совмещавшим в себе таланты следователя-контрразведчика и военачальника с изощренной жестокостью».
В главе о фаворите императрицы Анны Иоанновны Эрнсте Иоганне Бироне («проклятом современниками и историками») автор книги тоже старается отыскать хоть какой-то позитив (или как он сам выражается, «луч света в темном царстве») и обещает «объективно оценить эту во всяком случае неординарную фигуру. Может быть, он заслуживает всех данных ему ранее отрицательных характеристик, а может быть, и не совсем». Сопоставив разные источники и свидетельства, Батманов выносит вердикт жирным шрифтом: «Бирон явно не ангел, но и не вылитый сатана» и иронически намекает, что не стоит винить немцев во всех «стихийных бедствиях Земли Русской».
Каждая глава (за исключением последней — сталинско-бериевской) начинается с характеристики правителя, которому пришелся ко двору тот или иной фаворит. При этом историк великодушно находит оправдания различным ошибкам и перегибам: «„Хотелось как лучше, а получилось как всегда“, — этот случайный, но великий афоризм одного российского государственного деятеля конца ХХ века подходит к очень многому в нашей истории». Начиналось с благих намерений и правление Ивана Грозного, хотя детские травмы уже прогрызли червоточину в его душе: «Детство Ивана IV было наполнено грязными и кровавыми сценами дворцовых мятежей, борьбы за влияние на него, еще юного великого князя. При этом сами бояре ничуть не считались ни с эстетическими, ни с человеческими чувствами, ни с достоинством подрастающего государя. Все это не могло не оказать влияния на характер будущего царя».
Малюта Скуратов убивает митрополита Филиппа, икона «Филипп Московский (с житием)», XVII век
Почти все герои книги нуждаются в извинительной оговорке примерно в таком духе: «Личность, конечно, одиозная, но все-таки было при ней и хорошее». Впрочем, батмановские формулировки часто бывают гораздо комичнее. Скажем, Меншиков, хоть и был величайшим казнокрадом в российской истории, зато оставил после себя симпатичный дворец — «архитектурный образец русского классицизма», и кроме того, все его «сервизы, часы и прочий антиквариат остались в России и пополнили ее культурный фонд. Можно сказать, что Меншиков, ценя красивые вещи, способствовал развитию эстетического уровня своей родины».
Но несмотря на все старания Батманова так или иначе хоть в чем-то оправдать своих героев (Лаврентия Берию он призывает реабилитировать в самом буквальном смысле, юридически), мало кто из фаворитов чисто по-человечески не вызывает желания держаться от него подальше. Единственное исключение — граф Разумовский, обаятельный мужчина с хорошим характером и чистой душой, которого практически не в чем упрекнуть, кроме того, что он сорил деньгами. Но это можно трактовать как проявление щедрости, позволившей Разумовскому среди прочего обеспечить безбедное существование поэта Александра Сумарокова: «Сумароков был назначен в лейб-кампанскую свиту Разумовского, спокойно проходил чин за чином, ничего не делая, и получал за это приличное жалованье, благодаря чему имел полный досуг для своих литературных занятий». Ставший «самым близким и сердечным другом дочери Петра Великого на всю ее жизнь», Разумовский сторонился политики, если не считать бесхитростного лоббирования интересов своей родной Малороссии, да и оно выглядит, скорее, как исполнение сыновнего долга, нежели как политическое интриганство.
Лаврентий Берия и Иосиф Сталин
Особенно восхищает благородный джентльменский жест бывшего пастуха, сделанный уже после смерти его высокопоставленной подруги. В первый год царствования Екатерина II, чтобы отбиться от своего фаворита Григория Орлова, требовавшего законного брака по примеру тайного венчания Елизаветы с Разумовским, предложила последнему сделку: в обмен на титул его императорского высочества отдать бумаги о бракосочетании. О реакции Разумовского Батманов рассказывает, цитируя Русский биографический словарь: «Когда изумленный Воронцов передал графу послание императрицы, тот не спеша, с достоинством, сжег дорогие сердцу бумаги. Свой поступок он объяснил так: „Я не был ничем более, как верным рабом Ее Величества, покойной Императрицы Елизаветы Петровны, осыпавшей меня благодеяниями превыше заслуг моих. Никогда не забывал я, из какой доли и на какую степень возведен я десницею ее...“»
